– Будем смотреть коллекцию ируканских ковров?
– Как пожелаете.
С мрачным удовлетворением Ольга Павловна подумала, что не такой уж он умник, Стругацких-то не читал, и тут увидела, что ее спутник трясется от еле сдерживаемого смеха.
– Что это с вами? – обиженно спросила она.
– Не вижу, почему бы благородному дону не показать даме свою коллекцию ируканских ковров, – задыхаясь, выдавил из себя Громов.
«Ишь, умник!» – сказал ее внутренний голос с непонятным удовлетворением.
– А где?.. – Люсинда завертела головой.
Она потихоньку, чтобы не мешать произносимым в память Жанны Марковны речам, выскользнула из-за стола «попудрить носик», а по возвращении увидела, что пустует не только ее собственный табурет, но и соседний.
Кафе, где проходил поминальный обед, называлось «Маша и медведи». Маша в интерьере представлена не была, а о медведях напоминала дубовая мебель топорной работы.
– Ваша подруга вышла покурить, – шепнула ей незнакомая дама.
В голосе ее звучало такое неодобрение, словно она говорила от лица и по поручению Минздрава. Она осуждала курение, подругу, которая курит, и Люсинду, у которой такая подруга.
– Ясно.
Люсинда села на пенек и съела пирожок.
Маша-Мари, очевидно, дымила, как паровоз. Прошло с полчаса, а она все не возвращалась.
«Слиняла!» – поняла наконец Люсинда и немного обиделась.
Она так старалась обаять эту полузнакомую Машу, интригующим шепотом под стук ложек, вилок и ножей рассказала ей о «красной метке» и даже показала этот раритетный документ, развернув его под столом. А неблагодарная девица при первой же возможности смылась без следа и слова прощания!
Проверить карманы своего пальто на общедоступной вешалке в углу зала Люсинда и не подумала, а потому пропажу раритета обнаружила только на следующий день.
– Остановитесь, пожалуйста, у какой-нибудь столовой или кафе попроще, – после напряженного раздумья попросила Ольга Павловна.
– Проголодались? – встрепенулся Громов.
Пока она молчала, придумывая, что сказать родителям, он делал вид, что дремлет.
Ольга Павловна с сожалением вспомнила о поминальном обеде, на который она не попала, но признаваться в том, что голодна, посчитала ниже своего достоинства и объяснила:
– Мне нужен подходящий шум.
– Впервые слышу, чтобы в кафе ходили за шумом, – заметил Громов. – Обычно туда ходят за едой.
Очевидно, ему хотелось поболтать, но Оля уже настроилась на непростой разговор со штандартенфюрером мамой и не могла себе позволить отвлекаться на пустой треп.
Мама, если ее что-то очень интересовало, с легкостью устраивала филиал гестапо в отдельно взятой квартире. А задурить голову Галине Викторовне было не легче, чем обмануть детектор лжи.
Оля должна была мастерски перепутать правду и ложь в тугой клубочек, убедить мамулю, что это и есть путеводная нить, и наладить ее в долгий путь по ложному следу. Теоретически принцип обмана был понятен и прост, но практики в этом деле у Оли было маловато.
Витя остановил машину у заведения с гигантской вывеской «Харчевня номер три». Ни в этой, ни в одной из двух предыдущих харчевен Ольга Павловна не бывала, а потому не стала возражать против эскорта.
Хотя было ясно, что Громов вызвался сопровождать ее не из галантности, а по причине обуревающего его любопытства. Беспардонному олигарху было интересно послушать, как благородная учительница будет обманывать своих папу и маму.
В поисках подходящего шума им пришлось пройти через все три обеденных зала. В первом из них праздновали свадьбу, во втором пели караоке и только в третьем просто трапезничали.
Ольга Павловна закрыла глаза, немного послушала и кивнула:
– В принципе, годится.
– Тогда присядем? – Громов провел ее к столику.
Оля села и решительно отодвинула меню. Она заранее определилась с выбором:
– Тарелку борща и рюмку водки.
– Сермяжно! – оценил ее стиль олигарх.
– Это вам! Я буду разговаривать, а вы, уж будьте так любезны, ешьте и пейте.
Ольга Павловна повела рукой, как дирижер симфонического оркестра, и объяснила:
– Фон тут хороший, но не хватает чавканья и бульканья на ближнем плане.
– Чавканья?! – возмутился олигарх.
– И бульканья, – твердо повторила Ольга Павловна. – Вы мне поможете или нет?
Сермяжный или не сермяжный, но сделанный ею выбор стилистически весьма точно соответствовал атмосфере заведения. Какое-нибудь консоме из перепелок в харчевне пришлось бы ждать до морковкина заговения, а борщ и водку доставили моментально.
