— Она это написала. Мы. Это одно из ее… наших… стихотворений.
— Стихотворений?
— Это нечто вроде мифа, как мне кажется.
— Но о чем это? Я не понимаю.
— Конечно же, ты понимаешь. Она говорит об интенсивном бое.
— То есть об Ударе? И все?
— Нет, я так не думаю.
— Нет, скажи, ты понимаешь это стихотворение?
— Не до конца…
Она лежала в бункере, скрестив ноги, закрыв глаза, чувствуя, как идет на убыль влияние киборга — еще недавно доминировавшего в ее организме. Спина сладко ныла. Она выжила в первом бою. Корабль-колючка понес сильный урон и был вынужден отступить. Обшивка семенного корабля продырявлена настолько, что высадку кукушек ему уже не доверят. Теперь он станет всего лишь обломком, пустой скорлупой. Она удовлетворена.
Но радость ее омрачена тем, что восемь из двенадцати бойцов погибли. Змеи сражались очень неплохо. Можно даже сказать, храбро. Они жертвовали собой, завлекая противника в ловушку, били слаженно, демонстрируя такое же полное взаимодействие внутри своей команды, какое существовало и в ее группе. Правильная стратегия и тактика, численное превосходство и еще, пожалуй, фактор внезапности — вот что принесло им победу. Правда, окончательный анализ еще не прислали.
Не будь у них этих преимуществ, они все бы погибли, до единого.
Пруфракс открыла глаза и стала вглядываться в постоянно меняющийся световой рисунок. Вживленный в ее тело микроэлемент с помощью секретных кодов расшифровывал этот рисунок, вбирая в себя новую информацию. Но Пруфракс узнает ее только перед следующим боем.
Повинуясь внезапному порыву, она бросилась в тоннель и снова застала его в блистере, обложившегося пакетами с новой информацией. Боясь помешать его работе, Пруфракс терпеливо ожидала, пока он обратит на нее внимание.
— Ну как? — спросил он.
— Я постоянно спрашивала себя, ради чего они воюют. И теперь очень зла на себя.
— Почему?
— Потому что я не знаю ответа. И не могу знать. Ведь они — сенекси.
— Они хорошо сражаются?
— Мы потеряли восемь человек. Восемь. — Она закашлялась.
— Так хорошо они сражаются? — повторил он, уже чуть нетерпеливо.
— Лучше, чем я ожидала. Ты ведь знаешь, что нам про них рассказывали.
— Они тоже погибали?
— Да, их погибло немало.
— А скольких убила ты?
— Не знаю.
На самом деле она, конечно же, знала, что убила восьмерых.
— Восьмерых, — сказал он, указывая на пакеты. — Я сейчас как раз анализирую итоги боя.
— Значит, за той информацией, которую нам дают читать и которую публикуют, стоишь ты?
— Отчасти, — согласился он. — Ты — хороший ястреб.
— Я знала, что стану настоящим ястребом, — ответила она спокойно, без тени самолюбования.
— Но раз они храбро сражаются…
— Как это сенекси могут быть храбрыми? — резко оборвала она.
— Они храбро сражаются, — повторил он, — а почему?
— Они хотят жить и выполнять свою… работу. Так же как и я.
— Нет, не поэтому, — возразил он, чем привел ее в некоторое смятение. Не впадает ли она в крайности? То вначале принимала все в штыки, а теперь сдается без боя. — А потому, что они — сенекси. Потому что мы им не нравимся.
— Как тебя зовут? — спросила она, стараясь сменить тему.
— Клево.
Ее грехопадение началось еще раньше возвышения.
Арис закрепил контакты и почувствовал, как аварийный запасник базового разума разрастается, покрывая поверхность фрагмента, словно ледяные кристаллы стекло. Он перешел в статическое положение. При перекачке информации из живого мозга в гуманоидный, механический то ли происходило ее кодирование, то ли опускались какие-то важные детали. Так или иначе, память застывала, теряла свою динамичность. Значит, нужно попытаться привести в соответствие эти два вида памяти — если, конечно, такое возможно.
Как много гуманоидной информации ему придется стереть, чтобы освободить место для этой операции?
Он осторожно вошел в человеческую память, выбирая темы почти наобум. Вскоре он забрался в такие дебри, что все, чему его учили, перепуталось и стало улетучиваться, хотя предполагалось, что отростки-индивиды обладают перманентной памятью. Он тратил неимоверные усилия только на то, чтобы постигнуть совершенно чуждую ему модель мышления.
Арис ушел из области социологической информации, стараясь сохранить в себе данные по физике и математике. По этим дисциплинам он мог вести разговор без особого напряжения, постепенно постигая особенности гуманоидной логики.
И тут произошло нечто неожиданное. Он вдруг почувствовал, что параллельно с ним исследования ведет какой-то другой разум. Запрос в ту же самую область поступил из источника, смутно ему знакомого, что особенно его настораживало. Более того, этот источник даже попытался изобразить нечто вроде сенексийского приветствия, правда, совершенно не к месту. Такой код отросток-индивид излучал, только когда приветствовал товарища по команде. А его собеседник, совершенно очевидно, был из другой команды или даже из другой семьи. Серьезный прокол. Арис попытался выйти из памяти. Мыслимое ли это дело — встретиться внутри мандата с другим разумом? Отступая, он вторгся в обширную область совершенно непостижимой для него информации. По всем характеристикам она отличалась от прочих областей гуманоидных знаний, в которых он бродил.
— Это для машин, — сказал незнакомец. — Не вся культурная информация ограничена рамками биологии. Вы сейчас находитесь в области, где хранятся кибернетические разработки. Они доступны только для машины, подключенной к мандату.
— Из какой ты семьи? — задал Арис первый вопрос из длинной цепочки, с помощью которой сенекси идентифицировали друг друга.
— У меня нет семьи. Я не отросток-индивид. У меня нет доступа к действующим базовым разумам. Я получал знания из мандата.
— Так кто же ты тогда?
— Я сам точно не знаю. Но между нами нет существенных различий.
Арис понял, с кем он имеет дело. Это разум мутанта, того, что остался в камере, того, кто каждый раз умолял его о чем-то, стоило ему приблизиться к прозрачному барьеру.
— А сейчас мне нужно идти, — сказал мутант.
И Арис снова остался один в этих непролазных джунглях. Называя знакомые ему понятия, он стал осторожно, на ощупь пробираться в сенексийский сектор. Если он натолкнулся на одну подопытную особь, значит, без сомнения, встретит и остальных — возможно, даже пленного.
Мысль эта казалась одновременно пугающей и захватывающей. Насколько он знал, подобное сближение между сенекси и гуманоидами никогда прежде не происходило.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
