предоплате сложившийся по молчаливому уговору гонорар, старая партизанка быстро собралась и не задавая лишних вопросов, спустилась к машине.
— Товарищу уполномоченный, ну поймите, что я ничего не могу сделать — устало, но вежливо, объясняла мне инспектор отдела кадров оперативной медицинской службы: — К нам, на «скорой», мотылятся сутки или по двенадцать часов, особо никто не стремиться. Каждый доктор или фельдшер для нас дорог. Чуть человек оперился — старается в более интересное место от нас уйти, где работа поспокойнее, да и поденежнее. Их спрашиваешь, а они улыбаются и каждый день новые отговорки — то, говорят, забыли, то некогда им было сфотографироваться, но вот завтра все обязательно принесет.
— Я вас понимаю, но отстать не могу. Тогда вопрос такой — есть где-нибудь общие фотографии? Не знаю, там дни рождения станции или летние выезды, юбилеи?
Женщина задумалась.
— А вы знаете, у нас профкоме очень много общих фотографий с разных мероприятий. Я вам их сейчас принесу.
Инспектор отсутствовал минут десять, после чего появилась, прижимая к груди несколько толстых фотоальбомов, в обложках из алого панбархата, а также отдельные пачки фотографий, упакованных в чёрный конверты из-под фотобумаги. Фотографии было очень-очень много.
— Только, пожалуйста, не перепутайте.
— Все сложим, в том же порядке, как вы принесли –я обрадованный, что появилась надежда установить данные душегуба, был готов пообещать все, что угодно.
Просмотр фотографий занял около полутора часов. Матрёна Васильевна добросовестно вглядываюсь в каждую, после чего отрицательно мотала головой, и откладывала карточку с изображением незнакомых нам людей в сторону. Наконец, когда по моим подсчетам, все лица в голове у старушки должны были превратиться в одно общее лицо без особых примет, Матрена Васильевна осторожно отложила в сторону ничем не примечательную фотографию с летнего отдыха.
-Он! Это точно он! — чёрно-белая фотография отразила момент, когда шесть человек расположились у костра. За их спинами были видны березовые стволы и пара брезентовых палаток. Люди улыбались добрыми светлыми улыбками, держа в руках эмалированные кружки или алюминиевые шампуры с крупными кусками мяса.
— Вот этот меня душил палец пенсионерки упёрся в фигуру молодого парня в спортивном костюме, с гитарой в руках, который застенчиво улыбался в объектив. Ничем не примечательный, довольно-таки приятная улыбка, никаких криминальных склонностей согласно теории Ломброзо. Я внимательно смотрю на Матрену Васильевну.
— Я тебе говорю, что вот точно он. Он также улыбался, когда меня хотел к Создателю отправить.
— Ну и отлично баба Мотя, с меня премия, если все подтвердиться.
Я отложил ещё пару случайных фотографий и стал собирать остальные альбомы.
Я вас, Матрена Васильевна, домой отвезу, сейчас, минут на пять в отдел кадров зайду. Вы пока вон там, в уголочке, на стульчике посидите, чтобы вас никто не видел.
Выгрузив тяжёлые, обитые бархатом, фотоальбомы на стол инспектора отдела кадров, я стал пытать бедную женщину с новой силой.
— А теперь подскажите мне, пожалуйста, кто изображён на этих фотографиях? — я сунул под нос терпеливой женщины одну нашу и две случайные фотографии, нарисовал ежедневнике схемы расположения лиц и под диктовку инспектора, быстро заполнял их.
— А вот этот мужчина какую должность занимает? — мой палец уперся в изображение мужика лет сорока пяти, крупного телосложения, что со зверским выражением лица рвал зубами кусок мяса на шампуре.
— Это заместитель главного врача подстанции скорой помощи.
— Понятно, а вот кто это — я обозначил интерес к худощавому мужчине в летах, что не обращай внимания на фотографа, аккуратно наливал в кружку с отбитой эмалью, какую-то прозрачную жидкость из бутылки с надписью «Водка посольская»
— А это наш начальника АХО.
— Понятно. Спасибо вам, большое. Я вот эти три фотографии заберу с собой, но если надо, могу написать расписку, что потом их верну.
— Да нет, не надо, у нас таких фотографий много. — женщина, счастливая, что от меня можно избавиться, хотела сделать это немедленно: — Можете забрать их себе. Надеюсь я вам помогла и больше вы нас пытать не будете.
— Я тоже очень на это надеюсь. — я старался улыбнуться, как можно более очаровательно: — Поверьте, мне к вам ходить и терзать вас никакого удовольствия не доставляет. Еще раз, большое вам спасибо.
— Александр Александрович мне помощь ваша нужна! — я вежливо постучав, засунул голову в кабинет шефа.
— Говори, что хотел?
— Это по материалам с пропавшими деньгами. Свидетель неофициально опознала вот этого молодого человека. Он работает фельдшером экипажа «скорой помощи».
— Хорошо. Проводи опознание и…
— Вы, шеф, как-то недальновидный совет мне даёте. Допустим, проведу я опознание, вопросов нет. Свидетель в него ткнет, а он скажет, что был у нее в квартире по вызову, а у бабки деменция в средней стадии, поэтому она все путает и любой психиатр это подтвердит. Вы же знаете, как они за своих бьются, не мне вам рассказывать. И что тогда?
— Что тогда?
— Парень ни в чем не признается, у меня и у вас под дверью будут толпиться куча представителей Минздрава, вам телефон оборвут, работать не дадут, требуя отпустить хорошего мальчика. А потом везде напишут, что начальник уголовного розыска Дорожного РОВД, после сорока лет демократии, реанимировал сталинское «Дело врачей»…
— Кого реанимировал?
Я махнул рукой:
— Шеф, проехали. — Ясно, что демократическую прессу, вроде журнала «Огонек», мой начальник не читает: — Парень сто процентов ни в чём не признается, сколько бы я на него не давил. Парень грамотный и не дурак, упрется рогом и все, а на нем три или четыре трупа, это как минимум, и это только на нашей территории.
— Короче, Паша, что ты предлагаешь?
— Я вот дело «маленькое» оперативное на него завел, и там план мероприятий…
— Давай дело, оставляй, зайди ко мне через час, я посмотрю, что ты там наваял.
Часом позже.
— Расскажи, мне, Паша, пожалуйста, почему у тебя все так сложно. В плане накрутил мероприятий, как будто мы американского резидента с поличным берем.
— Шеф, вопросов нет. Дело можете не подписывать, я секретные номерные бланки в черновики спишу. Все данные злодея и номера материалов по трупам там есть, можете кому хотите отдать, хоть той же линии тяжких. Я даже допускаю, что они из парня признания выбьют, все будут аплодировать стоя — как же, несколько трупов «приподняли». Только, когда он на следствии или суде от всего откажется, вы на