Громов заглянул в тарелку, где в окружении бурой жижи, запятнанной редкими жиринками, полуразрушенным замком высился пугающий обломок мозговой кости, и неуверенно вооружился ложкой.
– Давайте, приступайте! – Оля подбодрила его жестом.
Олигарх приступил – поначалу неуверенно, но с явно прибывающим энтузиазмом.
Дождавшись правильного, по ее мнению, ритмического «узора» из чавканья и бульканья, Ольга Павловна мелко перекрестилась и набрала знакомый номер.
– Алле? – моментально откликнулась трубка бодрым голосом Галины Викторовны.
Определенно, мамуля сидела в засаде, подстерегая дочь.
– Мамулечка, привет, это я, – приветливо и грустно произнесла Ольга Павловна.
– Где ты, Оля? Я звонила в школу, но там никто не снимает трубку, а твой мобильный недоступен!
– Тише, мама, – вполне натурально поморщилась Оля. – Разумеется, в учительской никого нет, мы все на поминках. Ты забыла? Я же тебе рассказывала, наша завуч Жанна Марковна умерла, и сегодня были похороны. А мобильник я выключала. Сама понимаешь, звонки на кладбище – это неприлично.
Громов, не прекращая старательно чавкать и булькать, показал ей большой палец.
– А с кем это ты утром уехала, Олюшка? Что за машина тебя забрала? У тебя новый друг? – задала свой главный вопрос бдительная мама, оставляя тему смерти ради жизни на Земле.
– Ну что ты, мама! Это машина председателя школьного родительского комитета, Сидоров его фамилия, отец Кати Сидоровой из моего класса, – недрогнувшим голосом соврала Ольга Павловна.
«Сидоров» напротив нее скривился, очевидно, оценив как сермяжный и выбор своей новой фамилии.
– Мы с ним утром на кладбище ездили, он и похороны, и поминки оплатил, а я венки выбирала.
– Почему это как на кладбище или в больницу, так непременно тебя посылают! – расстроилась любящая мама. – Оля! Ты молодая еще, тебе личную жизнь устраивать надо, а не на общественной надрываться!
– Мама, сколько можно! Хватит об этом! – неподдельно рассердилась Оля. – Похороны – это святое, я не могла отказаться. Ты же знаешь, каким замечательным человеком была Жанна Марковна! Сколько она мне помогала, как самоотверженно трудилась, сама, без мужа, дочку вырастила! А дочь у нее, между прочим, инвалид!
– Да это-то все так… – пошла на попятный родительница.
– И, кстати, с дочерью Жанны Марковны кому-то нужно немного пожить, – отнюдь не сбавила натиска Оля. – Так что мы с коллегами установили дежурство, и сегодня я домой не приду, заночую у дочки Жанны Марковны, царство ей небесное.
– Оля! Тебе не с дочкой надо ночевать!
– Все, мама! Вы с папой учили меня, что людям надо помогать.
– Эх, детка…
– Пока, мамулечка, целую, я тебя люблю, – скороговоркой произнесла Ольга Павловна и выключила трубку. – Уфффф…
– А вы умеете врать, – одобрительно сказал Громов и промокнул залоснившиеся губы салфеткой. – Результативно поговорили, и как быстро! Борщ как раз закончился.
– Увы, – вздохнула Ольга Павловна.
– Не расстраивайтесь, в вашем возрасте пора уже регулярно обманывать родителей. На этом все? Дипломатический момент завершен, мы можем ехать?
Он встал из-за стола. Хотя на самом деле сокрушенное «увы» Ольги Павловны относилось к информации об «иссякшем» борще, объяснить это Громову она постеснялась.
– Приехали, – Витя заглушил мотор и обернулся к шефу. – Андрей Палыч, так я могу быть свободен?
– Да, на сегодня все.
– Спасибо, а то меня мама просила… Ну, это неважно, – водитель смешался и поспешил выбраться из машины, чтобы открыть дверь пассажирам.
Скромный приют без пяти минут олигарха оказался трехэтажным особняком, выстроенным в виде буквы «П», хотя Ольга Павловна при виде его озвучила совсем другую букву:
– О!
– Продолжайте, – разрешил Громов.
Со стороны олигарха это было тем более любезно, что он стоял под моросящим дождиком, держа на руках Ольгу Павловну, которая даже с учетом пропущенного обеда весила не менее семидесяти кило.
– Сами продолжайте, – обиделась она.
Громов понял это как пожелание поскорее оказаться в здании и занес Ольгу Павловну в дом.
Дверь перед ними сама открылась и сама закрылась – уже позади них.
Просторный темный холл сам собой озарился рассеянным светом островерхих лампочек, венчающих ветвистые канделябры.
