В этот момент мне и вышибло пробки. Я перегорел.
Все лето я от нее бегал. Но она меня догнала.
— Я завтра уеду, — еще пытался повторять я. — У нас ничего не может быть. Я не могу себя никем и ничем связывать. У меня опасная профессия…
Но я уже не верил, что она меня услышит. Я сам себя не слышал.
Мышка еще теснее прижималась ко мне. И очень скоро мои руки оказались на ее упругой попе. А мой рот впился в ее податливые губы, ощутив сладкий и неповторимый вкус лесной ежевики…
Я отнес ее на кровать, уложил на подушки, застыл на мгновение…
— Иди сюда, — прошептала она. — Я так хочу тебя!
— Мы оба об этом пожалеем, — вырвалось у меня.
Но остановиться в тот момент было практически невозможно…
Я целовал хрупкую шейку Мышки, подбирался к ее груди, ласкал ее губами, не касаясь сосков. Когда я все-таки коснулся маленького, восхитительно твердого сосочка губами, Мышка перестала дышать.
А потом с ее губ сорвался то ли вздох, то ли стон, и ее начала бить мелкая дрожь. Я продолжал ласкать ее грудь, она дрожала все сильнее…
— Тебе холодно? — прошептал я.
— Мне… нет. Да. Холодно. И жарко. И… иди сюда. Обними меня.
Я выполнил ее просьбу. Лег рядом, положив руку ей под голову.
В тот момент мне показалось, что я все-таки могу остановиться.
— Может, ты останешься спать здесь, а я пойду вниз, на диван? — собрав всю волю в кулак, произнес я.
— Ты дурак, — выпалила Мышка.
И снова положила ладонь на младшенького. И прижалась ко мне, горячая, хрупкая, стройная…. невыносимо желанная.
В тот момент я понял: вот теперь окончательно все.
Мы начали яростно обниматься и целоваться так жадно, как будто мечтали об этом целую вечность. Я умирал от желания целовать ее всю, хотел чувствовать на губах ее вкус. Я опускался все ниже и ниже, но в последний момент Мышка стыдливо свела коленки…
— Это не больно, — прошептал я.
— Я знаю, просто…
— Что?
— Ничего.
Она расслабилась. Я развел ее ноги в стороны и легко провел языком по нежной плоти. Постепенно я усиливал давление, пробираясь глубже в складочки. Мышка неожиданно всхлипнула.
— Что-то не так?
— Не останавливайся!
— Как скажешь…
Мышка завелась с полоборота. Перестала сдерживаться, начала стонать и царапать мои плечи. Я чувствовал: еще немного, и будет взрыв. Но я не дал ей быстро достичь пика, растягивал удовольствие.
Я вошел в нее в тот момент, когда она, вся мокрая и податливая, балансировала на грани оргазма. Я медлил, боялся причинить ей боль. Аккуратно пробирался в ее тесную норку…
— Не останавливайся, — снова шептала она.
— Больно?
— Да! Нет! Алекс… Я не пожалею об этом.
Лично я пожалел. Следующее утро встретило меня муками совести.
А Мышка… Она вела себя, как ни в чем ни бывало! Улыбалась, порхала, как бабочка. И, может мне казалось… но что-то в ней изменилось.
Она стала женщиной.
Я сделал ее взрослой. Но я тогда и не подозревал, насколько сильно ей придется повзрослеть…
Так что было ошибкой? То, что я переспал с ней тогда? Или то, что не нашел ее после?
Я очень надеюсь, что у меня есть шанс исправить все свои ошибки…
27
Светлана
Меня разбудили солнечные лучи, добравшиеся до подушки. Я вчера забыла закрыть шторы, что совершенно неудивительно, учитывая, какой потрясающий и изматывающий вечер у меня был.
Удивительно, что я не легла спать в джинсах и кроссовках, а надела пижаму. И что у меня хватило сил почистить зубы и заставить это сделать Соню. Она вчера весь вечер на меня дулась — из-за того, что ее слишком рано увели от Захара. Они, оказывается, еще не наигрались.
Зато взрослые развлеклись на славу!
Когда я, в запале, выкрикнула Алексу свой вопрос, из-за угла дома вылетел Кирилл. Похоже, подумал, что меня убивают и мне нужна помощь.
И зачем я так орала? Если бы говорила потише, то могла бы узнать, что Алекс ответит. Как объяснит тот факт, что за все семь лет ему ни разу не пришло в голову меня навестить.
