– Помеха у нас, однако. – Маляр кивнул подбородком в сторону дверного проема, полностью игнорируя сексуальные намеки подруги. – Как думаешь, откуда он взялся-то вообще тут?
– А ты не понял? Это, видать, твой паренек снизу. Тот самый, которого ты арматуркой-то не добил. Очнулся, если вообще сознание терял. Взял пушку. Поднялся сюда за нами по лестнице. Спрятался в одной из комнат. Ждал. Как палить начали, не сдержался, выскочил, чтобы товарищей спасти. Сейчас переживает.
– Думаешь, это он? Точно?
– Конечно. Так-то мы комнаты хорошо обыскали.
– Надо было кроме того, что оглушили его, еще связать.
– Разбудили бы всех. Надо было убить.
– Ну, твое мнение мне понятно. Что будем делать?
– Ты же мужчина. Предлагай.
Малярийкин задумался.
– Так, – сказал он, анализируя ситуацию. – Знаешь, то помещение, из которого стрелял наш паренек, это, кажется, хозяйственное что-то. Вроде кладовочки. Там, я видел, запор есть снаружи. Можно подкрасться и запереть его там.
– Ты сбрендил? Во-первых, на кладовке запор такой, что он его выбьет одним пинком. А во-вторых… Не стоит его оставлять. Чехи, сам понимаешь.
– Ты страшно кровожадная женщина.
– И страшно логичная… Короче, его надо валить.
– Как?
– Взять пистолет. Пройти в комнату и убить. А что, есть еще какие-то способы?
– Это бред. Он же там в выгодной позиции, в темноте.
– В комнате включается свет. К тому же, сдается мне, что он и правда не бандит. Заметил, что он спал отдельно на первом этаже? Это какой-то гость, «практикант», послушник в бандиты, молодой курьер или что-то в этом роде. А может, вообще гей-проститут.
– Но стреляет он, ты говоришь, неплохо для гомолюба. Я думаю, очень опасно пытаться взять его в комнате. Он может тебя еще раз зацепить. Ты ведь уже ранена.
Элена заржала в голос.
– А с чего ты взял, что его буду брать я? Ну и мужики пошли, млять. Я хренею.
Малярийкин смутился.
– Ты не очкуй, – подбодрила его Лена. – Возьми второй пистолет. Хорошо продумай, как будешь действовать. Настройся. Настройка – это главное в таком деле. А потом пришей этого кондома. Уверена, ты справишься.
– Хорошо!
Малярийкин взял второй пистолет. И аккуратно пополз к двери.
Прежде всего, знаком предупредив Елену, он вырубил свет в мансарде. Потом мягко, едва ступая по скрипучим доскам, дошел до дверного косяка во вражескую комнату. Протянул свободную левую руку и толкнул дверь. Та послушно распахнулась. Маляр послал в комнату пулю. Затем еще одну, в другой конец комнаты, не надеясь, впрочем, кого-то задеть. Затем быстро ударил по выключателю (во всех комнатах они находились примерно на одном уровне). Пригнулся, почти с уровня пола быстро заглянул в комнату и сразу отпрянул.
– Его там нет! – проорал он Лене.
– Рада за тебя! – проорала она в ответ. – Посмотри, куда он мог деться из кладовки! Там есть еще выходы?
– Да, вижу дверь! Кажется, идет на лоджию!
– Осторожно!
И без необычайно ценного напутствия Лены сердце Малярийкина учащенно билось, во рту пересохло. Язык, казалось, прилип к нёбу.
Собрав мужество в кулак, а очко – в бесконечно малую математическую точку, Маляр прыгнул в комнату и тут же, не сбавляя темпа, вылетел на лоджию, осеняя пространство перед собой дулом пистолета.
На лоджии, однако, никакого продолжения не последовало.
Спрятавшись за одной из колонн, Маляр напряженно всматривался во тьму. Руки дрожали так сильно, что с трудом удерживали оружие. Наконец, в лунном свете, он внимательно осмотрел каждый уголок, сектор за сектором.
Лоджия оказалась пуста.
Во-первых – пуста, а во-вторых – спрятаться здесь было совершено негде. На широкой лоджии стояли только четыре плетеных стула и прозрачный стеклянный стол.
Внезапно за спиной, в только что оставленной комнате, снова погас свет!
Это было страшно. Маляр вздрогнул. По спине пробежал обжигающий холодок. Малярийкин понял, что произошло. Его обдурили!
Враг спрятался в оставленной им комнате, отрезав от ничего не подозревающей Елены!
Малярийкин проглотил ком. А что, если враг сейчас убьет Елену?
Что делать? Броситься обратно? В темную комнату, в которой сидит вооруженный пистолетом противник? Да уж, на танках было проще.
