— Ты дурак.
Отец его гордо усмехнулся и погладил ребенка по голове.
— Я же просила тебя, Йошка, чтобы ты мне помог! Оглох, что ли, не слышишь? — раздался визгливый голос, шедший откуда-то изнутри дома. Мужчина ответил:
— Обожди. Ко мне пришел человек.
— Скажи, чтоб катился отсюда, вина мы ему все равно не дадим! — продолжал голос, и его обладательница появилась на крыльце. Толстая, большегрудая, в огромном чепце женщина с довольно заурядным, но достаточно симпатичным лицом, искаженным, однако, в эту минуту гневом.
— Вы Йошеф Флейшман? — спросил Тоот, не обращая ни малейшего внимания на появившуюся фурию.
— А ты сам-то кто такой? — прошипела женщина сверху. — Ничего ему не говори!
— А вас никто не спрашивает! — повысил голос Тоот, но, заметив, что мужчина с потемневшим от злобы лицом двинулся к нему, поспешно добавил: — Я из полиции.
Флейшман невольно отступил назад, от его загорелого лица отлила кровь.
— Э… в… чем дело? Что… вам… надо? — заикаясь, пробормотал он.
В это мгновение Тоот почувствовал острую боль в бедре. Во время разговора ребенок подкрался к нему и швырнул в капитана булыжник.
— Черт тебя подери! — невольно вырвалось у Тоота.
Флейшман кинулся к мальчугану и своей огромной ладонью-лопатой отвесил ему два увесистых подзатыльника. Ребенок тут же отчаянно заревел.
— Как ты посмел?! — завизжала женщина. — Ты не человек, а подонок! Тварь! Прав был мой отец, когда не советовал выходить за тебя!
Она умчалась с террасы в дом, а через несколько секунд выбежала во двор через другую дверь, бросилась к ребенку, приласкала его, потом, подняв руки, кинулась на мужа, тот поймал ее за руку и ударил раз, другой.
— Катись отсюда к чертовой бабушке! Не видишь, кто здесь?
Женщина попятилась, в ее полных слез глазах отражались все чувства матери, для которой все в этом мире — ничто, кроме ее собственного детеныша.
— Ну, обожди у меня, ты… ты!..
И она унеслась. Мужчина снова повернулся к Тооту, страх так и не исчез из его глаз.
— Что вам угодно?
— Не догадываетесь?
— Н… нет…
— Тогда я вам скажу. По моим сведениям, вы принимали самое активное участие в различных делишках Шандора Варги, были компаньоном и помощником. Не хотели ли вы более подробно поведать мне об этом не совсем законном бизнесе?
Громила вскинул голову.
— Я не совершал ничего противозаконного.
Тоот улыбнулся.
— Я в этом уверен. Однако делишки ваши были все же достаточно темными, и, если они станут достоянием гласности, вы себя будете чувствовать очень и очень неважно, мягко говоря. Не так ли?
— Это как поглядеть, — осторожно заметил хозяин дома. — Что вам от меня нужно?
— Кто вы по профессии?
— Я мастер на ВВВТ.
— Где?
— Вы не знаете, что это такое? Верешхедьское виноградарское и винодельческое товарищество.
— Красиво звучит.
Флейшман удовлетворенно хмыкнул.
— Местные хозяева нас так всегда называют, говорят, кто нам продает вино, тот денег домой не приносит. В ближайшей округе за вино меньше всех платим. Вот они и ворчат. Но что за пойло они нам сдают, за него и десять-то форинтов за литр не хочется платить.
— А вы за сколько продаете дальше?
— За четырнадцать-пятнадцать.
— А сами они за сколько бы могли сбывать?
— Это невозможно. Мы храним, разливаем, ухаживаем за вином, и нам принадлежит исключительное право сбывать его в будапештскую торговую сеть.
— Ну а там по какой цене идет отличное верешхедьское винцо?
— Если не ошибаюсь, за шестьдесят форинтов.
— Выходит, ваше товарищество на каждом хозяине получает по четыреста процентов прибыли?
Флейшман неохотно покачал головой.
— Нет, вы не понимаете. Между прочим, в любом государственном хозяйстве так же, в лучшем случае, на пару форинтов больше платят производителям. К сожалению, нам приходится платить дороже, уж очень они возмущаются. Но, пока шефом был товарищ Варга, этого не бывало. Он всегда говорил: дороже будем платить только за хорошее вино.
— А такого не случалось здесь никогда, не так ли? Я имею в виду хорошего вина?
— У этих мужиков? Не думайте, если кто-то копать или мотыжить умеет, он уже и в вине разбирается. Но вот языки у них длинные, будьте спокойны! Ну, не имеет значения. Говорите побыстрее, что вам надо. И не думайте, что с помощью только что полученной информации вы сможете как-то навредить мне!
— И в мыслях не было. И что касается других ваших делишек, я тоже не могу вас прижать — все надежно прикрыто законом.
— Что? О чем это вы говорите?
