Голос полковника Битова звучал в наушнике трубки бодро и по-деловому, будто бы и не глубокая ночь стояла на дворе, а белый день и словно сидел он в своем служебном кабинете. На самом деле если бы капитан мог заглянуть на другую сторону линии связи, то он бы увидел Битова не в очень приглядном виде.
Полковник был изрядно пьян, но годы службы приучили его даже в невменяемом состоянии говорить по телефону предельно четко – как с начальством и подчиненными, так и с женой. Более того, Битов находился в бане в компании Граерова и его подельников.
Комар тупо наливался спиртным, уже и не думая говорить о делах со своим более удачливым корешем. Пепс сидел у стола и прикладывал к разбитой голове кубики льда, зажатые в руке. Лед быстро таял, и оттого казалось, что по лицу сурового уголовника стекают слезы. Юра Граеров подмигивал главе областного управления, а тот стоял по пояс в бассейне с телефонной трубкой в руке. Рядом с ним на доске для плавания покачивались бутылка виски и недопитый стакан.
Разыгравшаяся Ксюха во время разговора то и дело ныряла и пыталась доставить Полкану «подводное удовольствие», при этом ее упругие ягодицы маячили прямо перед Битовым. Полковник морщился и лениво отгонял голову проститутки рукой – мол, нашла время, поговорю, тогда и займемся.
Все эти бытовые мелочи никак не влияли на решения полковника, принимаемые им по долгу службы. Капитан получил четкие указания предоставить людям кратковременный отдых и ждать сигнала от коллег из района, когда они обнаружат подозреваемого.
Командир группы захвата выключил телефон и сунул его в карман.
– Значит, так, бойцы. Время наше еще не вышло, а потому определяемся на отдых прямо здесь. Быть в полной бо… – Что-то странное и одновременно знакомое, тревожное послышалось капитану, он даже замолчал, надеясь – ему это померещилось.
Но нет. Неподалеку от райотдела явственно проступил звук мотоциклетного двигателя. Насторожились и бойцы. Кое-кто даже потянулся за автоматом. Капитан стоял напротив стеклянной стены холла и, не веря своим глазам, смотрел на стоянку.
К микроавтобусу неторопливо вырулил тот самый черный, поблескивающий никелем и лаком мотоцикл. Вот только щитки его были густо забрызганы подсохшей грязью. Мужчина в наглухо застегнутой кожанке и шлеме с тонированным забралом неспешно слез с мотоцикла, по-хозяйски поставил его на подножку, поигрывая ключами, взошел на крыльцо и толкнул стеклянную дверь.
С четверть минуты все смотрели на это явление. По логике, первым должен был среагировать командир. Но капитан не находил слов. А противоречивые мысли спутались, сплелись в голове так тесно, что вообще лишились всякой логической последовательности. Ларин снял шлем.
– Ни х… себе, – само собой вырвалось у капитана.
– К сожалению, это я.
Командир группы спецназа мгновенно узнал линейного продюсера съемочной группы – того самого, который нанимал его бойцов для участия в съемках фильма, того, который сам оказался под пулеметным обстрелом и потому никоим образом не мог быть пулеметчиком.
– Извините, мужики, но так уж получилось. Если бы вы по-человечески подошли, представились, что полиция, то – никаких бы недоразумений. А я после того, как в нас стреляли боевыми, сильно нервным стал, от любой тени шарахаюсь. К тому же мне крупную сумму денег привезли для расчета с группой, вот я и подумал, что бандюганы какие-то пожаловали. Ну а дальше вы все сами знаете.
Ситуация для бойцов спецназа мгновенно прояснилась. Логическая цепочка замкнулась. Они уставились на своего командира. Мол, ты же над нами поставлен, чтобы думать и приказы отдавать.
Капитан откашлялся.
– Мы вроде на «ты» были.
– Почему были? Мы и сейчас на «ты», капитан.
– Ты что, мигалок не видел? Какие у бандюганов мигалки?
– Мигалки потом проявились, когда я уже в азарт вошел. Я же не только продюсер, но и неплохой каскадер.
– Знаю, видел, – подтвердил капитан.
– Это уже потом в лесу я задумался. Конечно, в нашей стране любой мигалки может нацепить. Но все же решил, что это не тот случай. Вернулся, проследил куда вы направились; вижу, менты настоящие. Вот и зашел. Так что за мной грех только один имеется – правила дорожного движения нарушил. Завидев мигалки, должен был вправо принять и остановиться. А я вместо этого бутафорскую гранату кинул. Подарить парочку на память? – Андрей запустил руки в карманы и вытащил две матово поблескивающие зеленой краской рифленые лимонки. – Как настоящие, а ведь картон картоном.
Несмотря на драматизм ситуации, капитан нерешительно хохотнул и, подойдя к Ларину, приобнял его за плечо. Рассмеялись и бойцы.
