Окликнул Наумыч. Пан свесился с перил.
— Чего тебе?
— Тот ловкач, с Казачьего… Хотел посылать за ним — сам явился.
— Ага, так-так… Вели подождать.
Бросил халат в кресло. На нижнюю рубаху надел повседневную кожаную куртку; красные бархатные туфли сменил на глубокие галоши. Приглаживая серую щетку волос, спустился по черной лестнице во двор.
Возле корявого, в наростах, тополя крепкошеий парень в старом ватнике и латаных казачьих шароварах со споротыми лампасинами. Рядом — невысокий конек светло-рыжей масти с проточиной по горбоносой голове. Из дончаков. Разгребая некованым копытом палую листву, он, балуясь, хватал губами парня за рукав, толкал в плечо.
— Слыхал, голубчик, вытворяешь там…
Подошел ближе.
— Думенко, никак? Не узнал сразу…
Отнял Борис у Ветра рукав; терялся в недобрых догадках: «Зачем понадобился? За коня… Держал на своем базу. Не пахал же на нем. Кормил, поил, как своего…» От нетерпения отозвался:
— Богатый, значит, буду… Коль не признали.
Пан как-то странно обошел Ветра; оглядывал, ощупывал, казалось, каждую жилку, каждый мосол.
— Так, так, так, — подтверждал какие-то свои мысли. — Чего ж, голубчик, помалкиваешь?
Загораясь в скулах, Борис теребил поводья.
— Брехать зря не стану, ваше благородие…
— Обставил, выходит? — Пан, хлопая Ветра по лоснящейся шее, хитро подмаргивал — Казачишек, сказывают, своих хуторных обскакал на этом коньке… Правда, нет? Расскажи уж, сделай милость.
— Думал, вы про что… А касаемо скачек, вправду. Ветер не подгадил.
— Ишь ты.
Крепился пан, ни словом, ни улыбкой не выказывал радости — выдавал блеск глаз, освеживший одутловатое после позднего сна лицо. На коня продолжал коситься с недоверием.
— Ей-богу, ваше благородие.
— А верст-то по кругу?
— Да навпрямки… Около трех.
Докапывался пан до своего, потаенного:
— Лошади казачьи каких пород?
— Всякие выходили. У атамана, к примеру, кобылица, Стрелка, та арабских кровей, с примесью английской. Ветер с ней шел ухо в ухо. А еще был… Тоже призер, не нашенский — с Егорлыка, тот горец, терский. По статьям видать. Жаль, сгубили коня…
— Что так?
— На препятствиях. Хозяин сам… Не удержался в седле, рванул повод. А уж копыта задние над землей. И позвоночник… Дострелили.
— Горе-казак жив?
— Чего с ним…
Сквозь заросли смородинника продрался белый в шоколадную горошину легавый. Втянул мокрой сопаткой утренний воздух; туда, сюда кинул ушастой головой — искал запах.
— Потерял, Джек?
Кобель и хвостом не шевельнул. Крутнулся, исчез в кустах.
— Занят, — оправдал пан собаку, а спросил о своем — Не приметил, случаем, с нашим тавром коней не было у казаков? На скачках. Кроме этого…
— Нет.
Хмыкнул непонятно пан, отступая от Ветра. Ничего не сказав, потащился к конюшням, оставляя галошами на дымчатой от росы траве зеленый след.
Недоумевал Борис, окончен ли с ним разговор. Скосил глаза: пан обшаривал карманы кожанки.
— За службу, голубчик… На, бери. А пока определяй конька да жди в людской. Поведешь моих к Терновой балке. Волки объявились.
Оглядел Борис серебряный рубль, новехонький, с сиянием, прошлого года чеканки. Бережно опустил его в кисет.
3
Стук в дверь удивил Сергея Николаевича. Сын входил к нему без стука. По настороженным глазам — привело необычное. Ткнул в мраморный стакан карандаш, закрыл записную книжку в зеленом коленкоровом переплете.
Прислонился Павел к щеке, как и всегда. По холодному лицу и одежде догадался, что он совершил уже верховую прогулку.
— Присаживайся.
Хмурясь, Павел оглядывал кабинет, будто сроду не бывал здесь. Понятно волнение сына. За эти дни кое-что он увидал собственными глазами и, признаться, одобрял выбор. И если, бог даст, дойдет до венца, не придержит родительское благословение. Девушка воспитанная, обаятельная и не по летам серьезная. А приданое у них в роду не в моде — сам брал покойницу-жену с одной корзиной белья.
— Папа, я к тебе пораньше… — натужно заговорил Павел. — Каникулы на исходе, а мы еще не побыли одни. Все люди, люди…
Короткие толстые пальцы его нервно теребили полы жокейской тужурки. Опустился в кресло.
— Тебе знаком генерал Прахов?
— Прахов?
Высоко подскочила бровь у Сергея Николаевича, собрав на половине лба частые складки.
— Прахов, Прахов, — повторял он, силясь вспомнить. — Нет. Не имею чести знать-с. Кто этот генерал?
— Твой брат.
Разошлись морщины на лбу старого конезаводчика. Растирая под халатом впалую грудь, он с вялой усмешкой качнул головой.
