Они быстро собрались и вышли. У подъезда под сиренью и черешнями, как всегда в это время, сидели на скамейках жильцы. При виде Калугина они умолкли: видно, узнали уже, что Костя не ночевал сегодня дома. Калугин торопливо поздоровался с ними и пошел по улице к морю.
— Когда видел Костю в последний раз?
— Когда и мама, в «Глицинии». — И Леня принялся во всех подробностях рассказывать, как Костя вбежал в гостиницу и стал ругать его, отца, и кричать на весь вестибюль, что не желает больше жить дома. Леня повторял все то, что Калугин уже знал от Ксаны, и только сильно сгущал краски — выпячивал губы и округлял глаза, изображая ненависть Кости, и, казалось, лез из кожи вон, чтобы отец поверил ему.
Минут пять они шли молча, потом Леня осторожно спросил:
— Па, а чего он такой злой на тебя?
Он ни о чем не догадывался или только делал вид? Калугин не раз убеждался, что младший сын в курсе всех событий и дел в семье. Сейчас ему стало неприятно, что младший хочет вторгнуться в его отношения с Костей и явно сочувствует ему, отцу, и вроде бы даже готов помочь. «Уж как-нибудь я обойдусь без тебя», — подумал Калугин и сказал:
— Сам спроси у него.
— Чтобы он побил меня, да? У него кулачищи во какие! Как камни… Он и на меня почему-то злится. Па, чего это он? Почему?
«А в самом деле — почему?» — подумал Калугин. Он и раньше многое видел, да как-то не придавал значения, почему Костя бывает недобрым и почему он раздружился с Леней. Ведь, бывало, их и водой не разольешь, и они втроем ходили купаться, ловили рыбу, плавали на теплоходах на экскурсии, ездили в Кипарисы…
— Наверно, заслужил, потому и имеет зуб, — сказал Калугин. Он не спешил принять мнение своего младшего о старшем.
— Ну да, заслужил! — гневно заблестел глазенками Леня. — Он стал такой злющий, прямо бешеный какой-то! Слова ему сказать нельзя… Недавно меня ни за что стукнул по голове… — Леня жалобно скривил лицо, прошел минуты три в скорбном молчании, несколько раз искоса глянул на отца и вдруг как бы невзначай спросил: — Пап, а ты не знаешь, сколько стоит маленький детский спиннинг?
— Не знаю, — сухо ответил Калугин, потому что в самом деле не знал и потому что попутно вспомнил, что Леня вечно просит что-то купить ему и при этом не говорить Косте. И еще Калугину вспомнилось, что Леня не раз просил дать ему поснимать крошечный фотоаппарат «Бегу» и, конечно же, надеялся со временем навсегда получить его. Этот аппарат, как и серебряный портсигар, и карманные часы, и некоторые другие вещи, полученные в залог от клиентов, у которых не оказалось или не хватило денег расплатиться за проезд, Калугин хранил в запертом чемодане. Некоторые вещи уже с год лежали у него, и он, понятно, не дал Лене «Бегу» — а вдруг испортит? И сейчас Леня надул маленькие, толстенькие — тоже Ксанины — губы, и Калугин чуть смягчился.
— Куда тебе столько всего? И не так Костя плох, как ты считаешь… — И подумал: «Оттого, что у людей слишком много всего и оно легко плывет к ним в руки, лучше они не становятся. И маленькие и большие. Как раз наоборот: трудно остановиться и умерить аппетит и отказаться от того, что так легко и весело захлестывает тебя».
И Калугин проговорил:
— А Костя не сказал бы о тебе так, как ты о нем…
— Сказал бы! И еще хуже! Ты не знаешь его!
«Выходит, никто никого не знает, — подумал Калугин. — Ни я своих детей, ни они меня…»
Некоторое время Леня продолжал дуться, но скоро оживился, заулыбался, точно и не было этого разговора.
Они пришли к морю, на пляж, не на тот, что около дома, а что подальше, за рыбацкими причалами, неподалеку от которых жили Сапожковы. Там они в это время могли купаться. Так оно и случилось. Леня доложил, что возле одежды сидит Иринка — одна из девчонок Сапожковых. Сердце у Калугина задергало, заныло — он посмотрел на море, и среди десятков голов купающихся сразу заметил беловолосую голову своего первенца.
Они разделись шагах в двадцати от этой Иринки и вошли в воду. Хотелось сразу же подплыть к Косте, но Калугин увидел рядом с сыном Сашку — даже в воде не снял роговые очки — и голосистую девчонку в белой шапочке, — не за ней ли, по словам Лени, стал приударять Костя? А неподалеку от них плавал сам глава семьи — седые виски, худое лицо, откинутые со лба длинные мокрые волосы. Сейчас он плавал и нырял, а за ним со смехом и визгом гонялись ребята, и среди них и его сбежавший отпрыск.
