— Какой срок?
— Уже восемь месяцев, даже чуть больше. Мы когда расстались я, оказывается, на третьем была, и даже не догадывалась об этом, — развела руками, — увы, так бывает.
Не было ни дня, чтобы он не вспоминал ту пьяную выходку с Тимофеевой. От этих воспоминаний тошнило и нестерпимо хотелось залезть под горячую воду и драить себя, пока шура лохмотьями не начнет слезать, а теперь еще хуже стало.
— Почему раньше не сказала? — руки пришлось спрятать в карманы, потому что они трусили, как у пропойцы.
Прежде чем ответить, Злата хмыкнула, как-то растерянно потерла бровь и только после этого произнесла:
— Понимаешь, тут такое дело, Миш… — замялась, протяжно выдыхая, сквозь едва приоткрытые губы, — до недавнего времени я вообще ничего не собиралась тебе говорить.
Твою мать. Словно угля за шиворот сыпанули, и их жар прожигал насквозь. Хотелось орать от боли и собственной тупости, из-за которой ситуация дошла до такого, но вместо этого тихо спросил:
— Почему передумала?
— Потому что поняла — это неправильно, — произнесла Злата с угрюмой решимостью, — Наши с тобой отношения — это одно, а ребенок — это другое. Ты отец и имеешь право знать. Что бы будешь делать с этой информацией — дело твое. Будешь принимать участие в его жизни или нет — решай сам.
— В его жизни?
— Да. У нас будет сын.
Он бы многое отдал, чтобы эту фразу она произнесла совсем другим тоном и с другим выражением лица. Сейчас на нем не было ни единой эмоции, а голос отдавал арктическим холодом.
— Конечно, я хочу принимать участие в его жизни, — он давился горечью.
Все не так! Неправильно! Из-за него!
— Ну и хорошо, — Злата кивнула и медленно, немного неуклюже поднялась со стула, — это в общем-то и все, что я хотела с тобой обсудить. Вопросы какие-нибудь будут?
У него миллион вопросов! Только вряд ли на них кто ответит.
— Хочу… подробностей, — взглядом указала на живот.
«Тебя я хочу! Всю, целиком, как и прежде!» — кричал про себя, но вслух сказать не посмел.
— Ну-у-у, — задумчиво подняла взгляд к потолку, — беременность протекает нормально, токсикоза не было. Результаты анализов ты вряд ли оценишь, но у меня есть УЗИ снимки. Интересно?
Предложила, будто фантик от конфеты. Пустую обертку.
— Да.
— Ок. Скину на почту, — она поправила сумочку на плече и направилась к выходу.
— И это все, Злат? Больше нам не о чем говорить?
Она замерла, уже взявшись за ручку двери, а потом, не оборачиваясь, ответила:
— Все, что хотели, мы сказали друг другу давным-давно. Не вижу смысла повторяться, — и ушла.
***
Измайлов ворвался в кабинет, спустя две минуты после ухода Златы. Глаза у него были огромные, как у совы, выражение лица — растерянно-чумевшее. Он тряс руками и нелепо открывал рот, пытаясь выдавить хоть слово. И наконец, справившись со ступором, прохрипел:
— Миха!
В ответ ноль реакции. Краев сидел за столом, подпирая щеку кулаком, и задумчиво щелкал ручкой, наблюдая за тем, как кончик то пропадает внутри, то выскакивает наружу.
— Миха, блин, очнись! — снова гаркнул и, не дождавшись реакции, еще громче, — Ты вообще живой?!
— Нет.
— Мне показалось, или Злата…
— Не показалось, — флегматично отозвался он.
— Твой? Или твоя?
— Мой.
— Охренеть…
Это было очень мягкое описание ситуации.
Колпачок еще раз щелкнул и отвалился. Миша отбросил в сторону сломанную ручку, поднялся из-за стола и, заправив руки в карманы, подошел к окну.
Наверное, впервые в этом году, зима действительно была похожа на настоящую зиму. На улице кружил пушистый крупный снег. Он не таял, как это было раньше, а укрывал землю белым ровным ковром, по которому весело прыгали неунывающие воробьи. Высоко задирая лапы, через двор перебегал черный кот из соседнего кафе. Пушистый хвост торчал трубой, а уши недовольно подрагивали, когда на них плавно опускались снежинки. Новый год уже давно прошел, а праздничное, совсем неуместное настроение подкралось только сейчас.
