Было сложно не радоваться.
Мы долго ехали в тишине, ночь тянулась. Я искала следы в лесу — признаки того, что звери ходили или ели. В странном лесу фейри было много жизни. Некоторые следы я узнавала, другие были чужими. Все это было не из моего мира.
Ночь была холодной, и я укуталась в шкуру крысы, чтобы согреться. Я старалась не думать о том, откуда была шкура. Было тепло, и я только этого хотела.
Мы собирались вернуть отца домой. От этого я ощущала радость, ведь он будет свободен, но и печаль, ведь я знала, что не смогу быть с ним, если собиралась сделать все, что нужно было.
— Скуврель, — попыталась сказать я, но он зашипел на меня.
— Нужно быть тихими, — прошептал он едва слышно.
И я притихла. Я смотрела на магию Фейвальда, ощущая запахи фруктов на ветру, дикость звуков вокруг нас в спутанных деревьях, любуясь прекрасным оленем. И какое-то время я мечтала о том, как было бы тут, если бы все это было правдой, а не спутанной мешаниной силы и жестокости.
Когда солнце начало подниматься, я устала.
Как и Скуврель. Он спрыгнул со спины оленя без предупреждения, и он остановился, огляделся и начал ломать прутики на ближайшем деревце.
Скуврель прошел глубже в лес до места, где росла большая ель, ее ветки сгибались так низко, что они стали палаткой, тянулись к земле. Он скользнул под ветки в пространство с хвоей, опустил клетку на землю и сжался вокруг нее — но не так близко, чтобы задевать железо, хотя все равно казалось, что он охранял ее.
— Миндаль? — я предложила ему, когда он устроился, подняв один из орехов, которые он бросил мне.
Я слышала только храп. Он уснул, как только его красивая голова опустилась на хвою.
Вздохнув, я стала грызть миндаль, а потом села, дрожа, на шкуру крысы. Я все еще пыталась решить, как согреться, когда я уснула.
Глава двадцать седьмая
Когда нам с Хуланной было десять, отец сделал нам доски из камня и научил нас играть. Я быстро уставала от игры, а Хуланна была в восторге, просила всех сыграть с ней снова и снова.
Она знала, куда именно ставить камешки, чтобы испортить любую мою стратегию. И, чем больше она побеждала, тем больше восхищалась игрой.
Одной ночью, когда я готовилась охотиться на гулей с отцом, Хуланна сказала:
— Думаешь, что ты сильна, потому что можешь отогнать этих духов-пожирателей, Элли. Но ты не понимаешь, что сильны те, кто заставляют других биться за них, а не те, кто борется.
Это было глупо, потому что Хуланна не нуждалась в том, чтобы за нее сражались. Мы всегда заботились о ней.
Глава двадцать восьмая
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Я проснулась от шепота Скувреля.
— Ты проснулась, кошмарик?
Я зевнула.
— Как долго я спала?
— Час. Может, больше.
— Ннгх, — часа было мало.
Он рассмеялся, и я протерла глаза. Было сложно видеть его в тусклом свете. Я едва могла различить профиль его лица, где его немного озарял лунный свет сквозь ветки дерева.
— Я хочу помириться с тобой, — прошептал он. Соблазнял шепотом. И идеей.
— Ты? Зачем? — мир точно не приходил в голову при мысли о Скувреле.
Он зарычал.
— Разве мало того, что я предлагаю мир? Я еще никому этого не предлагал.
— Это предложение? — с опаской спросила я.
— Мы можем обсудить сделку, если этому ты доверяешь больше.
— Что именно ты хочешь?
Он рассмеялся, низко и опасно.
— Ты учишься, да? Наш мир запутывает и тебя. Ты привыкла предлагать все, не спрашивая ничего взамен, но теперь ты заключаешь сделки. Еще дни назад ты спокойно приняла бы перемирие, но не теперь. Теперь ты хочешь знать условия.
— И что? — я фыркнула, села и поправила косу. — Это просто означает, что я умная. Я учусь.
— Да, — в его голосе было сожаление. Тьма приобрела новое качество, бархатная и густая, но не такая мрачная, как до этого. — Вот мои условия: я уже обещал тебе дружбу на всю жизнь в нашей сделке в твоем мире. Обещание немного потрепалось, особенно вчера ночью, когда ты сорвалась на мне.
— Это не условие, — парировала я. Вдали небо из черного становилось лиловым. — И я не сорвалась. Ты заслужил мою злость.
Он издал раздраженный звук горлом.
— Я почти дошел до условий. Но тебе не хватает терпения ждать!
Я ждала. Небо стало сиреневым.
— Я хочу твою дружбу на всю жизнь. Я прошу лишь то, что уже дал тебе, — сказал он.
— А взамен? — я напряглась. Что он предложит?
— Взамен я помирюсь с тобой и не буду мешать тебе в том, как ты освободишь отца.
Я сглотнула. Это было справедливо. Он уже сказал, что приведет меня к порталу, чтобы отпустить моего отца, но тогда не было настоящей сделки. Теперь она была.
— Согласна, — прошептала я. — Я клянусь быть твоим другом на всю жизнь.
— Я клянусь дать тебе освободить отца, — сказал он. Скуврель сделал паузу, свет стал тускло-белым, и красивые глаза смотрели на меня. Он снова заговорил. — Хорошо, что теперь мы помирились, Кошмарик. Я не могу терпеть твой гнев.
Я сглотнула. Он выглядел так, словно не врал.
Что я должна была думать? Он играл с моим слабым смертным разумом… или он был моим другом на самом деле?
— Поспи, Скуврель, — я скрывала эмоции в голосе.
Он лег и закрыл глаза, а я стала напевать. Я ведь собиралась быть его другом, могла начать делать это. Я напевала свою любимую колыбельную, пока мои веки не отяжелели. Я прислонилась к сумке с ценным семенем и снова уснула.
Я проснулась в свете полуденного солнца, Скуврель стоял наполовину обнаженным, осматривал рану на боку.
— Почти зажила, — сказал он с улыбкой.
Я без слов убрала бинты с ладони, она почти полностью зажила.
— Это невозможно, — выдохнула я.
— Фейвальд работает не так, как твой мир, — он пожал плечами. — Готова полететь?
— Это место исцеляет людей?
Он пожал плечами.
— Не совсем. Просто время тут течет иначе. Но ты это знала.
Я поежилась.
Он надел белую кружевную рубашку и камзол из перьев ворона, даже не стал их зашнуровывать, хотя снаружи могло быть холодно. Он взял мою клетку и вышел из-под дерева. Я все еще удивлялась каждый раз, когда его крылья раскрывались. Они выглядели как дым. Они не должны были выдерживать даже птичку.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Но мы поднялись в воздух и полетели над деревьями.
— Нам нужно миновать горы, и мы будем свободны, — он звучал почти бодро, поднимаясь в небе.