Давно ли и он, Калугин, ходил с сыновьями купаться и было так же весело и беззаботно? Давно. С месяц назад уговорил его Костя пойти на пляж и с тех пор больше не мог — все дела, дела…
На глаза Калугина вдруг навернулись слезы. Он поспешно окунулся, чтоб Леня ничего не заметил.
Калугин не решался подозвать Костю — опять выкинет что-нибудь. Да и сам мог сказать ему не то. Не в море надо поговорить с Костей и не на людях.
Калугин еще с полчаса поплавал с Леней. Он старался не смотреть в сторону Сапожковых, только это плохо удавалось.
Больше не было сил томиться и подсматривать.
— Вылезаем! — сказал Калугин младшему и поплыл к берегу.
Прыгая на одной ноге на гальке, надевал он брюки и по-прежнему заставлял себя не смотреть в ту сторону, где далеко над морем разносился смех. Младший тоже вылез из воды, оделся, и они пошли к дому. Калугин положил руку на его голову и вздохнул: как бы с этим не было хуже, чем со старшим… Ох, дети, дети, чем дольше с ними живешь, чем взрослее они, тем трудней их бывает понять. А ведь надо же… Как же иначе? Его рука лежала на мягких, мышино-серых, не таких, как у него, не таких, как у Кости, волосах… Почему так все случилось?
Ну это ясно, Костя сам сказал ему… Знал бы Костя, что его отец на хорошем счету в таксопарке: пусть это и не совсем справедливо — не надо лгать хоть себе, но скандалов и неприятностей с клиентами у него почти не было, и не мельчил он, не клянчил, не вымогал… Знал бы это Костя, не вел бы себя так. Как же теперь вернуть его домой, какими концами прикрутить, привязать к себе, чтоб никаким штормом не оторвало?
На следующий день у Калугина был выходной, он больше не принимал никаких мер, чтобы скорей вернуть сына: сам явится. Зато он поставил в ту злосчастную «Волгу» новый диск сцепления и поставил не так, как раньше, а старательно, надежно, век теперь не полетит. И чуть успокоился.
А утром Калугин снова был на линии. Уже ближе к вечеру он повез сюда, в Скалистый, одного клиента — молодого человека в вельветовой куртке, который попросил срочно доставить его к киноэкспедиции, работавшей на окраине Скалистого, за нефтебазой, у памятника погибшим морякам.
— Знаю, — кивнул Калугин. — А что за картина?
— «Черные кипарисы», — сказал молодой человек, и пальцы Калугина крепче стиснули гладкую баранку. Чтобы пассажир не заметил его замешательства, он что-то запел про себя. Не удержался и тут же спросил:
— Давно снимается?
— Со вчерашнего дня…
Чего-чего, а этого Калугин не ожидал. Выходит, тот клиент, сценарист Турчанский, которого он вез год назад и столько спорил по дороге и у себя дома, оказался прав…
Калугин привел машину к берегу и увидел огромные, как рефрижераторы, автобусы-лихтвагены, дающие электроэнергию «юпитерам» — мощным прожекторам в черных решетчатых, чтобы не перекалялись, кожухах; тонвагены для записи звука и всех шумов; громоздкую кинокамеру на узеньких накладных рельсах и бесчисленные черные кабели, извивающиеся на земле; он увидел уйму зевак… И еще он увидел, что высокий памятник-обелиск прикрыт огромными фанерными декорациями, размалеванными под вечернюю зелень. Он увидел моряков со старомодными ППШ — автоматами с круглыми дисками внизу, — в распахнутых от жары бушлатах и лихо надвинутых на брови бескозырках. Он увидел… И это уже был полный бред, абсурд, и все тело его вмиг обметало гусиной кожей от давних воспоминаний, и рука, помимо его желания, дернулась вниз, к спуску, как будто на его шее, как когда-то, висел боевой автомат. Калугин увидел «немцев» в серо-зеленых мундирах и в касках, с парабеллумами на ремнях; они над чем-то смеялись вместе с моряками, похлопывали их по плечу, покуривали сигареты… Все-все это было фальшивым, ненастоящим, как и их бутафорское оружие. Калугин в сердцах сплюнул в окошечко…
Пассажир расплатился, сунув Калугину несколько бумажек — он не глянул на деньги, а, скомкав, спрятал в карман. Как и всегда, заметив вспыхнувший зеленый огонек над ветровым стеклом его машины, сразу несколько человек, замахав руками, бросились к нему, требуя и умоляя куда-то отвезти.
— Еду на заправку, — охладил их пыл Калугин, высовываясь из окошка и вглядываясь в толпу. Он тут же заметил среди мальчишек своего Костю — и сердце его не подскочило, не заколотилось от радости: так, все в порядке, иначе и быть не могло; рядом с Костей он увидел Сашку и его сестер… Где же им еще быть, как не здесь?
