Это все, что я могу сейчас из себя выдавить.
Она снова отводит глаза.
Я поднимаюсь. Не знаю, что делать, что говорить. Столько всего хочу сказать…
Давно не чувствовал себя таким отборным куском дерьма. Может, вообще никогда.
Хочу обнять Мышку, но не решаюсь.
Она одна воспитывала нашу дочь. Она никому ничего не сказала… Совершенно очевидно, что Кирилл и тетя Оля так же поражены, как и я.
Маринка, Олег, Лидия Викторовна — все они ошарашены. И все молчат. Смотрят на меня, как на преступника.
Мне хочется как-то оправдаться, но я не нахожу слов. Я не могу говорить. Думать мне сейчас тоже сложно.
Только одно я сейчас могу делать — неотрывно смотреть на Соню.
Она висит на турнике вниз головой, волосы свесились вниз, она похожа на чудо-юдо. Чудо-юдо с такими же глазами, как у меня. Как я этого сразу не заметил? А ведь мне казалось, что в ее лице есть что-то знакомое. Но я решил, что она похожа на Мышку. Оказывается, она похожа на мое отражение в зеркале.
— Пока ничего ей не говори, — произносит Мышка.
— Почему ты мне ничего не сказала? — снова вырывается у меня.
— Я не уверена, что тебе это нужно. Что ты готов.
— Как ты могла за меня решить?
Мышка смотрит на меня угрюмо. Между бровей залегла складка, которая делает ее очень взрослой.
Моя маленькая Мышка! Что я с тобой сделал? Поддался порыву, не прогнал тебя в ту ночь…
Та ночь перевернула всю твою жизнь. А я даже не знал!
25
Светлана
Если не считать Алекса, то самой потрясенной выглядела мама. Она долгих несколько минут просто смотрела на меня. Молча. И, кажется, в ее взгляде, кроме изумления, был упрек.
Да, я не сказала ей.
Не открыла свою самую главную тайну.
Хотя у нас с ней очень близкие отношения, хотя она с самого начала меня поддержала и не сказала ни слова упрека. Она, как никто, заслуживала правду. Но я предпочла придумать удобную ложь…
Кирилл… он взбесился. Ярость — вот что он испытывал, переводя взгляд с меня на Алекса и обратно. Я видела, как его кулаки сжимались, как четче проступали скулы — у него всегда лицо меняется от злости.
Олег смотрел на меня с любопытством. Ну да, он же не знает всей истории. Он меня в первый раз видит. И ему любопытно, что за дурочка родила ребенка от его шурина и молчала об этом семь лет.
Лидия Викторовна сидела, качала головой и всем своим видом как бы говорила: ну вы, молодежь, даете! Совсем от рук отбились. В наше время такого не было…
И только Марина выглядела радостной. Удивленной, но радостной. Для нее эта новость точно из разряда хороших. Она рада, что у нее теперь есть племянница. И, кажется, не понимает, насколько все сложно.
Потом они все начали говорить. А я замолчала. Не ответила ни на один вопрос. Не прокомментировала ни одного высказывания.
Мне было не до этого.
Я напряженно ждала, как поведет себя Алекс, когда до него окончательно дойдет.
Он задал мне только один вопрос:
— Почему ты мне ничего не сказала?
Как будто непонятно!
Тогда, семь лет назад, когда я узнала о беременности — у меня просто не было такой возможности. И я помнила его слова: “У меня опасная профессия, я не могу себя ничем и никем связывать”. Не знаю, может, он тогда по-мальчишески рисовался. Но я восприняла его слова абсолютно серьезно.
Я была наивной девчонкой!
А сейчас… да что говорить про сейчас! Еще полчаса назад он мне втирал, что собирается уехать, и что не готов ни к чему серьезному.
А теперь меня же и обвиняет!
— Как ты могла за меня решить? — спрашивает он.
— Я решила за себя! — почти кричу я. — Я хотела этого ребенка. Я была готова ко всем трудностям. Хотя тогда я не знала, что будет так…
— Как?
Алекс смотрит на меня напряженно. В его глазах… не знаю, жалость, что ли? Думает, я такая бедная и несчастная, мучилась столько лет… Он ничего не понимает!
— Ты не представляешь, какое это счастье, — выпаливаю я.