– Как-нибудь, когда я и вы освободимся, я всем пиво проставлю. Вот тогда и посмеемся, – пообещал Андрей.
* * *
Противно запиликал мобильник. Роман Мандрыкин вздрогнул и проснулся. Открыть глаза не было сил – опухшие веки, казалось, налились свинцом. Все выпитое за вчерашний вечер и ночь мучительно отозвалось в организме заместителя главы дорожно-строительного холдинга по связям с общественностью. Память нерешительно подсказывала, что сигнал у мобильника какой-то неправильный, не такой, как был раньше. Мандрыкин заворочался, махнул рукой, ориентируясь закрытыми глазами на звук. Ладонь коснулась телефонной трубки, почему-то висевшей у него над головой. Мобильник со стуком упал на пол.
В нормальном состоянии заместитель Пефтиева, конечно же, удивился бы, почему это вдруг верещащие мобильники разлетались и их можно сбить ударом ладони, как бабочку. Но после вчерашнего мозг отказывался мыслить логически. Было достаточно того, что трубка исчезла и перестала верещать.
Мандрыкин, подавив позыв рвоты, приготовился заснуть. Но ненавистный мобильник почему-то вновь воспарил и навязчивым комаром запиликал возле самого уха.
– Да вашу мать… туды растак… – принялся невнятно ругаться Роман.
Кто-то похлопал его по плечу, и прозвучал вкрадчивый голос Пефтиева.
– Продирай глаза, Романчик. Вставай, тебя ждут великие дела.
Мандрыкин, сделав над собой усилие, продрал глаза, отбросил плед и опустил ноги на пол. Только сейчас он определил, где находится. Под ним был кожаный диван, стоявший в холле дома отдыха. Спал он без подушки, накрывшись колючим пледом. Как, когда и где он снял брюки – не помнил, во всяком случае, теперь на нем были только пуловер, рубашка с галстуком, трусы в розовые цветочки и светлые носки.
– Ты хоть меня узнаешь? – Пефтиев присел на корточки и поводил ладонью перед глазами Мандрыкина.
– Как можно, Владлен Николаевич? Я вас всегда помню. А вот себя, боюсь, и не узнаю, если в зеркало гляну.
– Меньше пить вчера надо было, – бодро произнес Пефтиев.
Мандрыкин в душе позавидовал ему. У главы холдинга имелось недостижимое для него преимущество: после любого застолья, после любого количества выпитого наутро Владлен Николаевич неизменно оказывался безукоризненно подтянут, трезв и адекватен, словно бы слова «похмелье» вовсе не существовало в его словаре.
– А киношники где? На съемки уехали? – выдавил из себя Мандрыкин.
– Дрыхнут еще.
– Я ничего такого вчера не натворил? – осторожно поинтересовался Роман.
– Если не считать того, что пытался Аську за задницу щипать и при этом глупо хихикал, то все в порядке.
– Я?! Аську? За задницу? Ужас какой… И зачем это мне надо?
– А вот это ты уж у себя спроси.
Роман, поблагодарив ангела-хранителя за то, что он не пытался приставать вчера к самому Пефтиеву, нашел в себе силы подняться и стал неуклюже одеваться. Оказалось, что брюки он постелил вчера вместо простыни.
– Сколько времени сейчас?
– Половина восьмого. – Пефтиев ткнул свой мобильник в нос заместителю.
– Это куда же в такую рань? Зачем? – упавшим голосом произнес Мандрыкин.
– Память тебе отшибло, Ромушка. Ситуацию с дачным кооперативом ты не докрутил, обращение твое ветераны подписать не успели. Вот теперь на месте и будешь разговаривать с народом, когда они с претензиями полезут. Работа у тебя такая, уж не обессудь.
– Ясно-ясно, – торопливо проговорил Мандрыкин, смутно припоминая вчерашний разговор со своим боссом. – Похмелиться бы надо… шампусиком…
– Шампусик отменяется, – жестко произнес Пефтиев, беря со столика недопитую бутылку вискаря и залапанный стакан.
Он потряс его, на ковер упало несколько выдохшихся капель. А затем твердой рукой точно отмерил дозу.
– Все, пятьдесят граммов, и ни каплей больше. Это вернет тебе бодрость духа и вставит мозги, а все остальное – от лукавого. Запомни, неправильная техника опохмела приводит к хроническому алкоголизму.
Трясущимися руками Мандрыкин влил спиртное в рот, долго не мог проглотить, а когда проглотил, то тут же пошла ответная реакция. Выпитое и съеденное вчера просилось наружу. Наконец Роман перестал икать. Цвет лица с землисто-зеленого плавно наливался розовым. Короче говоря, жизнь возвращалась в измученное ночным возлиянием тело.
