Надо одеться, подумала Кьяра. Может, это встряхнет ее память. Девушка встала. У нее все еще немного кружилась голова. Осторожно ступая, она подошла к большому сундуку с одеждой и подняла тяжелую крышку.
Сверху лежали ее вещи — те, которые были на ней, когда она упала с лестницы. Она быстро сняла с себя халат и ночную рубашку и надела нижнюю юбку и блузку. Когда она вынимала юбку, из складок выпал ее потертый кожаный кошелек. Он упал на пол с громким стуком. Вряд ли несколько монет могли произвести такой звук, удивилась она.
Она развязала шнурок и высыпала содержимое кошелька на стол: несколько серебряных лир, заработанных ею на площади в день приезда в Венецию, золотая монета, которую ей дала женщина в мужском костюме, и… массивное золотое кольцо. Кьяра нахмурилась. Откуда у нее это кольцо?
Она зажала его в кулаке, и тут к ней начала возвращаться память.
Страх. Ужас. Паника. Картинка была четкой, но она была как будто сторонним наблюдателем, а не участницей.
Она видела, что находится в комнате Луки и ищет какую-нибудь принадлежащую ему вещь, чтобы с помощью заговора освободиться от его чар. Вот она протягивает руку к расписной чаше и берет кольцо. И тут стройность воспоминаний нарушилась: она видела такое же кольцо на руке сатаны!
В изнеможении Кьяра опустилась на сундук. Вот что мучило ее все эти недели — кольцо!
Как же такое возможно? Не может же кольцо быть в двух разных местах одновременно! Стало быть, их два. А если существует два кольца, не означает ли это, что есть два человека с одинаковыми лицами? Но у одного из них в душе тьма, а у другого — свет!
Разум Кьяры отказывался верить, что могут существовать два человека, похожих друг на друга как две капли воды. Но сердце готово было принять это безо всяких оговорок.
Радостное чувство нахлынуло на Кьяру. Вот ответ на все ее вопросы, объяснение противоречивых видений. Сердце с самого начала знало, что Лука — хороший человек.
В дверь постучали, и Кьяра обернулась навстречу Луке с сияющей улыбкой.
Увидев эту улыбку, Лука остановился как вкопанный. С болью в сердце он признался себе, что отдал бы состояние за то, чтобы эта улыбка предназначалась ему.
Он подошел к Кьяре, опасаясь, что радостное выражение лица сменится обычной ненавистью и недоверием.
— Я вижу, ты чувствуешь себя лучше.
— Да. — Она встретилась взглядом с Лукой. Его глаза светились нежностью.
Раскрасневшаяся и возбужденная своим открытием, Кьяра крепко сжала кольцо, не зная, что сказать или сделать.
— Ты собралась… — начал он и остановился, чтобы обвинение не сорвалось у него с языка, — выйти?
— Нет, я решила, что пора выздороветь. Послушай, Лука, — сказала она, но он прервал ее, сев рядом на сундук.
— Кьяра. — Он почувствовал, как что-то шевельнулось в его душе, не понимая, однако, что это боль и одиночество покидают ее. Не в силах сдержаться, он провел пальцем по щеке девушки. — Знаешь, ты в первый раз назвала меня по имени. Это надо отпраздновать. Пойдешь со мной?
— С тобой? — удивилась Кьяра. — Куда?
— Куда-нибудь. — Лука обнял ее за плечи. — Прогуляемся по площади. Нет, для этого ты, пожалуй, еще слаба. Пойдем в театр или прокатимся на гондоле. Да, это лучше всего. Давай, а?
— Не знаю. — У Кьяры голова шла кругом от неожиданно нахлынувших на нее чувств, от мальчишеского энтузиазма Луки. — Меня раньше никто никуда не приглашал.
— Значит, мне придется запомнить, что надо приглашать тебя почаще. Я пришлю кого-нибудь помочь тебе одеться. — (Кьяра покачала головой.) — Я скоро вернусь.
— Подожди. — Кольцо все еще было зажато у нее в кулаке.
— В чем дело?
— Мне… мне надо с тобой поговорить.
— Это так важно? — спросил он весело, но ее посерьезневшее лицо немного омрачило его приподнятое настроение.
— Я хочу тебя спросить…
— Может, потом? — В данный момент у него не было никакого желания выслушивать, что именно она хотела спросить, тем более с такой печалью в глазах. — Давай повеселимся, пока не зашло солнце.
Вечер был не по сезону теплым. Томмазо равномерно греб веслом, и гондола медленно скользила по воде.
Теплый ветерок совсем не походил на те порывы холодного воздуха, которые пробирали Кьяру до костей, когда она сидела на том же самом месте в прошлый раз.
— Не надо.
— Что не надо? — Кьяра обернулась к Луке.
— Не надо вспоминать о том вечере, когда я привез тебя в палаццо Дзани.
— Как ты узнал, что я подумала об этом? — изумилась она. — Ты что, умеешь читать чужие мысли?
— Я вижу это по твоим глазам.
— Это все в прошлом.
— Разве? Ты простила меня? Ведь я был на волосок от того, чтобы насильно затащить тебя в постель! Ведь я оставил синяки на твоих руках!
— Ты уже извинялся за это.
— Это не ответ.
— Какая тебе разница, простила ли тебя женщина, которую ты купил как рабыню?
— Ты прекрасно знаешь, что никогда не была моей рабыней.
— А это не ответ на мой вопрос.
— Почему мы все время спорим? Я взял тебя на прогулку, чтобы доставить тебе удовольствие.
Кьяра не успела ответить. Рядом с их гондолой появилась большая лодка, где под красным тентом был накрыт богатый стол.
— Эй, синьор Маска! — пьяным голосом крикнул человек в костюме мавра. — У нас тут отличное вино и много еды. Мы можем с вами поделиться, если вы поделитесь богатством, которое рядом с вами!
Предложение мавра было поддержано хором сидевших за столом мужчин в маскарадных костюмах, и Кьяра невольно придвинулась ближе к Луке. Хорошо, что Лука настоял на том, чтобы она закрыла лицо хотя бы полумаской.
Лука обнял ее за плечи, успокаивая.
— Вам надо бы поучиться хорошим манерам, синьоры, — сказал он более учтиво, чем если бы был один.
Один из гуляк встал из-за стола и, шатаясь, сделал несколько шагов.
— Это вы невежа. Разве церковь не вразумляет, что надо делиться? Мы все делимся, не так ли, друзья?
— Не смейте покушаться на то, что принадлежит мне, если не хотите остаток жизни, причем довольно короткий, провести инвалидом. — Лука холодно улыбнулся и обратился к гондольеру: — Греби, Томмазо.
Томмазо заработал веслом, и гондола без труда обогнала тяжелую лодку.
— Именно это я имел в виду, Кьяра, когда говорил об опасностях, подстерегающих девушку в Венеции. Знаешь, что случилось бы, будь ты одна и повстречайся с такой пьяной компанией? Знаешь? Вряд ли их остановил бы твой отказ.
— Я все понимаю, и лучше, чем ты думаешь.
Наступило молчание, нарушавшееся равномерным плеском весла Томмазо и обрывками песен и смеха с проплывавших мимо лодок.
