Я захожу в зал и тут же попадаю род прицел ведущего.
— Что это за прекрасная нимфа пожаловала на наш праздник? Как вас зовут?
Меня встречают тепло и шумно, и я теряюсь. По-хорошему. Смущаюсь, улыбаюсь и краснею, как школьница.
— Злата, — выдыхаю в микрофон, удивляясь тому, как странно звучит мой голос со стороны.
— И вы… — делает приглашающий жест, заставляя продолжать.
— Сестра невесты.
— Я так и знал! — он восхищенно кивает, — у такой прекрасной невесты должна быть прекрасная сестра.
Я знаю, что это его работа — говорить комплименты и поднимать настроение на мероприятии, но все равно приятно. Он еще что-то шутит. Я отвечаю, чувствуя, как спадает первичное напряжение от броска в толпу. Все хорошо. Все свои.
Подходу к молодоженам, поздравляю. Анька показывает золотое кольцо на безымянном пальце и с визгом, под всеобщие аплодисменты бросается мне на шею.
Меня даже на слезу пробивает. Шмыгаю носом, смеюсь, обнимаю ее в ответ.
У меня все сжимается от светлой зависти. Внезапно тоже хочется и гостей, и белоснежное платье, и мужчину, который будет смотреть на меня так же, как Измайлов на мою сестру. Они прекрасны. Я так рада за них, но почему-то хочется сдохнуть.
В зале ярко светят огни, столы стоят буквой П, и всюду довольные веселые лица. Теряюсь в этом водовороте. По левую сторону от молодожен нахожу стол с родственниками. Они активно машут руками, зазывая к себе. А я торможу…потому что не вижу Краева.
Но чувствую на себе его взгляд. Он колет, режет, пробивается под мою броню и снова причиняет боль.
Усмехаюсь. Когда-то мы в шутку планировали справить двойную свадьбу. Ну или одну за другой, но непременно быть друг у друга в свидетелях.
Увы. Не получилось. Ни совместной свадьбы, ни свидетельства. Со стороны Ани теперь ее лучшая подруга Олеся, со стороны Измайлова — Марк Волшин. Тот еще развеселый придурок. Ему нравится дурачится и играть на толпу. Он активно зажигает, участвует в конкурсах и вообще отрывается по полной. А Краев сидит далеко. На противоположном конце стола. И знаю, что неотрывно смотрит на меня.
Вот только я не могу смотреть в ответ. Не хватает сил.
***
Мне почти весело. Я почти искренне улыбаюсь, почти забываю о своих проблемах и почти не смотрю на другой конец стола. Только за ребрами колотит и сжимается от каждого движения, а в животе нервно пинается сын. То ли музыка громкая ему не нравится, то ли мое состояние, но он буянит.
— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает мама, заметив, как я морщусь от очередного толчка в бок.
— Да, устала просто.
— Тебе бы прилечь.
— Разве что на столе, — я шучу, а мама качает головой, но улыбается.
К счастью, она не замечает, как я старательно не смотрю в сторону Краева. Я не знакомила его со своей семьей, не показывала фотографии, не приглашала его на чай к потенциальной теще. Они не знают, что отец моего ребенка находится в этом зале. И это хорошо. Потому что разборки — это последнее, что мне нужно. Я не рассказывала родителям, почему мы с Мишей разбежались, просто сказала, что не сошлись характерами. Это нейтральная и достаточно уважительная причина, чтобы они не приставали ко мне с расспросами. Но если увидят нас сейчас, почувствую то напряжение, которое пробивает между нами, то эти вопросы непременно возникнут.
Ведущий — веселый, неугомонный, но тактичный. Только один раз приглашает меня поучаствовать в каком-то конкурсе, но получив смущенный отказ — отшучивается и больше не дергает меня. Я благодарна ему за это.
Пару раз вместе с другими парнями он вытягивает в центр зала Краева. Я в эти моменты демонстративно отворачиваюсь и либо копаюсь в своей тарелке, либо болтаю с родственниками и громко смеюсь, старательно изображая, что у меня все зашибись.
На самом деле, ничего у меня не зашибись. Но об этом никто не узнает. Не сегодня.