— Видите ли, Флейшман, я ведь только расследую дело об исчезновении Шандора Варги. Расскажите мне все, связанное с Варгой, и я обещаю более не докучать вам и ничего не расскажу о ваших махинациях.
— Как это понимать — все?
— Собственно говоря, меня интересует только одна вещь. Как добывал Варга деньги? Что служило основным источником его доходов, помимо зарплаты?
Заведующий винным подвалом некоторое время молчал, внимательно изучая свои ногти с траурными полосками грязи.
— Ладно. Поскольку товарищ Варга все равно не объявится, это теперь не имеет никакого значения. Все очень просто, все заложено в этой разнице между пятнадцатью и шестьюдесятью форинтами.
— А именно?
На губах загорелого молодца появилась гордая улыбка.
— Такое один товарищ Варга мог придумать. Все очень просто. Товарищество покупает вино у хозяев по пятнадцать форинтов, и мы после обработки продаем это вино в наших кабачках за шестьдесят. Но ведь у товарища Варги есть свое собственное винцо. Понимаете?
— Не очень.
— Не шутите! Товарищ Варга не продает свое вино за пятнадцать форинтов, как остальные члены объединения, а везет прямо в Будапешт и там сбывает по шестьдесят.
— Я еще нигде не встречал такую интерпретацию знаменитой формулы: «Государство — это я».
Флейшман довольно тупо взирал на капитана.
— О чем это вы?
— Просто процитировал одного давнего короля. Не обращайте внимания.
— Между прочим, не думайте, что вся прибыль шла товарищу Варге в карман. Учитывая обработку, ему оставалось форинтов тридцать.
— И сколько же своего вина вот так… мог в год сбывать товарищ Варга?
— В год триста пятьдесят гектолитров приблизительно.
Тоот начал про себя подсчитывать, это было нелегко, он отвык от подобных операций.
— Даже исходя из прибыли в тридцать форинтов с литра, это в год около девятисот тысяч форинтов чистыми. А кто обрабатывал его вино, выполнял работу подвального?
— Конечно, я. Его вино я в своем подвале и держал.
— Словом, вы были дважды его подчиненным и в товариществе, и неофициально, как частное лицо.
— Да… если хотите.
— И деньги получали?
— Я не жаловался.
— И кто еще знал об этом вашем бизнесе?
— Ну, в Пеште, в ресторанах, магазинах, торговой сети. Куда мы вино привозили, начальники все знали, но и они все имели. Ну, еще главный бухгалтер. Он, бедняга, не выдержал напряжения и умер от инфаркта или что-то вроде этого. А новый пока еще ни о чем не подозревает.
— А Варга не боялся неприятностей?
Флейшман отогнал от лица комара.
— Не очень. Года два назад он мне сказал: «Йошка, я теперь руководитель областного масштаба, номенклатура, но скоро стану начальником государственного уровня. Я многим большим начальникам устраивал весьма приятные уик-энды, и они меня не забудут. И никогда не бойся, что мы попадемся. Один телефонный звонок — и полный ажур».
Тоот молча обдумывал услышанное.
— Мог бы я заглянуть в ваш погребок?
— Пойдемте.
Они прошли через обитую железом, раскрытую настежь дверь. Подвал был огромных размеров. Сводчатый потолок, цементный пол, по обе стороны вдоль стен стояли на специальных деревянных подставках большие, укрепленные обручами бочки, выкрашенные в красный цвет. Стены подвала были усеяны миллионами маленьких пятнышек — следами от мошкары.
— У вас прекрасный подвал!
Когда хозяин заговорил, в его голосе зазвучала определенная гордость, такая гордость бывает присуща отцу, у которого забрали сына-хулигана, успевшего напоследок избить всех, в том числе и полицейского.
— Подвал самый большой в округе. Наверное, даже во всем уезде.
— Тогда вы действительно вдвойне подходили Варге.
— Так оно и было.
— У меня к вам еще один вопрос. Ваше мнение о Шандоре Варге?
Флейшман изумленно воззрился на капитана.
— Мое мнение? Зачем вам это?
— Как жили супруги Варга?
Флейшман молчал.
— Э-э… точно не могу сказать. Но однажды Шандор был очень огорчен и говорил странные вещи. Мы стояли здесь в подвале, он казался усталым, разбитым, сразу же выпил не меньше литра вина, чего обычно не делал. Потом начал жаловаться, что жена, дескать, превратила его жизнь в ад, хотя бы тем, что с ним не разговаривает, а только смотрит, просто смотрит на него. Мне это показалось странным, честно говоря: для меня ад кромешный, если баба меня пилить начинает. Он мне в ответ заявил, мол, мне этого не понять. Когда Маргит была молоденькой девочкой, за ней многие ухаживали, а вот Шандору удалось взять ее в жены. Он сказал: тогда я еще не понимал, что первый приз брать нельзя, слишком велика цена, которую впоследствии платишь… И детей против меня настраивает. Потом как заорет:
