обратно в складки меха. Смотрит на меня и говорит:
— Нож Душ. Всех можно убить.
— Так уж и всех? — сомневаюсь я. — А как? — Я почему-то думаю о титанах. Вздрагиваю от кощунственных мыслей. Гиганты на заднем плане смотрят на меня осуждающее, медленно скрещивая руки на груди.
— Придет время узнаешь.
— А когда? — Я хочу узнать, когда наступит время, но меня резко тянут вперед и я едва не падаю: за руку тянет Айна. Смеется, прыгая на одной ножке, вьюном вертится вокруг меня, так, что у меня голова кружится, вот ведь неспокойная девчонка, оборачивается и показывает мне кончик остренького розового языка:
— Что, «когда»? — спрашивает весело и подмигивает. Я облегченно вздыхаю, перевожу дыхание:
— Ты? Значит всё привиделось? Я успел познакомиться с твоим родом? И где летопись времени? И где мы?
— Откуда ты знаешь про летопись времени? — хмурится дикарка, замирает и крадется ко мне хищником. — Кто мы? — спрашивает она и довольная моей растерянностью, резко впивается в губы поцелуем. Я ощущаю трепет ее души. Руки тянутся к стройному телу, но я не успеваю дотронуться, чувствуя, как она высасывает из меня воздух. Легкие полыхают огнем. Мне не чем дышать. Я не могу пошевелиться. Перед глазами багровеет. Наступает темнота.
Лишь только кто-то ритмично надавливает на грудь. Раз за разом монотонно повторяю одно и тоже движение. Потом мне открывают рот и струя воздуха фильтрует легкие. Вокруг говорят. Не сразу, но я понимаю и начинаю различать реплики.
— Что же делать! Что же делать!
— Заткнись!
— Убил пацаненка! — стенает тот же голос. — Меня же под трибунал. Вот конец карьеры!
— Не ссы, жив твой, салага. Задышал. Эй, что рты разинули? К аппарату его подсоединяйте. Понабирали недоумков.
Меня вертят, крутят. Кровавая пелена медленно сходит с глаз. Я вижу лицо бородатого мужика перед собой. Волосы у него мокрые. На обтянутом защитнике написано большими белыми буквами с вензелями и завитушками: «Учебный центр». Хлопает меня по щеке.
— Нормально? Еще? — Одевает маску. Холодный пластик упирается в скулы. Дышу. Это так чудесно. Руки плетки. Тело не слушается. Я живой.
— Как тебе такое в голову могло прийти? — гневно спрашивает бородач у плаксы. Тот приходит в себя, огрызается:
— Так лучший ныряльщик в команде! Под водой дольше всех ходил!
— Доходился! Ели откачал! Эй, матрос?! Смотри, до сих пор на голос не реагирует! Сколько мертвым был?! — И снова вопрос невидимому собеседнику.
— Я не знаю… Если выживет, я потом из него сержанта сделаю! — оправдывается взволнованный голос. — Слово даю. Ну, а тебе пиво.
— Тогда уж лейтенанта! Парень тебе карьеры мог стоить! Два!
— Что два? — удивляется голос.
— Пива два.
Я тянусь к бороденке скрюченными пальцами, потому что мне не нравится, когда мою жизнь оценивают в два пива и промахиваюсь. Ситуацию тут же исправляет кто-то другой во мне. ОН словно отодвигает меня в сторону, спокойно хватает мужика за бороду и свободной рукой начинает наносить удар за ударом, быстро превращая мясистый нос в отбивную. Потом меня скручивают и тело снова наливается тяжестью, конечности мертвеют. Я удивленно прислушиваюсь к себе. Как я так смог? Откуда взялись силы? Не мог же кто-то вселиться в меня пока я был мертвым? Но тихо. Тело безмолвствует. Показалось. Я не совсем уверен, но склоняюсь к мысли, что меня накрыла внезапная вспышка агрессии. Откуда только взялась? Куда как лучше лежать с закрытыми глазами. Я хочу закрыть глаза, но не могу. Они вращаются. Цепко выхватывая картинки вокруг. Живут, не подчиняясь мозгу. Наконец, и это проходит.
— Ты посмотри, с характером! — незлобно ворчит бородач, утирая нос от крови, — на корабль к себе возьму. Мне такие нужны. Будет якорь полировать. Что, банан ты зеленый, думал жизнь закончилась? Нет, брат. Она только начинается.
Я стою в толпе лопоухих новобранцев и смотрю, как над везунчиком, присоединенного к восстанавливающему роботу склонились двое морских офицеров-инструкторов. Интересно над кем они говорят? Я привстаю на носки и вижу в трубках побелевшее своё лицо. Я в двух местах одновременно. Я понимаю, что умер. Колени подкашиваются, я начинаю оседать, но меня хватают под мышки, не давая упасть. С благодарностью киваю парням и с силой вырываюсь — нет, никаких матросов-салаг, вокруг меня стоят люди в шкурах. Туземцы молчаливо окружают меня плотным кольцом, не издав единого звука. Моё метание затихает, когда я понимаю — опасности нет. Я не интересен аборигенам. Дикие люди смотрят вперед и сквозь меня. Лица у всех сосредоточенные. Мне становится интересно, что могло их так заинтересовать и увлечь, оборачиваюсь и вижу знакомое дерево облепиху.
А под ним звездную парочку. Хотя звездный среди них только один — я, девчонка местная. Мне не нравится мое разделение. Мне не нравятся мои две личности, существующие отдельно друг от друга. Они живут каждый своей жизнью. Тот, что с Айной старается, а я, что стою среди зрителей хрипло шепчу, робея:
— Не может быть! Черт побери. — Да. Неожиданно и почетно: весь род девушки собрался и решил поприсутствовать на спектакле. Я принимаю вызывающий вид, втайне гордясь тем вторым я, что рядом с Айной, пока он не начинает громко и не уместно храпеть. Я не заметно сдуваюсь, опускаю плечи и кошу глазами по сторонам. Кажется, никто не обратил внимания на такой конфуз. Все смотрят на девушку. Она поднимается. Гладит себя. Улыбается и смотрит на живот.
Ели заметная крохотная искорка пульсирует в ней. Род: мужчины и женщины, старики и дети благовейно шепчут и Айна слышит их, смотрит в нашу сторону и улыбается еще шире.
— Что это? — спрашиваю я в полном недоумении. — Что произошло? — Задаю я вопрос, оборачиваясь в разные стороны. Там, где я думал, должны стоять люди никого нет. И Айна под деревом уже одна. Одетая, сосредоточенная обняла ствол облепихи, думает о чем-то своем. Странно, а где я? Теперь я один?
— Айна, — шепчу я. — Айна. — Я хочу сделать шаг, но не могу. Ноги приросли к земле. Сделать шаг вперед невозможно. Девушка прижимается лбом к стволу дерева, шепча слова. Она плачет. Я не вижу, но я чувствую. Я беспокоюсь: нет причин для слез, я ведь рядом.
Я хочу сказать