Мне немного жалко, что я не такая бойкая и подвижная, как остальные. Народ отплясывает в центре зала, а мне остается только завистливо вздыхать и притопывать ножкой под столом. Ничего. Вот рожу, детенка на ноги поставлю и выкрою немного времени для себя. Пойду на танцы и буду всю ночь отрываться, а на утро, снова стану примерной матерью.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
В какой-то момент я так проваливаюсь в эти мечты, что не замечаю, как остаюсь за столом одна. И вся моя напускная веселость и воодушевление сдуваются словно воздушный шарик. На самом деле я устала. И ничего не хочу. И, наверное, пора уходить. Вот только сердце тянет и просит остаться еще хоть ненадолго. Потому что… Я не знаю почему.
Снова нахожу взглядом Краева и, проглотив горький ком, тут же отворачиваюсь. А голове привычно пульсирует измученное «Что же ты натворил?».
— Златик, ты чего какая грустная? — Анечка отрывается от своего, сияющего словно начищенный пятак, Измайлова и подсаживается ко мне. Она румяная, шальная, немного пьяная и бессовестно счастливая. Снова укол между ребер, но я улыбаюсь в ответ.
— Я не грустная. Я беременная. Усталый гиппопотам, который хочет поесть, полежать и потанцевать. Но потанцевать не может…потому что гиппопотам.
Она смеется и целует меня в щеку:
— Ну какой ты гиппопотам? Бегемотик. Жутко привлекательный и очаровательный.
— Спасибо за поддержку, — фыркаю я, — бегемотик звучит гораздо лучше.
И мы с ней дружно смеемся.
— А вообще, Ань, я действительно смертельно устала.
— Давай на диванчик тебе пересадим. Будет удобнее.
— Нет, — отмахиваюсь я, — мне уже нигде не удобно. Как ни сядь, ни ляг, везде живот, и ломит все тело.
— Как тебе помочь?
— Никак. Это уже просто надо перетерпеть. Немного осталось.
Она пересаживается на ближайший стул, обнимает меня за плечи и кладет голову мне на плечо.
— Ты уйдешь?
Только после того, как слышу это от нее, понимаю, что пора.
— Да. Прости, что так рано.
— Не извиняйся. Я понимаю, как тебе непросто вот это вот все, — рваным движением обводит зал, — да еще этот…пялится на тебя все время.
— Хорошо, что не подходит.
— Женька ему запретил, — нехотя признается сестра, — Сказал, что если посмеет к тебе сунуться и расстроить, то он лично ему морду расквасит.
— Хм. Какая свадьба без драки, — философски вздыхаю я.
— Тебя проводить?
— Нет. Иди к мужу. Ведущий вон опять берет в руки микрофон, сейчас что-то будет. А я тихо, по-английски…
Она все понимает без лишних слов, ласково треплет меня по щеке и убегает к Измайлову. Я еще некоторое время сижу, наблюдаю за тем, как ведущий вытаскивает в центр молодых людей и девушек для очередного конкурса. Разбивает их по парам и предлагает сделать что-то дурное и веселое. Краев тоже оказывается среди них, и на том моменте, когда ему в пары достается какая-то смазливая блондинистая пигалица, активно хлопающая в его сторону наращенными ресницами, я отворачиваюсь. А потом и вовсе ухожу, не привлекая к себе внимания.
Я уже не просто чувствую усталость, а задыхаюсь от нее.
Все. Лимит исчерпан. Пора домой.
Гости беснуются в зале, поэтому холл торжественно пуст. Я прохожу мимо высоких зеркал, ловя в них свое отражение. Оно какое-то опущенное и действительно грустное. Возле гардероба останавливаюсь, ищу в сумочке жетончик.
— Так рано уходите? — искренне удивляется гардеробщица, — свадьба такая веселая.
Свадьба веселая и, кажется, я в нее не вписываюсь.
— Режим у нас, — киваю на живот.
— Режим — это хорошо, — одобрительно кивает, забирает у меня номерок и пропадает среди вешалок с одеждой.
Я жду, устало растирая шею и переступая с ноги на ногу, мечтаю о горячей ванне. Но нельзя. Кругом запреты.
— Вот, пожалуйста, — она выкладывает мои вещи на стойку и снова исчезает среди чужих шуб и курток.
— Спасибо. — я немного торможу и благодарю не ее, а пустое место.
Тянусь к своему пальто, и одновременно со мной его накрывает мужская рука.
— Давай помогу, — от тихого, напряженного голоса за спиной, все мои мурашки бросаются в отчаянный забег.
