Капитан чуть вздрогнул от неожиданности и, не поднимая головы, мельком взглянул на Булавина:
— Туго дело, товарищ майор. Удалось пока только обнаружить шифрованную запись. Уж очень хитро Гаевой ее запрятал. Ключ к шифру еще не найден.
— Ну, не буду вам мешать, в таком случае, — стараясь казаться спокойным, заметил Булавин и тихо вышел.
Капитан Варгин не покидал своей комнаты весь день. Булавин больше не беспокоил его, хотя шифровка Гаевого очень волновала майора и не давала сосредоточиться на другой работе. Что бы ни делал он в этот день, мысли его были заняты одним: ответом Гаевого.
В четыре часа дня Булавин позвонил на почту, чтобы справиться о времени отправки из Воеводина иногородней корреспонденции.
Оказалось, что письма отправляют ровно в шесть вечера.
В распоряжении капитана Варгина осталось всего два часа. Успеет ли он за это время расшифровать донесение Гаевого?
В том, что письмо нужно отправить по адресу в тот же день, у Булавина не было никаких сомнений. Задержка письма сразу же насторожила бы агента номер тринадцать. Кто знает, какой вывод сделает он: заподозрит ли в чем-нибудь самого Гаевого или усомнится в его способности дать подлинную оценку обстановки на станции Воеводино? Но в том и в другом случае он, конечно, захочет проконтролировать Гаевого и пошлет, наверное, в Воеводино своего контрагента, и это более всего тревожило Булавина.
В пять часов майор послал шифрованную телеграмму-молнию полковнику Муратову. С нетерпением ожидая ответа, непрерывно ходил он по кабинету, обдумывая решение, которое нужно будет принять, если ответ от полковника не придет к шести часам.
Без двадцати шесть майор в последний раз взглянул на часы и решительно направился к кабинету Варгина.
— Ну как? — коротко спросил он.
Капитан только сокрушенно покачал головой.
— Вы переписали шифр с письма Марии Марковны? — снова спросил Булавин.
— А его незачем переписывать. Он нанесен по тому же методу, что и в первом шифрованном письме Гаевого.
— Как же именно?
— Фотографическим методом: обнаружен после фотографирования письма Гаевого.
— Ну, раз шифр у нас есть, запечатайте письмо и срочно отправьте его на почту.
— Как! — капитан поднялся из-за стола и удивленно посмотрел на майора. Ему показалось, что он ослышался. — Отправить письмо до того, как мы прочтем шифровку?
— Если нам это не удалось, письмо придется отправить так, — спокойно ответил Булавин. — До отправки почты из Воеводина осталось всего семнадцать минут. Приведите письмо Марии Марковны в должный вид и немедленно отошлите на почту.
— Но как же можно пойти на такой риск, товарищ майор? — недоумевал Варгин. — Нельзя разве задержать письмо до следующей почты?
— Нет, этого не следует делать. На письме Гаевого стоит дата, очевидно есть дата и в шифре. Тринадцатому легко будет прикинуть, когда письмо Марии Марковны должно было бы прийти к Глафире Добряковой. Они ведь не первый день переписываются.
— Но ведь война же, товарищ майор, — заметил Варгин, который все еще никак не мог прийти в себя от неожиданного для него решения Булавина. — Мало ли почему может задержаться письмо. Нельзя же требовать в такое время особенной четкости от почты.
— Все это так, — согласился Булавин, — но такие люди, как Гаевой и тринадцатый, все время находятся настороже. Всякая задержка их корреспонденции не может не показаться им подозрительной. До сих пор у них все шло довольно четко, а тут вдруг, когда тринадцатый ждет такого важного донесения от Гаевого, письмо почему-то задерживается. Нет, мы ничем не должны вызывать их подозрений. Пусть они остаются в убеждении, что у них все идет по-прежнему благополучно. Майор посмотрел на часы.
— Осталось всего пятнадцать минут. Поторапливайтесь, товарищ капитан!
Пока Варгин запечатывал письмо, в комнату зашел дежурный офицер.
— Товарищ майор, — обратился он к Булавину, — срочная телеграмма из Управления генерала Привалова.
— Давайте ее скорее! — оживленно воскликнул Булавин, почти выхватывая телеграмму из рук дежурного.
Варгин, отложив письмо, поспешно подошел к майору.
— Все в порядке, Виктор Ильич, — и Булавин протянул капитану телеграмму. — Познакомьтесь с ответом Привалова и немедля отсылайте письмо Марии Добряковой.
Варгин взглянул на телеграфный бланк и торопливо прочитал:
«На ваш запрос за номером 00121 отвечаю: действуйте по собственному усмотрению в связи с обстановкой. Жду вас с докладом о принятых мерах. Привалов».
С двойным составом
Едва выехал Сергей Доронин за пределы станции, как над Низовьем вспыхнула осветительная ракета. Почти неподвижно повиснув в воздухе, она залила станцию призрачным, мерцающим светом.
— Фонарь повесили, сволочи! — выругался кочегар Телегин, вглядываясь с тендера в небо. — Теперь, как днем, бомбить будут.
Высунувшись в окно паровозной будки, Сергей медленно стал добавлять пар в цилиндры машины, крепко стиснув холодную рукоятку регулятора. Поезд шел пока по небольшому уклону, за которым следовала десятикилометровая ровная площадка. За ней начинался крутой подъем пути — самый тяжелый на всем участке дороги от Низовья до Воеводина. Чтобы преодолеть его, нужно было набрать возможно большую скорость и припасти побольше пара.
Сергей посмотрел на манометр. Рабочая стрелка его была у контрольной черты. Давление пара в котле приближалось к пределу. Доронин обернулся. Помощник его, Алексей Брежнев, с обнаженной головой, мокрый от пота, регулировал подачу топлива в топку, то и дело поглядывая на водомерное стекло, чтобы не упустить уровень воды в котле. Кочегар Телегин разгребал в тендере уголь.
Напряженно вглядываясь через окно в насыпь дорожного полотна, Сергей видел убегавшие вперед и растворявшиеся в темноте светлые полоски рельсов, отражавшие своей полированной поверхностью свет луны. Поезд теперь довольно далеко отошел от станции, и когда Доронин обернулся назад, он не различил уже ее строений, заметил только яркие вспышки разрывов зенитных снарядов и пестрые строчки трассирующих пуль. Звуков выстрелов в грохоте поезда почти не было слышно.
Но вдруг мощные снопы пламени поднялись к небу в разных местах, четко очертив контуры станционных зданий, а спустя несколько минут звуковая волна глухо ударила в уши Сергея, заглушая на мгновение шум мчащегося поезда.
— Бомбят, гады! — воскликнул Брежнев, высовываясь в окно паровозной будки.
