Явился Сондерс.
— Скажите его лордству, — приказал сэр Томас, — что я прошу его уделить мне минутку времени. По-моему, он в бильярдной.
Глава XVII ДЖИММИ КОЕ-ЧТО ВСПОМНИЛ
Когда Джимми вернулся в бильярдную, партия между Харгейтом и лордом Дривером все еще продолжалась. На доске был выписан счет: семьдесят — шестьдесят девять.
— Хорошая игра, — сказал Джимми. — Чья очередь?
— Моя, — сказал его лордство и тут же смазал совсем несложный карамболь. Лорд Дривер был почему-то очень весел. — Харгейт просто на ходу подметки режет. Только что у меня было преимущество в одиннадцать очков, а тут он р-раз — и отыграл двенадцать за один ход.
Лорд Дривер был игроком того класса, где выиграть более десяти очков за один ход считается знаменательным событием, достойным всяческого почтения.
— Повезло, — буркнул молчаливый Харгейт.
Дня него это была длинная речь. С самой первой их встречи на Пэддингтонском вокзале Джимми не приходилось слышать, чтобы он произнес слово, состоящее больше чем из двух слогов.
— Ничего подобного, старичок! — великодушно возразил лорд Дривер. — Вы грызете удила, прямо как резвая двухлетка! Скоро я уже не смогу давать вам фору в двадцать очков из ста.
Он подошел к столику у стены и смешал себе порцию виски с содовой, напевая обрывки какой-то опереточной песенки. Не могло быть и тени сомнения, что в эту минуту жизнь для него прекрасна. Последние несколько дней, и особенно сегодня после полудня, лорд явно маялся. В половине шестого Джимми видел, как он слоняется по террасе, и подумал, что бедняга выглядит точь-в-точь как плакальщик на похоронах, а теперь, всего несколько часов спустя, он сияет, всему на свете радуется и чирикает, словно птичка.
Игра продолжалась ни шатко ни валко. Джимми уселся и стал смотреть. Счет рос медленно. Лорд Дривер играл плохо, Харгейт — еще хуже. Когда счет перевалил за восемьдесят, его лордству наконец-то начало везти. После серии удачных ударов его счет достиг девяноста пяти очков. У Харгейта благодаря ряду промахов соперника было к этому времени девяносто шесть.
— У меня сейчас инфаркт будет, — сказал Джимми, азартно подавшись вперед.
Шары расположились идеально. Даже Харгейт в такой позиции не мог не пробить карамболь. Он и пробил.
Даже при самой паршивой игре острый финал захватывает. Джимми еще сильнее подался вперед в ожидании следующего удара. Похоже было, что Харгейту пока еще рано праздновать победу. Хороший игрок, пожалуй, мог бы провести карамболь в той позиции, как легли на этот раз шары, но не Харгейт. Шары расположились почти на одной линии, причем белый был в центре.
Харгейт чуть слышно выругался, но делать было нечего. Он, не глядя, ударил по белому шару. Белый шар подкатился к красному, замер на мгновение и отлетел назад, попав ровнехонько по битку. Игра была окончена.
— Ох ты, черт! Вот это удар! — вскричал молчаливый Харгейт, на радостях сделавшись прямо-таки разговорчивым.
Тихая улыбка изобразилась на лице Джимми. Он вспомнил то, что так мучительно вспоминал всю неделю.
В эту минуту открылась дверь, и на пороге возник Сондерс со словами:
— Сэр Томас желал бы побеседовать с вашим лордством в библиотеке.
— А? Что ему надо?
— Сэр Томас не поделился со мной своими планами, ваше лордство.
— А? Что? Ну да. Что делать, до встречи, ребята.
Он прислонил кий к столу и надел пиджак. Джимми вышел вслед за лордом и притворил за собой дверь.
— Одну секундочку, Дривер.
— А? Привет! В чем дело?
— Игра была на деньги? — спросил Джимми.
— Э, да, черт возьми, действительно, на деньги. По пятерке. М-м, кстати, старина, у меня, видите ли, как раз сейчас временно такое дело… У вас, случаем, не найдется под рукой пятерки? Дело в том…
— Ну конечно, дружище, о чем речь. Прямо сейчас с ним и рассчитаюсь, да?
— Спасибо громадное, вы меня жутко выручите. Завтра же отдам.
— Спешить некуда, — сказал Джимми. — У меня в закромах еще имеются запасы.
Он вернулся в бильярдную. Харгейт отрабатывал карамболи. Когда Джимми открыл дверь, он как раз готовился пробить.
— Сыграем? — предложил Харгейт.
— Спасибо, что-то не хочется, — вежливо ответил Джимми.
Харгейт ударил по шару и промазал. Джимми улыбнулся.
— На этот раз не так удачно получилось, — заметил он.
— Да.
— А в тот раз вы отлично пробили.
— Повезло.
