– Это было как раз на Заревницу, когда Стовов утвердился в Дорогобуже, а Оря сбежал в Спирк. Мы поднялись на гору и хотели сдвинуть хоть один валун, чтоб забраться внутрь. Не получилось. Потом Претич сказал, чтобы мы протиснули в одну из расщелин Луду, как самого худого, но Луда застрял. Его тело и до сих пор там, с северной стороны, погрызенное крысами или съеденное Рагдаем. Там, внутри, тогда беспрерывно гавкала собака кудесника и кричал его раб Креп, чтобы мы убирались подобру. Этот Креп убил стрелой Марива. Потом мы рассовали в расщелины хворост и пожгли. Если б не появились люди Ори, клянусь Рысью, мы бы удушили Рагдая в собственных схоронах!
– Так вы говорили с колдуном? Он был там? – спросил Третник, хлебая из ковша хмельную медовую брагу.
– Да, мы слышали его голос изнутри, – кивнул Жидята. – Сейчас, когда с нами почтенные волхи из Просуни, мы точно узнаем, кто в горе, и есть ли там два варяга, что убили на капище Брячеслава, и там ли сбежавший чудин, раб Уты. Так? – Закончив говорить, Жидята перевёл дух, словно каждое слово давалось ему труднее, чем подрубка старой сосны.
Волх с длинной ухоженной бородой, заплетённой в три косы, неопределённо кивнул:
– Не знаю, Жидята, кого ты слышал в прошлый раз у горы. Ещё до Заревницы колдун со своим рабом Верником и двумя чужеземцами и чудином ушли вниз по Стоходу на плоту. Так сказал под пыткой Ветлужа. Может быть, он врал. Как скажет Столпник? – Он скосил глаза на второго волха.
– Рагдай – чернокнижник. Он мог оставить свой голос в Медведь-горе, а тело отправить подальше, спрятать от времени. Клянусь дланью Даждьбога, он опасный колдун. Только волшебство стреблянских волхов может уничтожить его. – Волх величаво поднялся, опираясь на посох, и протянул руку к каменным нагромождениям на вершине холма. – У нас есть ядовитое зелье, составленное по древнему обычаю из кочедыжника, собранного в канун восхода Чегир-звезды, тирлич и разрыв-травы, собранной на Переполог непорочной девой. Мы окурим этим зельем проклятую берлогу, и заклинания помогут стреблянам войти внутрь, а купец Решма, исполняя клятву, убьёт колдуна. Да снизойдёт на нас сила Перунова!
Несколько воинов, выведенных из дремы грохочущим голосом волха, беспокойно вскочили со своих мест, думая, что приближается враг.
На одного из них Столпник указал кривым пальцем с длинным загнутым ногтем:
– Вот он, храбро восстал, чтобы идти к горе, нести зелье. Поди сюда, воин. Как тебя звать?
– Чего? – Стреблянин, опирающийся на толстенную острогу, нехотя приблизился к костру. – У меня нет зелья, почтенный волх. Только толчёный мухомор и оберег из клыков медведя-шатуна.
После некоторой паузы, во время которой волх и охотник несколько ошарашенно глядели друг на друга, Жидята сказал, обращаясь почему-то в сторону Решмы, с интересом наблюдающего за происходящим:
– Это Ута, у которого сбежал этот самый чудин Искусеви-раб и у которого в прошлый берзозоль украли двух дочерей. А еще…
– Замолчи, колченогий, – неожиданно зло прервал его Столпник и положил когтистую ладонь на плечи Уты. – Готовься, Ута-охотник. Когда стемнеет и зелье вступит в силу, отнесёшь его на гору и рассуёшь в расщелины. Тебя будет охранять Мать-Рысь и наши молитвы. Мы пойдём следом. Ийда, ийда, якутилима ми!
– Хорошо, – вздохнул Ута и тоскливо поглядел на своих соратников, в этот момент не спеша уходящих в лес, на смену стороже. – А может, я лучше… – Он опять вздохнул.
– Слышал, что повелевают волхи? – грозно спросил Третник. – Готовься. Ты получишь из добычи большую долю, чем другие вои, клянусь Велесом.
Начало смеркаться.
На западе небо было ещё пурпурным, там облака подсвечивало уходящее солнце, а на востоке уже появился лунный серп, ровный, чёткий, хищный, как коготь рыси. Он словно тащил за собой шлейф загорающихся звёзд, расставляя их в созвездия. Иногда их прикрывали облака, и нельзя было точно сказать, те ли это созвездия, что были на небе вчера, или, по прихоти богов, они сегодня изменились.
Решма угрюмо смотрел вверх, зацепившись взглядом за несколько слабых огоньков, идущих вместе среди Железного Колеса, к двойной звезде Кигочи.