Он снова удивленно моргает глазами.
Видимо, ожидал совсем другого. Думал, я сейчас начну жаловаться на свою непростую жизнь. Не начну!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Не дождешься!
— Счастье? — переспрашивает он.
— Да! Соня — мое счастье.
— И мое, — шепотом говорит он.
В этот момент я особенно остро жалею, что он все узнал.
После всего, что он мне сегодня сказал… После того, как он себя вел со мной все это время… Я вообще не хочу его видеть!
Я думала, он уедет. И мы с Соней снова останемся одни. Нам хорошо вдвоем! Мы привыкли. У нас свой мир, свои заботы и радости.
А теперь в нашу жизнь будет вмешиваться это недоразумение!
Он женат. Он не готов ни к чему серьезному. Может, для него это все — игрушки? Может, он и с Соней хочет поиграть в папу две недели и исчезнуть?
Я должна защитить свою девочку от разочарований, которые он может принести. Я не позволю ему сказать Соне правду, пока не пойму, что он этого достоин. Если, конечно, это когда-нибудь случится.
Что-то я очень сомневаюсь…
— Нам надо поговорить, — Алекс тянет меня за руку.
— Куда ты ее тянешь?
Рядом появляется Кирилл. Он немного остыл, но я вижу, что кулаки у него еще чешутся.
— Мальчики! — восклицает Марина и вклинивается между ними. — Вы же не будете драться?
— Конечно, не будут, — Марину отодвигает Олег и занимает ее место.
Он стоит лицом к Кириллу и говорит:
— Всегда можно просто поговорить…
— Вот именно! — повышает голос за его спиной Алекс. — Нам с Мышкой надо поговорить. А тут слишком многолюдно.
— И какой лапши ты хочешь ей навешать? — это снова Кирилл.
— Пусть поговорят, — слышу я голос мамы.
— Если надо — потом поговорим с тобой, — произносит Алекс, обращаясь к Кириллу.
— Обязательно поговорим!
Я в это время подхожу к маме, обнимаю ее, шепчу на ухо:
— Прости, что не сказала. Я думала, так будет правильно.
— Какая же ты у меня дурочка. — она гладит меня по голове.
А потом отпускает. И мы с Алексом идем за угол дома.
Держимся на расстоянии. Он теперь не пытается взять меня за руку, прижаться или приобнять. И правильно! Если бы он стал распускать руки, у меня бы появился отличный повод заехать ему в челюсть…
— Садись, — говорит он.
И подталкивает меня к скамейке, что стоит у ворот.
Что-то мне не нравится это командный тон. Что он о себе возомнил? Думает устроить мне допрос? Нет, Алекс, все будет не так.
Оправдываться я точно не буду.
Я сажусь. Он присаживается рядом. Разворачивается ко мне лицом. И заявляет:
— Я хочу участвовать в жизни своей дочери.
Говорит твердо, без своих обычных улыбок и ухмылок.
— Участвуй, — отвечаю я. — Только осторожно.
— Что ты имеешь в виду?
— Ты через две недели уедешь. Не надо, чтобы она к тебе слишком привязывалась.
— Я вернусь!
— А полчаса назад ты говорил другое…
Алекс молчит, я почти вижу, как в его голове мучительно шевелятся извилины. Он не знает, что сказать. И снова повторяет:
— Я решу все проблемы и вернусь.
Теперь молчу я.
Еще полчаса назад я была бы счастлива услышать эти слова. Но теперь… Теперь все по-другому.
Ложка дорога к обеду!
А ты со своим обещанием явно опоздал.
- А теперь расскажи мне все.
Голос Алекса выводит меня из задумчивости.
— Что — все?
— Когда поняла, что беременна. Как решила, что будешь рожать. И почему за столько лет так никому и не призналась, что я отец.
— Да что теперь об этом говорить!
Я отвернулась.
Устроил тут мне допрос! Не хочу я ничего объяснять. Не хочу ворошить прошлое и вспоминать, как мне было страшно и трудно.
Алекс ждал. Я молчала.
Он решил продолжить:
— И главный вопрос: почему ты не сказала мне? Ладно, сначала ты не знала, где я. Были периоды, когда меня было не найти. Но, блин… я же возвращался из командировок. Я виделся с Кириллом. Ты сто раз могла сказать!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