— Не знаю, не знаю. Джимми закурил сигарету.
— Вам случалось бывать в Нью-Йорке? — спросил он.
— Случалось.
— А бывали вы в клубе «Ваганты»?
Харгейт отвернулся, но Джимми успел увидеть выражение его лица и был им вполне удовлетворен.
— Не знаю такого клуба, — сказал Харгейт.
— Отличное местечко, — сказал Джимми. — Там собираются в основном актеры, писатели, ну, и так далее. Одна беда — они иногда приводят с собой довольно сомнительных друзей.
Харгейт промолчал с безразличным видом.
— Да, — продолжал Джимми. — Например, один мой приятель, Мифлин его зовут, в прошлом году привел с собой знакомого, записал его гостем клуба на две недели, и этот его знакомый порастряс наших ребят на бильярде уж не знаю на какие суммы. Старый трюк, понимаете ли. Водит-водит партнера, а под самый конец — хоп! Внезапный рывок. Конечно, раз-другой это может быть и случайность, но если человеку, который прикидывается новичком косоруким, под конец партии обязательно удается блестящий удар… Харгейт обернулся.
— Того деятеля вышибли из клуба, — сказал Джимми.
— Слушайте!
— Да?
— Это вы к чему?
— Скучная история, я вам надоел, — извинился Джимми. — Между прочим, Дривер просил меня рассчитаться с вами за эту партию, на случай, если его задержат. Вот, прошу.
Он протянул пустую ладонь.
— Получили?
— Что вы собираетесь делать? — спросил Харгейт.
— Что я собираюсь делать? — повторил Джимми.
— Вы знаете, о чем я. Если будете держать язык за зубами, поделим доход пополам. Хватит вам этого?
Джимми возликовал. Он знал, что по правилам на такое предложение следовало подняться с кресла, сурово закаменев лицом, и немедленно отмстить за оскорбление, но в подобных случаях он часто пренебрегал условностями. Столкнувшись с человеком, чей личный поведенческий кодекс не совпадает с общепринятым, Джимми прежде всего испытывал желание поговорить с ним, понять его точку зрения. К Харгейту он вовсе не чувствовал враждебности, точно так же как не чувствовал ее по отношению к Штырю при первом их знакомстве.
— А много можно заработать такими фокусами? — спросил он с интересом.
Харгейт заметно приободрился. Вот это деловой разговор!
— Кучу денег, — горячо воскликнул он. — Уйму просто. Я вам говорю, даже если поделить пополам…
— А не рискованно?
— Да нисколько! Изредка бывают неприятные случайности…
— Вроде меня, например? Харгейт усмехнулся.
— Тяжелая ведь работа, — сказал Джимми. — Приходится все время себя сдерживать.
Харгейт вздохнул.
— Это хуже всего, — подтвердил он. — Неприятно изображать неумеху, когда какой-нибудь молодой дурак снисходительно похлопывает тебя по плечу и воображает, что чему-то может научить. Я несколько раз чуть не сорвался, так и тянуло показать им, как по-настоящему играют в бильярд.
— У каждой интеллектуальной профессии есть свои недостатки, — сказал Джимми.
— Ну, в этой профессии они, по крайней мере, хорошо оплачиваются, — откликнулся Харгейт. — Так что, договорились? Войдете со мной в долю…
Джимми покачал головой:
— Пожалуй, нет. Вы очень добры, но коммерческие операции — это не по моей части. Боюсь, на меня вам лучше не рассчитывать.
— Что! Неужели вы всем расскажете…
— Нет, — сказал Джимми. — Не расскажу. Я не комитет по охране нравственности. Никому не скажу ни слова.
— О, ну тогда… — начал обрадованный Харгейт.
— Разумеется, — продолжил Джимми, — если вы не станете больше играть в бильярд, пока находитесь в этом доме.
Харгейт вытаращил глаза.
— Но, черт подери, зачем же я тогда… Нет, послушайте! А если мне кто-нибудь предложит сыграть?
— Сошлитесь на свое запястье.
— Мое запястье?
— Да. Вы его вывихнете завтра после завтрака. Очень неудачно. Просто не знаю, как это вас угораздило. Вывих не очень тяжелый, но никак не позволяет вам играть в бильярд.
Харгейт задумался.
— Все понятно? — спросил Джимми.
— А, ладно, — буркнул Харгейт. И тут же взорвался: — Ну, если только у меня будет возможность поквитаться…
— Не будет, — сказал Джимми. — Не обольщайтесь. Поквитаться! Вы меня плохо знаете. В моей броне нет ни единой щелки. Я рыцарь без страха и упрека, в современном варианте. Теннисон писал с меня своего Галахада. Моя жизнь настолько беспорочна, что самому противно. Но чу! Мы не одни. Во всяком случае, будем через минуту. Кто-то идет по коридору. Так вы меня поняли? Пароль — вывих запястья.