Он долго провожал их, пока блуждающие звёзды не скрылись за облаком. Сказал тихо:
– Если не можем пойти мы, пусть пойдут они. Легко командовать оттуда. А какой прок от этих варваров? Пустое место. Сыроеды. Легко сказать – быстрее. А как? Звенящие холмы с их сторожами, будь они все прокляты… – Он почувствовал, как начали слезиться глаза, как появился на языке металлический привкус, а к горлу подступила тошнота. – Безмозглые, того и гляди перетравятся своим варевом.
Решма, зажимая нос и не дыша, отошёл от костра, над которым до этого двое воинов установили небольшой, в обхват рук, бронзовый котёл.
Волхи в надвинутых на лица волчьих шапках, пританцовывая и гнусавя неразборчивые заклинания, подбрасывали в котёл что-то из многочисленных, расшитых бисером мешочков, висящих у них на поясах. Остальные стребляне, собравшись кучками поодаль, благоговейно наблюдали за этим действом и всякий раз меняли место, когда ветер тянул едкий дым в их сторону.
Ута стоял отдельно, понурый, словно занедуживший. На его груди висела деревянная, под размер котла, подставка, крашенная соком багульника, с грубой резьбой и хвостами куницы. Ута уже выпил приготовленный волхами особый отвар из сухих грибов и неудержимо икал, сотрясаясь всем телом и многочисленными хвостами.
Пройдя за спинами глазеющих воинов, Решма, пряча что-то в кулаке, медленно приблизился к Уте, вкрадчиво заглянул ему в опустошенные глаза, громко, чтобы слышали другие, сказал:
– Да хранит тебя Даждьбог! – Потом он как бы невзначай наклонился за выпавшим в траву браслетом и, прежде чем разогнуться, незаметно всунул Уте за обмотку на левой ноге небольшой продолговатый предмет, размером не больше серебряного дирхема. – Вот, чуть не потерял. Если убью Рагдая, расплавлю браслет в берёзовом костре, как приношение Перуну и Велесу, клянусь Даждьбогом! – сказал он стоящему поблизости Жидяте.
Стемнело. Вокруг Медведь-горы начал расползаться морок, равняя своей молочной, промозглой пеленой неровности земли.
Волхи, покончив с зельем, велели подвести Уту.
Они, продолжая бубнить заклинания, накрыли котёл с длинным, массивным носом, похожим на клюв аиста, через который должен был выливаться отвар, водрузили котёл на грудь Уты и медленно повели к холму.
Ута шёл, слегка покачиваясь, с мокрой льняной повязкой на лице. Сквозь неё нельзя было увидеть его глаза. В своём медвежьем зипуне, с замотанной головой, с чадящим котлом на груди, он был похож на чудовище, на детёныша змея Валдуты, вдруг потерявшего крылья и рухнувшего на землю.
Волхи оставили Уту в одиночестве подниматься вверх, вернулись к костру и ударили в бубны.
Над лесом пронёсся глухой стук, то беспорядочный, то приобретающий сложный ритм, снова переходящий в хаос.
Решма кусал губу, следя за медленно сокращающимся расстоянием, отделяющим Уту от каменных завалов вершины. Он не смотрел на стреблянина, он смотрел на каменистую почву, по которой тот ступал, на серые валуны, на чёрные расщелины между ними:
– Может, здесь их нет, может, они всё-таки рассыпались в прах, ведь столько времени прошло. Бездна времени. Последний, последний холм в наших пределах…
– Ты это о ком, купец? – раздался рядом голос Жидяты.
Решма покрутил головой, как человек, допустивший оплошность, и резко повернулся к Жидяте:
– Ты не знаешь и малой толики того, чего знаю я. Ты – ничто. Червь. Я могу тебя убить, не прикасаясь к мечу, в мгновение наделать в тебе уйму дыр, как в сите, клянусь небом.
– Чего? – Жидята побелел, попятился, хватаясь руками за голову от вдруг ниоткуда взявшейся головной боли, как будто голова лопнула. Или внутрь её насыпали пригоршню соли. Понимая, что источником этой боли является взгляд купца, он упал, прижался лицом к земле, закрывая ладонями затылок. – Уйми, уйми боль, я тебе служить буду пуще, чем волхам, а-а-а…
Видя, что на них никто не обращает внимания, Решма стал нащупывать что-то под складками плаща, но, очнувшись, словно от наваждения, только злобно пнул скрюченного стреблянина ногой.
Вдруг белое ослепительное зарево, осветившее округу, сухой треск, словно рвались на части сотни сухих шкур и крики ужаса с проклятиями, заставили его опять вздрогнуть и обернуться к холму. Там, на склоне, в сотне шагов от вершины, медленно опадал столб белого пламени, вперемешку с комьями земли, ошмётками дерна и камнями. Клубы серого дыма и пыли стремительно разбегались по сторонам, растворяясь в дрожащем воздухе. Замедленно, словно во сне, упали друг на друга две сосны.
Откуда-то сверху, словно из-за облаков, на головы стреблян упал котёл, носатая крышка, какие-то дымящиеся ошмётки.
Волхи завыли, надсаживая лёгкие, а за ними и остальные как подкошенные рухнули на колени и подняли руки к чёрному небу:
