Потом зловоние ада разлилось кругом. Она закрыла лицо руками, но запах, словно густой, удушливый черный дым, забивался ей в ноздри и в рот.
Обе фигуры стояли перед ней, плечом к плечу, и их плащи — светлый и темный — слились, словно две реки, и она уже не могла различить, где какая.
Потом оба они подняли руки и разом сняли маски. Кьяра переводила взгляд с одного лица на другое и с ужасом увидела, что оба они принадлежат Луке.
Она уже не могла сказать, кто из них злодей. Она призвала на помощь свой дар ясновидения, но ужас был настолько велик, что она видела только приближавшиеся к ней фигуры, обе с прекрасным лицом Луки.
Они оба одновременно протянули к ней руки. Из последних сил она отпрянула от обоих.
Больно стукнувшись головой о деревянное изголовье кровати, она вскрикнула и… проснулась.
— Кьяра! Что с тобой? — Лука бросился к ней.
Кьяра скрестила на груди руки и застонала, как раненое животное. Ночной кошмар все еще терзал ее душу, и она не понимала, спит она или уже проснулась.
— Тебе что-то приснилось? — спросил Лука, присаживаясь на край кровати.
Кьяра опустила руки и зажмурилась. Она наконец поняла, что это был сон. Страшный сон.
Кошмарный сон все не отпускал ее и лишал способности поверить в то, в чем всего несколько недель назад она была почти убеждена.
Лука встал, и Кьяра вздохнула с облегчением. Но матрас снова прогнулся, и она невольно открыла глаза.
— На, выпей. — Лука протягивал ей бокал с вином.
Кьяра взяла бокал, стараясь не дотронуться до его руки, и сделала несколько глотков.
— Хочешь рассказать мне о своем сне? — Лука понимал, что ей приснился кошмар, но его все же задевало, что она смотрит на него так, словно он чудовище.
Кьяра покачала головой.
— Можно тебя обнять?
— Нет! — Она так отчаянно замотала головой, что расплескала вино. — Нет.
— Кьяра, я знаю, что обошелся с тобой грубо. Но разве я уже не доказал, что это не повторится? Почему ты не позволяешь мне обнять тебя, успокоить…
Но Кьяра еще крепче прижалась к резной спинке изголовья.
— Не прикасайся ко мне!
Лука вздрогнул так, будто она его ударила. Острая боль пронзила его сердце. На смену ей пришел гнев, и он был этому рад, потому что знал, гнев лечит даже самую глубокую рану.
— Я никогда не отличался терпеливостью, Кьяра. Ты была тому свидетельницей в первый же вечер нашего знакомства. Но, видит Бог, я старался быть с тобой терпеливым. — Его тон был вкрадчивым, и те, кто его знал, поняли бы, что это не к добру. — Я старался быть нежным, — продолжал Лука, вставая, — а ты смотришь на меня так, будто я исчадие ада. Я вряд ли стану терпеть это и дальше. Возможно, будет разумнее, если ты покинешь этот дом, прежде чем я окажусь виновным в том, в чем ты меня уже обвиняешь.
Комнату освещала одна-единственная свеча возле кровати, но даже при ее тусклом свете Кьяра видела, что боль исказила его черты.
Он направился к двери, а Кьяра поспешно заглянула в себя, чтобы увидеть… Свет или тьма? Но ее дар изменил ей…
Однако вопреки разуму что-то шевельнулось в ее душе.
— Лука.
Он остановился, но не обернулся.
— Не уходи.
— Я не расположен к играм.
— Это не игра.
— Нет? — Лука повернулся, но не тронулся с места. — Если и не игра, моя дорогая, то весьма искусное притворство. — Лицо Луки было скрыто в темноте.
— Мне страшно. — Кьяра удивилась, с какой легкостью эти слова сорвались у нее с языка. Еще ни с кем она не была так откровенна.
— Ты боишься меня?
— Тебя. Себя. Путаницы в своей голове. — Кьяра закрыла лицо руками. — Раньше все было так ясно. Я знала, что должна делать. — Она судорожно всхлипнула. — А теперь все смешалось.
Не совсем так, подумала она. Между ними что-то происходит, что-то глубокое и настоящее. Но ей страшно даже думать об этом.
Лука посмотрел на Кьяру и почувствовал, как переполняется его сердце. Переполняется нежностью, не имеющей ничего общего со страстью, желанием обладать.
— Почему же ты попросила меня остаться, если боишься меня?
— Не знаю.
— Я тебе не верю, Кьяра. — Он присел на краешек кровати, не желая пугать ее своей физической близостью. Она не отвечала, и он наконец решился. — Говори же. Посмотри на меня и скажи, почему попросила меня не уходить.
Медленно подняв голову, Кьяра встретилась с ним взглядом.
— Что-то в твоем взгляде тронуло меня, — сказала она, а потом чуть слышно добавила: — И отозвалось в моей душе подобным чувством.
— Но ты смотрела на меня так, словно я был воплощением зла. Почему? — настаивал он.
Кошмар ночи вдруг побледнел, и ей стало легче. Но по мере того как страшный сон рассеивался, она стала вспоминать, что же случилось днем раньше: она обнаружила, что существуют два кольца!
— Так чего же ты хочешь, Кьяра? — настаивал Лука.
Она встретилась с ним взглядом и поняла, что его обуревает не только желание. Она ему нужна так же, как он нужен ей.
— Обними меня, — прошептала Кьяра, повинуясь новому восхитительному чувству.
— Ты все еще боишься?
— Да.
Луку тронуло ее признание и то, как твердо она встретила его взгляд.
— Не бойся, моя крошка, — нежно отозвался он, гладя ее по волосам.
Потом он прижал ее к себе и, опустив голову, собрался поцеловать, но почувствовал, как она дрожит.
Тогда он прижал ее лицо к груди и легкими, нежными движениями стал гладить ей спину. Постепенно Кьяра расслабилась и перестала дрожать.
— Тебе лучше? — пробормотал он.
— Да.
Ее дыхание прошло сквозь кружево рубашки и обожгло его кожу. Острое желание вспыхнуло так быстро, что он чуть не задохнулся. Неудовлетворенная страсть минувших недель неожиданно пронзила его и разлетелась, словно перетертый канат, который рвется, если его слишком сильно натянуть. Лука понял, что теряет над собой контроль.
Он осторожно опустил ее на подушки.
— Может, ты немного поспишь?
— Нет, — возразила она, приподнявшись на локте. — Я не хочу.
— Допей вино и поспи. — Он поднялся. — Тебе надо отдохнуть.
— Если я усну, мне снова приснится кошмар. Прошу тебя, не уходи.
— Я всего лишь мужчина, Кьяра. И держусь из последних сил. — Он сжал кулаки. — Если я останусь, мы предадимся любви.
Что-то шевельнулось в душе Кьяры. А что, если это заполнит ужасную пустоту внутри нее? Может, уйдет одиночество, которое всю жизнь было ее спутником?
Лука понял: если он сейчас захочет утолить любовную жажду, ему не понадобятся ни сила, ни обольщение. Но и безропотная покорность ему тоже не нужна. И он быстро, не оборачиваясь, направился к двери.
