Глава двадцать третья
Я выскочила из клетки. Я не ожидала, что по мне ударит так много эмоций сразу. Я вдохнула, дрожа от ощущения чистой свободы. Я покинула клетку. Маленькая часть меня не верила, что это произойдет снова.
Я едва вдохнула, когда его руки обвили меня, поймали, и я пошатнулась от удивления из-за того, что снова обрела полный размер. Было удивительно приятно быть в объятиях того, кто заботился обо мне, хоть и в своем странном стиле. Он прижал меня к себе, склонился и забрал у меня поцелуй. Его поцелуй ощущался печально и отчаянно, с надеждой и желанием. Он был нежным, не заставлял, а ждал моего ответа. И его губы оставались на моих дольше необходимого, словно он наслаждался поцелуем.
Это меня запутало.
Даже так он закончил слишком быстро. Я ощутила укол почти физической боли, когда он отошел.
— Я не хочу возвращаться в клетку.
Его глаза посмотрели на меня, и что-то, похожее на тепло, расцвело в них.
— Тогда договорись со мной, чтобы остаться на время, — сказал он с долей улыбки. Он шагнул ближе, вдохнул мой запах, будто цветок.
— Тебе, похоже, понравился поцелуй, — неловко сказала я. Почему ему так нравилось целовать меня? Так не было ни с кем. Даже Олэн поцеловал меня, только потому что его мать сказала ему так сделать. Они брали магию и из позитивных эмоций?
— Да, — его улыбка стала шире.
Мои щеки пылали. Даже моя шея будто горела. Я была в этом плоха. Дайте мне что-то убить, и я помогу. Дайте мне кого-то поцеловать, и я запутаюсь. О, звезды и небеса! Запутаюсь. Я представила спутанное тело, желудок перевернулся. Я подавила волну тошноты.
— А если я попрошу час вне клетки за еще один поцелуй, — сказала я, пот выступил на спине. — Мне нужна еда. Мне нужно хоть час ощущать себя смертной. И мне нужно поговорить с тобой.
— Никакого побега. Никакой жестокости ко мне. Не пытайся покинуть эту комнату, — предупредил он, но пылкий взгляд показал мне, что он тоже хотел этой сделки.
— Хорошо, — сказала я, и его улыбка вызвала во мне трепет.
— Давай поедим, — он указал на еду на подносе, как щедрый хозяин.
Я осторожно села на край кресла — я была в ужасном состоянии — схватила ближайший кусок сыра, но не донесла его до рта.
— Мне нужна соль, — сказала я.
Он искренне рассмеялся.
— Это миф. Тебе не нужна соль, чтобы есть нашу еду. Это не привяжет тебя к этому миру. Мы тебя привяжем, а не наша еда.
Я проигнорировала угрозу, закрыла глаза, пока с наслаждением ела сыр. Я была очень голодна. Когда я открыла глаза, он смотрел на меня как кот, глаза были огромными, радужки расширились.
— Вкусно? — бодро спросил он.
— Я так голодна, — я схватила горсть орехов и сухофруктов с полноса и засыпала все в рот.
— Не спеши, охотница. Я обещал, что не дам тебе голодать. Я подготовил этот поднос для тебя, чтобы выполнить обещание.
— Мне нужно, — попыталась сказать я, но пришлось дождаться, пока я все проглочу. — Мне нужно поговорить с тобой о моей свободе от клетки.
— Почему бы тебе не доесть, — он указал на ширму в другой части комнаты, — и не помыться? Я принес чистую одежду и маленькую ванну за той ширмой. Может, тебе даже понравится. Твоя одежда выглядит… поношенной.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Это он еще мягко описал мои испорченные вещи.
— Я тут не для одежды и купания, — сказала я. — При их Дворе есть дети. Смертные дети.
Он просто смотрел на меня задумчиво. Ничего не говорил. Не удивился. Не пугался.
