– Зачем ты так, Матюша? Пестель очень умен, – Сергей налил брату чаю, придвинул к нему стакан.
– Ум и разум, Сережа, разные вещи. Ума ему не занимать, а вот разум – болен неизлечимо.
Чай оказался слишком горячим, обжегши губы и горло, Матвей закашлялся:
– Мне его жаль: карьеру он мог бы сделать такую, что любой позавидовал – да не судьба. С его раной больших чинов не выслужишь. Кутузов, хоть и был одноглазым, а все-таки не хромал, да еще так безобразно…
– Да, ты прав. Мне на него всегда смотреть было больно…
– А мне – весело! Как посмотрю – о своей ране вспоминаю, думаю, насколько же я счастливее его. Почти не хромаю – когда нога не болит…
Матвей отодвинул стакан и потянулся за трубкой. Она была у него своя, особая, и набивал он в нее не табак, а китайское зелье из темной склянки.
– Сейчас – ничего не болит? – с тревогой спросил Сергей.
– Нет: когда я с тобой, у меня ничего не болит и жить хочется. Кажется даже, что впереди еще что-то есть. – Матвей затянулся жадно, задержал на мгновение дыхание, медленно выдохнул дым. – Хотя, если честно, для нас, Сережа, уже давно все закончилось. Нам теперь только одно осталось – век свой на покое доживать да вспоминать о прошлых подвигах…
Сергей встал из-за стола, прикрыл окно, преграждая дорогу прохладному ночному ветру.
– Оставь, что я – барышня, чтоб сквозняков бояться? – сердито буркнул Матвей, – душно здесь!
Не говоря ни слова, Сергей толкнул скрипучую раму.
– Вот, теперь хорошо, – удовлетворенно произнес Матвей, – и хватит меня жалеть. Я, может быть, твоей жалости недостоин…
– Жалость – это не чин и не орден, чтобы ее достойным быть.
– Браво! – воскликнул Матвей, – хорошо сказано! Ты тут в глуши острословом стал, как я погляжу! Но все равно – не жалей меня. Я с тобою, все хорошо, дай Бог, все устроиться, ты тоже в отставку выйдешь. Поселимся в Хомутце, будем рядом друг с другом век доживать… Я сам женюсь и тебя женю – барышень в округе много, и все прехорошенькие. Дети пойдут… Хозяйством займемся: там, в Хомутце, все расстроено, надо налаживать, забот много… Я, брат, только об этом и мечтаю…
– Моя отставка – мечта несбыточная, ты же знаешь…
– А, оставь, пустое. У нас все вечное и ничего постоянного. Сегодня нельзя, а завтра – пожалуйте! – Матвей отложил дотла докуренную трубку.
Наутро брат приказал закладывать коляску. Сергей уговаривал остаться хоть на день, но брат был суров и мрачен.
– Невозможно, – резко ответил он, – послезавтра обязан к Репнину явиться. Не хочу начальство сердить, и так я у него не на самом лучшем счету… Хоть он и благоволит, конечно, но мне все кажется, что он от меня большего усердия в службе ждал…
Завтракать не стал: печально потрепал брата по плечу, обнял торопливо – и уехал.
Проводив брата, Сергей сразу отправился к Мишелю. Однако на квартире прапорщика не оказалось: Иван доложил, что их благородие изволили уплыть-с. Сергей мысленно поразился странным звукам родного языка и спросил – куда? Иван выпучил глаза на господина подполковника и выпалил:
– Не могу знать! Куда – не сказывали, могу-с только сказать – на чем-с!
– Так на чем?
– Велели лодку нанять у пристани! На ней и уплыли-с!
– Один?
– Так точно-с!
– И давно?
– На рассвете еще-с…
Сергей пошел к пристани. Просидел там больше часа, напряженно вглядываясь в широкий и быстрый Днепр. Тревога его все росла, он с надеждой всматривался во все лодки, что проплывали мимо, но Мишеля все не было. Он появился спустя полтора часа, когда Сергей уже заволновался всерьез.
Лодка Мишеля, выскочив из-за излучины, лихо шла к пристани. Течение само несло ее к берегу, ровно к тому месту, где остановился Сергей. Солнце ушло за облако, река вдруг потемнела, только другой берег еще светился, но тень неумолимо катилась туда, в заречные дали.
– Где ты был?! – почти сердито крикнул Сергей. Протянул руку, желая помочь другу выйти из лодки. Мишель выпрыгнул на берег.
– На том острове! Я был на том острове! – торжествующим голосом объявил он. – Я течение пересек! Извини, что руки не подаю – волдыри натер, часа три на веслах был… замучился… думал, не выгребу!.. Ну, ничего!.. Наша Ока, конечно, поспокойнее будет, но и Днепр переплыть можно!..
Холмистый уединенный остров, поросший соснами, они приметили давно, во время конных прогулок. Он был расположен у другого берега реки, выше по течению. Мишелю показалось, что это – полуостров, Сергею – что остров, они заспорили. Мишель, казалось, был уже готов предложить пари – он вечно проигрывал, но почему-то не огорчался…
Сосны на острове росли густо, с подлеском, и увидеть, соединяется ли остров с берегом, отсюда было невозможно. Надо было брать лодку и плыть. Они много раз собирались сделать сие, но почему-то все откладывали до другого раза.
– Почему без меня? – хмуро спросил Сергей, – вместе ведь уговаривались? Впрочем, все равно – вернулся и ладно: я тревожился за тебя…
– За меня?! – Мишель изумленно поднял брови. – Да кто я такой, чтобы ты за меня тревожился?! За меня токмо маменька тревожится…
Мишель изменился в лице и схватил Сергея за плечо.
– Поехали со мной сейчас, туда, на остров! Я один раз доплыл – второй раз легче, да еще – вдвоем. Поехали, Сережа! Я прошу тебя! Поехали!
Он мог бы не уговаривать – Сергею и самому хотелось оказаться в лодке на середине быстрой реки.
– Ну что с тобой сделаешь… Поехали. – Сергей пожал плечами, делая вид, что соглашается с неохотою, но Мишель тихо рассмеялся.
– Ты же сам того хочешь! Я знаю, что хочешь!
– Чего я хочу? – проворчал Сергей, отталкивая лодку от берега. – Нет уж, слуга покорный: соглашаюсь, только чтобы тебя опять туда одного не понесло… Вон, как глаза-то горят… О путешествиях все мечтаешь?
– С детства мечтал мир объездить. Для того и хотел дипломатом стать…
– Садись на руль, дипломат, и слушай старших. Прямо держи.
– Слушаюсь, господин подполковник!
– То-то, Мишель, – назидательно произнес Сергей, берясь за весла, – мир мы с тобой, боюсь, уже не объездим, а до острова прокатимся…
Вытащив лодку на берег, они за десять минут обошли остров. Он оказался совсем невелик, но весьма живописен. Отсюда открывался прекрасный вид на реку и противоположный берег. Холмы закрывали от них Ржищев, только пристань чуть виднелась.
– Прекрасный остров! На таких хорошо клады зарывать! – воскликнул Мишель. – Поискать надобно…
Оглянулся, обошел несколько сосен, поковырял землю сапогом в корнях одной из них.
– Нашел!
Из песчаной ямы под корнями старой кривой сосны виднелось запечатанное сургучом бутылочное горлышко. Мишель легко раскопал руками рыхлый песок, вытащил две бутылки вина.
– Сам зарыл, сам нашел, – простодушно объяснил он Сергею.
Вслед за бутылками Мишель нашел узелок с картошкой, хлебом и солью.
Споро собрали сухие сосновые ветки, зарыли картошку в песок, развели костер. Высушенное песком и ветром дерево занялось почти мгновенно.
Мишель вопросительно взглянул на Сергея.
– Разрешите, господин подполковник…. Не могу больше, Сережа, прости… Жарко.
Не дожидаясь разрешения, расстегнул сюртук, с облегчением скинул его с плеч, оставшись в одной рубахе.
– Миша, вечно ты глупости говоришь… Какие чины, какие звания? Ты еще о гербе фамильном вспомни! – смеясь, воскликнул Сергей.
– А я об нем всегда помню… – серьезно сдвинув брови проговорил Миша, – с детства одной загадкой мучаюсь: папенька мне говорил, что на гербе нашем редкая птица страус изображена, а мне все мерещилось, что гусь – Мишель не смог удержать на лице серьезного выражения, фыркнул. – Первый раз после того, как мне батюшка герб фамильный разъяснял, я, дурак, ему поверил: лет до пяти гусаков за страусов принимал!.. Потом меня как-то гусь за коленку ущипнул, ну я маменьке и пожаловался, что меня, дескать, страус укусил… Даже папенька посмеяться изволил…
Сергей расхохотался в голос, Мишель тоже – глядя на него. Отсмеявшись, присел на корточки, вытащил нож, принялся чистить им ногти. Сергей вздрогнул: ему вдруг холодно стало.
– Никогда так не делай, Миша, – тихо попросил он. Протянул руку, взял у друга нож, спрятал в карман, – не надо при мне… Видеть сего не могу…
– Почему, Сережа? Моветон?
– Нет. Мне… я… мы, – Сергей запнулся, подумал – и сказал правду: – я под Красным в рукопашном бое был… Человека порезал… И потом ножом его кровь… из-под ногтей вычищал… как ты песок…
Мишель вздрогнул, выпрямился.
– Как? Зачем – ножом? – растерянно переспросил он.
Сергей почувствовал, как перехватило горло, а к глазам подступили слезы – первые за десять лет.
– Ну, а чем же… еще? – с усилием проговорил он. Глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться, отогнать воспоминания.
Мишель поспешно разгреб угли, потыкал щепкой в почерневшую картошку, вытащил одну, очистил, протянул Сергею.
