Они, и правда, немного похожи. И это неудивительно. Ведь они двоюродные сестренки! Но они об этом никогда не узнают.
И зачем я выпила столько вина?
Мысли расползаются. И хочется реветь. Но я не буду. Соня пробежала мимо, я хотела ее поймать, но она увернулась. Врезалась в Алекса.
Он поднял ее на руки, посадил на шею. Скачет с ней, притворяясь лошадкой. Козлина ты Алекс, а не лошадка!
А, может, это я во всем виновата? Может, это я с самого начала повела себя неправильно?
Когда мы встретились, я была одета вызывающе, если не сказать развратно. Он сразу увидел во мне сексуальную штучку, а не человека. Он даже не узнал меня поначалу!
Все начиналось, как легкий флирт. Как веселое приключение. У меня было игривое настроение, мне вдруг захотелось немного поморочить ему голову…
Зачем вообще я все это начала?!
Увидев и узнав его, надо было бежать, как от огня! Не приближаться и, тем более, не провоцировать.
Я уже один раз очень сильно обожглась. И снова, как глупый мотылек, полетела на это пламя…
Я сижу с краю стола, делаю вид, что увлечена шашлыком. Не устраивать же истерику на глазах у всех! Придется теперь терпеть до конца этих дурацких посиделок.
Я налегаю на шашлык, запиваю чаем и чувствую, что в голове проясняется. Хмель меня покинул. Зато осенила гениальная мысль: я легко могу сбежать! Скажу, что позвонил клиент, что мне надо ему что-то показать…
Точно!
Пытаюсь вспомнить, где оставила сумку с телефоном. А Алекс тем временем подходит к столу, где сидит и болтает вся компания. За его руку держится Соня.
Она что-то ему говорит, он к ней поворачивается, они улыбаются другу другу… совершенно одинаковыми улыбками! А потом оба смотрят на нас.
У обоих голубые глаза с серым отливом, обрамленные длинными ресницами. Одинаковой формы, с одинаковым прищуром.
Сейчас не заметить их сходство просто невозможно!
Я слышу голос Лидии Викторовны:
— Посмотрите, как они похожи! Просто поразительно.
— Я тоже заметила, — говорит Марина.
И смотрит на меня.
— У них совершенно одинаковые глаза, — потрясенным шепотом произносит моя мама.
И тоже поворачивается в мою сторону. В ее взгляде — неверотяное изумление.
Кирилл молчит. Но по его лицу я вижу, что он уже сделал выводы.
Я смотрю на Алекса. Он удивленно хлопает глазами. Кажется, до него еще не дошло… но через несколько секунд он все поймет. Или ему объяснят.
Боже! У меня земля уходит из-под ног.
Кажется, я сейчас грохнусь в обморок…
24
Алекс
— А когда у Сони день рождения? — спрашивает Маринка.
Все гости, включая Мышку, таращатся на меня с очень странными выражениями на лицах. Они только что говорили, что мы с Соней похожи. Правда, что ли?
— Мой день рождения 30 апреля! — выпаливает Соня. — Еще долго ждать. Сначала будет зима, потом весна… а потом мой день рождения.
Она вырывает свою ладошку и бежит к Захару, который забрался на лестницу и пускает мыльные пузыри над головой смеющейся Маши.
— Ты же хотела шашлык… — говорю я ей вслед.
Но думаю уже не об этом.
День рождения Сони 30 апреля. Значит, она была зачата приблизительно… 30 июля семь лет назад.
— А когда Алекс в последний раз приезжал к нам на каникулы? — тетя Оля поворачивается к Кириллу.
Кажется, до этого она задавала какие-то вопросы Мышке. Но та не ответила.
Я смотрю на Мышку. Она сидит бледная, сжав губы, вцепившись напряженными пальцами в пустой бокал. Глаза опущены, она выглядит так, как будто хочет испариться или провалиться сквозь землю.
Семь лет назад… Как раз семь лет назад я в последний раз приезжал к Кириллу. В августе начались сборы. Значит, как раз в конце июля мы с Мышкой…
Ноги подгибаются. Я тяжело опускаюсь на стул.
Неужели?
Не может быть!
Я не могу в это поверить…
Но лицо Мышки красноречивее любых слов. Она на секунду поднимает глаза, мы встречаемся взглядами, и я сразу понимаю: это правда.