— Ты знал, — еда выпала из моей руки. Почему я ощущала, что меня предали? Он был фейри. Он был жестоким. Запутанным. Я знала это. Так почему думала, что он будет переживать?
— Смертных детей часто воруют, — сказал он спокойно. — Мы не можем уже зачать своих.
Мой рот открылся. Я резко закрыла его. Я целовала его. Такого бессердечного.
— Тебе все равно. Они воруют детей, а тебе все равно.
Он выглядел растерянно и нервно, словно боялся моей реакции и не знал, какой она будет.
Я ощутила жар на щеках, а потом поняла, что плакала. Почему я видела в нем друга? Потому что он дал мне еду и нарисовал кровью картину? Потому что ему нравился обмен на поцелуи?
Я не должна была забывать, что он не был человеком. Он не был моим другом.
— Ты — монстр, — я встала. Мне нужно было уйти от него. Мое обещание держало меня в комнате, но мне не нужно было сидеть напротив него как подруге.
Я пятилась, пока плечи не ударились об стеллаж за мной. Моя челюсть дрожала. Слезы текли, жаркие и быстрые, все расплывалось перед глазами.
Ладони Скувреля были подняты, словно он пытался успокоить меня.
— Я говорил тебе, что мы — монстры.
— Ты не дашь мне спасти их? — они были просто детьми. Просто напуганными детьми, и некому было позаботиться о них.
— Нет, — он говорил тихо. Словно не переживал из-за того, что бил ножом в спину.
— Ты не отпустишь меня и спасти моего отца? — мой голос был сдавленным от слез. Мне было все равно.
— Ни за что.
— Тогда зачем покупал меня обратно? Почему не оставил меня с сестрой?
Он сглотнул, глаза стали мрачными, и он сказал:
— Я — Валет Дворов. Я сею проблемы. Это я делаю.
— Я тебя ненавижу, — мои ладони дрожали. Мой нож был в руке, несмотря на мое обещание. Я в два шага пересекла комнату и подошла к нему, прижала нож к его горлу в следующий миг. Я игнорировала его окровавленное ухо. Его жертва была не для меня. Он затеял свою игру.
Ему было плевать на испуганных детей. Ему было плевать на моего страдающего отца. Потому что они были смертными, как я. Он не считал, что мы заслуживали сострадания или уважения.
Я покажу ему иное.
— Чего ты от меня хочешь, Эластру Ливото Хантер? — он звучал утомленно.
— Я хочу, чтобы ты уважал меня! — я кричала. Я не могла остановиться. Я была как собака, сорвавшаяся с поводка.
— Я уважаю нож, который ты прижала к моему горлу, — его глаза пылали.
— Мало уважаешь, — горячая слеза покатилась по лицу.
— Я уважаю жестокость в твоих глазах.
— Я хочу куда больше, — я дрожала так сильно, что кончик ножа трясся.
— Я уважаю жизнь в твоем бьющемся сердце, которое требует моих страданий.
— Это подойдет.
Я убрала нож, пока не нарушила обещание. Я и не могла его нарушить.
— Я просто должна спасти отца и тех детей. И все.
Он кашлянул, его пальцы коснулись места, где был мой нож.
— Я уважаю это.
— Но ты не поможешь мне? — спросила я. Я уже рыдала и не могла остановить это.
— Нет.
— Зря я давала тебе поцелуи. И угрозы, — сказала я, убирая нож в ножны. — У тебя нет сердца, чтобы его разбить. У тебя нет души, чтобы ее ранить.
Я могла плюнуть в него. Но зачем тратить силы?
Я подняла повязку, чтобы напомнить себе, кем он был.
— Прошу, не… — он поднял руку, умоляя, но я видела только спутанные нервы и бурю внутри.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Я прошла за ширму, сняла грязную одежду и опустилась в горячую воду, оттирала себя с яростью, которую не могла больше нигде выместить, мои слезы текли без остановки.
Когда я выбралась из деревянной кадки, моя кожа была красной, и комната была тихой, лишь порой вода плескалась об стенку кадки.
