Мытарь тоже считал себя единственным в своем роде — однако не по благочестию, а по греховности. «Боже! Будь милостив ко мне, грешнику!» — в греческом Новом Завете перед словом «грешник» стоит определенный артикль. Мытарь настолько явно осознает свои прегрешения, что и не пытается сравнивать себя с другими. Он знает лишь свою великую нужду в милости. Он говорит языком истинного покаяния. Апостол Павел, обратившийся фарисей, в этом похож на него. Павел говорит о себе так: «Христос Иисус пришел в мир спасти грешников, из которых я первый… во мне первом показал все долготерпение» (1 Тим. 1:15,16).
Таким образом, фарисей пытался привлечь внимание Бога к своим достижениям, которые представлялись ему несравненными, выдающимися. Мытарь, наоборот, воздержался от подробностей; ему было достаточно назвать себя «грешником».
Во–вторых, их различные мнения о самих себе проявились и в той позе, которую они приняли для молитвы. Действительно, оба они, по еврейскому обычаю, стояли. Но стояли они по–разному. Фарисей стоял прямо, гордо выставляясь напоказ, и хотя словами он взывал к Богу, наделе молился он «сам в себе», или «самому себе» [ pros heauton (ст. 11) — греч.]. Мытарь же молился, «стоя вдали». Может быть, он не осмелился даже войти в храм, так как считал себя недостойным стоять в доме Божьем. Возможно, он остался на одном из дворов храма. И, стоя там, он «не смел даже поднять глаз на небо; но, ударяя себя в грудь, говорил: Боже! Будь милостив ко мне, грешнику!» Хотя Иисус, рассказывая притчу, был совсем немногословен, Он ясно указывает на то, что даже тело мытаря выражало покаянное смирение. Ноги его не посмели войти в святилище. Подобно Моисею возле горящего куста, он знал, что недостоин приблизиться (Исх. 3:4,5). Мытарь опустил глаза от стыда; он мог бы повторить молитву Ездры: «Боже мой! Стыжусь и боюсь поднять лицо мое к Тебе…» (1 Езд. 9:6). Рукой он скорбно ударял себя в грудь, признавая свою вину, «как евреи делают до сих пор во время самой торжественной части исповеди в День очищения»[88]. А уста его произносили сокрушенные слова глубокого раскаяния.
В–третьих, ввиду их различного мнения о самих себе, совсем неудивительно то, что они оказались в неодинаковом положении перед Богом. «Сказываю вам, — сказал Иисус, намеренно подчеркивая Свои заключительные слова, — что сей пошел оправданным в дом свой более, нежели тот». Фарисей был осужден, а мытарь оправдан. Теперешнее положение и вечная судьба одного и другого отличаются так же, как различны небеса и ад.
И в–четвертых, все это из–за одного фундаментального различия между этими людьми: они возлагали свои надежды на спасение на совершенно разные объекты.
Чтобы по–настоящему это осознать, нам важно понять, что и фарисей и мытарь оценили себя (фарисей, по крайней мере, оценил свое внешнее поведение) совершенно справедливо. В их словах не было ни лжи, ни преувеличения. Фарисей был точно таким, каким себя описал: религиозным и праведным. Что касается религии, он ходил в храм молиться, постился и отдавал десятину. А эти три религиозные обязанности — молитва, пост и десятина — повсеместно считались тогда самыми главными. Сам Иисус в Нагорной проповеди ясно дал понять Своим ученикам, что они должны молиться, поститься и быть щедрыми (Мф. 6:1–18).
Фарисей делал даже больше, чем от него требовалось. Согласно закону, евреи обязаны были поститься два раза в год (в День Очищения и в День памяти о разрушении храма Соломона). Наш фарисей постился «два раза в неделю». Согласно закону, иудеи должны были давать десятину от всего, что получали своим трудом, го есть от своего урожая и скота. Фарисей же мог похвастаться, что отдает десятую часть «от всего, что приобретает». Поступая таким образом, он исполнял один из своих обетов, ибо в Мишне о фарисеях сказано, что они «дают десятину от всего, что едят, всего, что продают, и всего, что покупают»[89].
Мытарь же был жалок. Он назвал себя «грешником», вернее, «Грешником». И нет никаких причин сомневаться в том, что он был именно таким, каким себя называл. Он был отверженным — и с политической, и с нравственной точки зрения.
Так как же тогда Иисус мог объявить праведного фарисея осужденным, а нечестивого мытаря — праведным? Где же справедливость?!
Мы получим ответ на этот вопрос, когда заметим следующее: фарисей был осужден не потому, что был праведным, а потому, что искал праведность в самом себе. В любом случае, вся его праведность была чисто внешней. «Бог знает сердца ваши» (Лк. 16:15). Сумей Фарисей заглянуть себе в сердце, он немедленно убедился бы в том, что его уверенность в собственной безукоризненности весьма и весьма шатка.
Точно также и с мытарем. Он был оправдан не потому, что был грешником, но потому, что, признав себя грешником, виновным и заслуживающим осуждения, он воззвал к Богу о милости.