Время замедляется. За столом раздаются голоса, но я не понимаю смысла слов.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Оборачиваюсь и смотрю на Соню. Она бежит по траве, размахивая волшебной палочкой, ее растрепанные волосы развеваются, она что-то кричит и радостно хохочет.
Я ничего не слышу. Меня как будто оглушило мощным взрывом. Что-то похожее я испытывал, когда меня ранило в первый раз.
Соня движется, как в замедленной съемке, без звука.
Моя девочка. Моя дочь.
Я шепчу эти слова, но их смысл до меня, кажется, не доходит.
Я — отец Сони. Мышка забеременела в тот наш единственный раз и родила дочку. Воспитывала ее одна, в то время как меня носило по свету.
У меня есть ребенок. Вот уже семь лет…
И я ничего об этом не знал.
Я отрываю глаза от Сони. Глухота внезапно проходит. Я слышу детский смех, чириканье птичек. И — оглушительное молчание со стороны взрослых участников нашего застолья.
— Почему ты мне ничего не сказала? — с трудом выговариваю я, глядя на Мышку.
— Как я могла сказать? — произносит она срывающимся голосом. — Я даже не знала, где ты! И потом — ты сразу меня предупредил, что у нас не может быть ничего серьезного…
На этих ее словах Кирилл вскакивает, несется ко мне, залепляет кулаком в челюсть.
Я медленно падаю в траву. На спину. Вместе со стулом. Лежу, смотрю в небо, даже не пытаясь встать. Легкие белые облака плавно ползут по голубым просторам. Мои мысли сейчас ползут примерно так же.
Спасибо, Кирилл. Именно это мне и было нужно — хороший удар в челюсть. Чтобы мозги встряхнулись.
Получается, я — феерический мудак.
Редкостная козлина.
Заделал Мышке ребенка и ушел играть в солдатики, оставив ее расхлебывать все это одной.
Да, я ничего не знал. Но мог бы узнать!
Даже сейчас — мог бы произвести несложные расчеты и понять, что к чему. Конечно, меня сбило с толку сообщение про аспиранта… но можно было включить мозги и допереть до всего.
Мало, ты, Кирилл, мне врезал. Давай еще.
Внезапно надо мной появляется лицо Сони.
— Зачем вы его уронили? — обращается она к кому-то.
Наверное, к Кириллу.
— Вы что, деретесь? — снова спрашивает она.
— Мы играем, — говорю я.
И сажусь, отбрасывая стул в сторону.
— Когда мы на продленке так играем, нас ругают! — заявляет Соня.
Моя дочка.
— Тебе не больно? — спрашивает она.
Протягивает руку, касается моей щеки своей маленькой теплой ладошкой.
В носу предательски щиплет, в горле растет твердый ком… Нежные пальчики моей дочки пробили огромную дыру в сердце. Оно обливается слезами и, возможно, они сейчас прорвутся наружу.
— Соня, ты… — говорю я.
Внезапно на мой рот опускается ладонь Мышки. Они присела рядом и в прямом смысле слова заткнула меня. Она что, боится, что я скажу Соне правду?
— Ты, что ли, бьешь Алекса по губам? — звучит взволнованный и любопытный голос.
— Нет. Просто рот закрываю.
— Зачем?
— Чтобы муха не залетела, — говорю я сквозь ладонь Мышки.
— Нет тут никаких мух! — бурчит Соня. — Только стрекозы летают.
Мышка убирает ладонь от моего рта. Смотрит на меня умоляющим взглядом.
Да я не собирался вот так, без подготовки, обрушивать на ребенка новость! Я же понимаю, как это может ошеломить…
Соня окидывает взглядом всех взрослых, которые, оказывается, застыли в живописных позах и наблюдают за нами.
— Чего вы все на него злитесь? — внезапно спрашивает она. — Алекс хороший! Не надо его обижать.
И гладит меня по голове.
Ну, все.
Сейчас я точно разревусь.
— Никто его не обижает, — возражает Мышка.
— То комаров на нем убиваете, то мух ловите. То роняете его в траву!
— Мы больше не будем, — успокаивающе произносит Мышка. — Иди, поиграй с Машей и Захаром.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Соня убегает. Мышка встает.
Я запихиваю подступившие слезы обратно. Смотрю на нее снизу вверх.
— Прости меня, — говорю я.