Размышления и сомнения Малярийкина прервались так же внезапно, как и начались. Маляр заметил – в дверях оставленной комнаты неожиданно мелькнула чья-то тень. Он едва различил силуэт и выстрелил не задумываясь. Враг тут же выстрелил в ответ, и Малярийкин почти физически ощутил, что пуля прошла буквально в паре сантиметров от небритой щеки.
В это время внутри комнаты раздался приглушенный хлопок. Он прозвучал не так, как громкие выстрелы секундой до этого. Стрелял кто-то другой. И с другой стороны.
– Лена, ты?! – заорал Малярийкин из-за колонны.
– Санта-Клаус! Да, я. Не стреляй.
Они вошли в комнату с обеих сторон. Парнишка лежал у Лены под ногами. Это действительно был мальчик. Довольно рослый и крупный, но все же мальчик, едва ли лет четырнадцати.
– Бедолага, – сказал Маляр. – В таком нежном возрасте. И умер от пули.
– А ты знаешь, в каком нежном возрасте эти чеховские ублюдки малолеток на панель продают? Твой «бедолага» для них был бы уже старый.
– Ага. Ну, ты пришила его, молодец.
– Это ты пришил. Я всего лишь сидела в комнате и наблюдала. Дуэль была ваша. И шмальнула я его в спину.
– Ясно. И что теперь?
Лена улыбнулась и как-то странно снисходительно хлопнула Маляра по спине.
– А все! – неожиданно заявила она. – Теперь уже все.
#Топ
Все!
Снова лето завладело Сибирью, подсушило майские лужи, озеленило поляны. Мир вокруг мертвого мегаполиса распустился, словно цветок сирени, но внутри трупа самого города, в урбанистических джунглях, меж руин небоскребов время менялось мало, оставляя серый и насыщенно-серый основополагающими цветами. Пока в центральных районах Скайбокса горели бесчисленные огни в офисах ВТЭК и громадные рекламные вывески, окраины сибирской столицы и далекие таежные поселения раздумывали над тем, как оплатить счет за электричество с единственной лампой в прокуренной комнатушке.
«Дело мастера боится» – заезженная фраза, которую Маляр ненавидел всей душой. Однако руки его этой фразы не слышали и продолжали работать, словно сами собой. Действительно умело, проворно, почти профессионально собирая на столе детали.
Починка лазерного прицела к 26-й нарезной «Вике» проходила быстро, но без энтузиазма. Здесь же, рядом на столе, валялись прочие оптические приборы, электроника и даже двигатели на перемотку. Тоска! А ведь Малярийкин работал только с обеда, и время едва-едва приближалось к ужину. В последнее время Маляр много спал, и только острый голод или же заунывная тоска, время от времени окутывавшие его с головой, заставляли его работать.
Новое жилище Малярийкина было совсем маленьким и одиноким. Не только потому, что вот уже больше года он жил один, перебиваясь с хлеба на воду на самой окраине разрушенного войной мегаполиса. Но прежде всего потому, что размещалось оно на предпоследнем этаже бывшей малосемейки, в которой теперь жили Маляр и еще пара подобных ему одиноких бомжей-инструментальщиков. Окна комнаты поверх стекол были грубо заколочены фанерой. Стены и подоконник давно позабыли, что такое вода и тряпка. Пол завален различным мусором, начиная от досок, использовавшихся Малярийкиным в качестве лавки, койки, стола или рабочего станка, и заканчивая большими пакетами, в которых собраны книги. Углы нового, неприятного обиталища бывшего танкиста и авторемонтника заставлены жестяными банками, доверху переполненными окурками. Немногочисленные вещи Малярийкина, оставшиеся от прошлой жизни, включая красивую рубашку и джинсы, что он покупал для свидания с Эленой Прекрасной в Скайбоксе, сложены в большую сумку, в которую Маляр сейчас практически не заглядывал.
Со старым Малярийкиным – звездой Ливана и Тотенкопфа – человеческое существо, считавшееся хозяином отвратительной комнатки, связывала только густая, отросшая за минувший год до безобразия борода. Малярийкин, конечно, ее стриг. И походил сейчас на Льва Толстого. Конкретно. Только низкорослого и со злобными глазками.
А вот с юным Малярийкиным из «наш-ангара» нынешнего Маляра не связывало уже практически ничего. Разве что память. Пожалуй, она одна!
Как когда-то Калмышев, Малярийкин вертел отверткой внутренности починяемого прибора, через слово тихонько матерился и сплевывал себе в бороду. Борода поседела, всклочилась и встопорщилась, но внешность, которая и раньше волновала Малярийкина крайне мало, сейчас вообще не задевала фибры его души.
– Мастер, мать твою, – бубнил он себе под нос, смотрел на часы под стереовизором, затем на календарь с танком, где лицо танкиста было старательно вырезано канцелярскими ножницами, и тянулся к пульту дистанционного управления.