Одним словом, оба они были грешниками и заслуживали осуждения. Но лишь один из них признался в этом и умолял Бога помиловать его. Именно поэтому Иисус мог сказать фарисеям еще более поразительную вещь: «Истинно говорю вам, что мытари и блудницы вперед вас идут в Царство Божие» (Мф. 21:31). И это не потому, что они были мытарями и блудницами (сам по себе грех не служит пропуском в Божье Царство), но потому, что смирились, признав свой грех, покаялись и уверовали.
Итак, это четвертое различие между фарисеем и мытарем наделе оказывается самым главным. Речь идет о том, на кого они возлагали свои надежды на спасение. Фарисей «уверен был о себе, что он праведен, и уничижал других» (Лк. 18:9). Мытарь и вовсе забыл о других — настолько глубоко он переживал свою вину — и уповал исключительно на милость Божью.
Вообще, чем больше размышляешь об этих двоих, тем яснее становится то, что они совершенно противоположно представляли себе положение человека перед Богом. Фарисей настолько упивался своей преувеличенной праведностью, что он считал себя вполне достойным не то, что для молитвы — и, конечно же, не для покаяния, — но для благодарения! «Боже! Благодарю Тебя…», — начал он. Вне своего контекста, отдельно, эти слова являют собой вполне обнадеживающее начало для любой молитвы. Если бы только дальше он сказал так: «Благодарю Тебя, ибо Ты — великий Бог» или «…зато, что Ты обильно благословил меня всем», — все было бы хорошо. Вместо этого он благодарил Бога за свои дела и достижения. Как сказал об этом Эдершайм: «Он благодарил не за то, что принял от Бога, но за грехи других людей, которыми те были от него отделены; а также за свои благочестивые дела, которыми он был отделен от всех других»[90]. Похожая уверенность в собственном благочестии видна и в словах раввина Симеона, который утверждал даже, что если авраамова праведность и искупила все предыдущие поколения, он, Симеон, своими делами сам искупит все последующие поколения до конца мира![91]
А на что надеялся мытарь? Он, без сомнения, стыдился своего прошлого и искренне желал сделаться лучше. Но ему и в голову не пришло, что его молитва, или покаяние, или решимость стать достойным человеком, или искренность уже обеспечивают ему Божью благосклонность. Он и не думал на них надеяться. Нет! Он согрешил перед Богом. Он оскорбил Бога. Только Божья милость могла спасти его от наказания, от осуждения, которое он, несомненно, заслуживал. И на эту милость Божью он возложил свое упование, зная из Ветхого Завета, что Господь есть «Бог человеколюбивый и милосердый, долготерпеливый и многомилостивый» (Исх. 34:6; Пс. 102:8–13).
Бот в чем они различались: фарисей взывал к справедливости на основании своего предполагавшегося благочестия; мытарь же признал, что не совершил ничего достойного, и умолял лишь о милости. Иисус подытожил ситуацию одним из Своих любимых изречений: «Всякий, возвышающий сам себя, унижен будет, а унижающий себя возвысится» (Лк. 18:14).
Милость, а не собственное благочестие
Наверное, совсем не случайно, что вслед за этой притчей тут же следует рассказ о младенцах, которых принесли к Иисусу (Лк. 18:15–17). Увидев их, ученики Христа (сами далеко не лишенные фарисейского духа) вознегодовали на тех взрослых, которые пришли с детьми. Они еще не научились, подобно детям, смиренно полагаться на кого–то, кто сильнее, — а ведь принимает Бог только таких людей. Именно этого и не хватало фарисеям. Поэтому Иисус подозвал учеников к Себе и сказал: «Пустите детей приходить ко Мне и не возбраняйте им, ибо таковых есть Царствие Бо–жие. Истинно говорю вам: кто не примет Царствия Божия, как дитя, тот не войдет в него» (Лк. 18:16,17).
Итак, Иисус продолжает учить, подчеркивая то, что спасение дается Богом и дается даром. Так называемый «злой раб» в одной из притч настолько увяз в своих долгах государю, что «не имел, чем заплатить». Тогда его государь из жалости «отпустил его и долг простил ему» (Мф. 18:23–35). Так и Божье прощение: это дар, который нужно принять, а не награда, которую нужно заслужить. «Если бы ты знала дар Божий, — сказал Он еще раньше одной самарийской женщине, — и Кто говорит тебе: „Дай Мне пить", то ты сама просила бы у Него, и Он дал бы тебе воду живую» (Ин. 4:10). И снова, на этот раз обращаясь к иудеям, не верящим в Него, он говорил: «Старайтесь не о пище тленной, но о пище, пребывающей в жизнь вечную, которую даст вам Сын Человеческий…». Спросили Его тогда: «Что нам делать, чтобы творить дела Божий?». Иисус же ответил им: «Вот дело Божие, чтобы вы веровали в Того, Кого Он послал» (Ин. 6:27–29). Перед нами тот же самый контраст, который мы уже видели в притче о фарисее и мытаре. Вечная жизнь — это дар, а не зарплата. Она дается даром, а не по заслугам. Она становится нашей не за «дела» и «труды», но лишь тогда, когда мы «принимаем» и «верим». Путь спасения открыт верой, а не добрыми делами.