— Зачем она приходила?
— Точно не для того, чтобы мириться, — Краев в двух словах пересказал их разговор. Внутри бешеная карусель. Весы, которые склонялись то в сторону беспомощного отчаяния, то к дикому подъему и надежде.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Потрогать живот дала?
— Ты издеваешься? — Он до сих пор помнил, как Злату передернуло, когда он попытался взять ее за руку, после того как… — Зато, обещала прислать снимок УЗИ на почту.
— Соболезную, Мих, — выдал Женя, потом сообразил, как прозвучали его слова и быстро добавил. — то есть мои поздравления, но… Тебе реально не позавидуешь.
Это точно. В такую жопу забраться — не каждому дано. Но он смог. Победитель по жизни, мать его.
— И что теперь?
— Добиваться. Возвращать, — с мрачной решимостью произнес Краев, — заново строить то, что сломал.
— Это будет непросто.
— Жень, называй вещи своими именами. Это будет пипец как сложно.
Он понимал, что путь к цели будет похож на танец на раскаленных углях. Только теперь между ними была связь, которую Злата не сможет разорвать, даже если очень захочет. Якорь. Ниточка, которая навсегда связала их вместе.
— И Анька, партизанка, ни слова не сказала. Ни о том, что Злата собралась вернуться, ни о беременности. Наверняка ведь знала. Они по телефону чуть ли не каждый день болтали. Правда я на это время выпроваживался из комнаты, чтобы не подслушивал «девчачьи разговоры». И дверь плотно закрывалась. Теперь понимаю почему. Аня прекрасно знала, что я тебе расскажу, сразу, как только узнаю.
Поддержка друга была неоценима. Ему тоже трудно приходилось — постоянно между двух огней. С одной стороны воинственно настроенная Златина сестра, с другой — он, ревнивый дурак и почетный член клуба косячников.
— Мих, ты же понимаешь, что теперь вам по любому мириться надо. Ребенок не должен жить без отца, и видеть, как родители общаются друг с другом через губу. Никому от этого хорошо не будет.
— Помиримся, — твердо сказал Краев. Он пока не знал, что именно будет делать, но знал, что не отступит. Никогда.
— Аню я на себя беру. Не обещаю, что заставлю снова тебя принять, но выпады ее ограничу и Златку не позволю драконить.
— Спасибо, Жень.
— Ничего. Прорвемся, — Измайлов всерьез озадачился этой проблемой, — ты главное сам больше не делай ничего, что может усугубить ситуацию. И это…Марину надо как-то отваживать.
— Не ты ли еще полчаса назад доказывал, что я просто обязан с ней замутить, чтобы двигаться дальше? — невесело улыбнулся Миша. Тогда эта мысль показалась абсурдной, а теперь и подавно.
— Я ж не знал всей ситуации. Она девчонка неплохая, но …пусть идет лесом. Не нужно, чтобы она крутилась рядом, а то проблемы будут. Кто-нибудь что-нибудь не так поймет, не под тем углом посмотрит и пиши пропало. Ее я тоже на себя возьму.
— Спасибо, мамочка, но я как-нибудь сам справлюсь.
— Хватит. В прошлый раз справился. Теперь всем приходится разгребать! — Измайлов был настроен крайне решительно. Он сам рос с одной матерью и отца видел раз в год, когда тот вспоминал, что у него вроде как сын есть. Поэтому и беду Краева он воспринимал, как сою собственную, — если вдруг, где-нибудь на горизонте снова появится Тимофеева. Будь другом — пристрели ее сразу. Потому что если она опять попытается влезть между вами, то это будет полный абзац.
После тех событий Любку он видел только мельком, на общих собраниях или на переходе между корпусами универа. Они проходили друг мимо друга, как незнакомые люди, не делая попыток заговорить, не здороваясь. Краеву смотреть на нее было тошно, а Тимофеева, какой бы нагло не была, понимала, что запросто может отхватить, поэтому не совалась. Ей и так неплохо было: то один кавалер, то другой. С последним, она вроде как даже собралась узаконить отношения.
— Не влезет.
Больше никогда. И никто.
— Учти, я тебе морду набью, если только мне покажется, что ты…