Но Кирилл не дал Алексу и слова сказать.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Налетел на него, снова ударил, на этот раз попал в скулу. Алекс, поднявшийся со скамейки, просто молча стоял. Даже не думал защищаться.
Он не уклонился от удара Кирилла, хотя, я уверена, смог бы это сделать. Он даже не пошатнулся, хотя мой разъяренный брат здорово ему врезал. Стоял, как скала.
Силы были явно неравны. Алекс мог бы уложить Кирилла одной левой. Но не хотел этого делать.
Зато я хотела! Зачем Кирилл пришел? Зачем мешает нашему разговору?
Я тянула брата за рубашку, дергала за руку.
— Хватит! Уходи! Мы сами разберемся!
— Разобрались уже один раз, — буркнул Кирилл.
И с ненавистью посмотрел на Алекса. А потом схватил меня за руку и потащил к калитке.
— Поехали домой. Хватит с нас на сегодня.
У меня был порыв начать спорить и сопротивляться, но он быстро прошел.
Кирилл прав. Надо было отдышаться. Всем нам.
И тем, кто впервые услышал ошеломляющую новость.
И мне.
Может, это было трусостью. Но я в тот момент очень не хотела снова видеть родственников Алекса. Я не знала, о чем с ними говорить и как себя вести. Мне надо было побыть одной и успокоиться.
Кирилл быстро поймал такси, усадил меня в машину и вернулся за мамой и Соней. Я то ли боялась, то ли надеялась, что Алекс выйдет и что-нибудь мне скажет. Но он не появился.
Зато появилась злая Соня и какая-то потерянная мама. Всю дорогу Соня пыталась устроить истерику, а мы все молчали. Никто ее не одергивал и не успокаивал. Она была так удивлена, что успокоилась сама.
Кирилл проводил нас с Соней до двери квартиры. Когда дочка забежала вовнутрь, он, сжав зубы, спросил:
— Это он тебя тогда…
— Нет! — горячо возразила я. — Это я его соблазнила!
Кирилл лишь скривился.
— Не смеши меня. Ты была девчонкой…
— И, тем не менее, это я пришла к нему, разделась и…
Брат схватил меня за руку. Молча.
— Он пытался меня выгнать, — продолжила я. — Но не смог.
— Он был взрослым двадцатипятилетним мужиком!
— А мне уже было девятнадцать! Я не была какой-нибудь школьницей.
— Он не должен был…
— Что теперь говорить! Разве ты не рад, что у нас есть Соня? Да, все получилось через одно место. Но уж как получилось!
— А сейчас вы с ним…
— А вот это уже точно не твое дело!
Кирилл отпустил мою руку и ушел. А я еще долго не входила в квартиру.
Там Соня. А я после ухода брата вдруг разревелась и никак не могла успокоиться. Стояла в подъезде, давилась слезами, кусала губы и вытирала слезы рукавом рубашки.
И вот, сегодня, воскресным утром, я никак не могу заставить себя выбраться из-под одеяла…
Чувствую себя так, как будто вчера меня выпотрошили и набили соломой. Это какое-то дохлое чучелко, а не я! И я готова проваляться в кровати весь день. Я бы даже осталась голодной, лишь бы не вставать.
— Мама!
Соня, как солнечный лучик, с разбегу упала на мою кровать.
— Доброе утро, принцесса.
— Мы сегодня пойдем к Захару? — с ходу спросила дочка.
— Нет. Сегодня не пойдем.
— Но мы вчера не доиграли!
— Как-нибудь в следующий раз.
Наверное.
— Пойдем умываться? — попыталась я отвлечь дочку. — А потом приготовим завтрак. Хочешь, я сделаю сырники? Со сгущенкой.
— Хочу! С шоколадной пастой.
— Надо посмотреть, осталась ли она в холодильнике.
Когда у тебя есть такое непоседливое чудо, шансов провести день в кровати нет никаких. Хочешь — не хочешь, надо вставать, умываться и готовить завтрак. И улыбаться.
Дочка не должна видеть, что маме, по непонятной причине, снова хочется реветь…
Мы не только почистили зубы, но и нарисовали друг у друга на щеках сердечки. Зубной пастой. Надо же как-то раскрасить это воскресное утро!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Пришли на кухню, стали изучать содержимое холодильника.
