II
Я не пойму, отчего и постель мне кажется жесткой,И одеяло мое на пол с кровати скользит?И почему во всю долгую ночь я сном не забылся?И отчего изнемог, кости болят почему?Не удивлялся бы я, будь нежным взволнован я чувством…Или, подкравшись, любовь тайно мне козни творит?Да, несомненно; впились мне в сердце точеные стрелыИ в покоренной груди правит жестокий Амур.Сдаться ему иль борьбой разжигать нежданное пламя?..Сдамся: поклажа легка, если не давит плечо.Я замечал, что пламя сильней, коль факел колеблешь, —А перестань колебать – и замирает огонь.Чаще стегают быков молодых, ярму не покорных,Нежели тех, что бразду в поле охотно ведут.С норовом конь, – так его удилами тугими смиряют;Если же рвется он в бой, строгой не знает узды.Так же Амур: сильней и свирепей он гонит строптивых,Нежели тех, кто всегда служит покорно ему.Я признаюсь, я новой твоей оказался добычей,Я побежден, я к тебе руки простер, Купидон.Незачем нам враждовать, я мира прошу и прощенья, —Честь ли с оружьем твоим взять безоружного в плен?Миртом чело увенчай, запряги голубей[161] материнских,А колесницу под стать отчим[162] воинственный даст.На колеснице его – триумфатор – при кликах народаБудешь стоять и легко править упряжкою птиц.Юношей пленных вослед поведут и девушек пленных,Справишь торжественно ты великолепный триумф.Жертва последняя, сам с моей недавнею ранойНовые цепи свои пленной душой понесу.За спину руки загнув, повлекут за тобой Благонравье,Скромность и всех, кто ведет с войском Амура борьбу.Все устрашатся тебя, и, руки к тебе простирая,Громко толпа запоет: «Слава! Ио! Торжествуй!»Рядом с тобой Соблазны пойдут, Заблуждение, Буйство, —Где бы ты ни был, всегда эта ватага с тобой.Ты и людей, и богов покоряешь с таким ополченьем.Ты без содействия их вовсе окажешься гол.Мать с олимпийских высот тебе, триумфатору, будетРукоплескать, на тебя розы кидать, веселясь.Будут и крылья твои, и кудри гореть в самоцветах,Сам золотой – полетишь на золоченой оси.Многих еще по дороге спалишь – тебя ли не знаю!Едучи мимо, ты ран много еще нанесешь.Если бы даже хотел, удержать ты стрелы не в силах:Если не самый огонь, близость его – обожжет.Схож с тобою был Вакх, покорявший земли у Ганга:Голуби возят тебя – тигры возили его.Но коль участвую я в божественном ныне триумфе,Коль побежден я тобой, будь покровителем мне!Великодушен – смотри! – в боях твой родственник Цезарь[163],Победоносной рукой он побежденных хранит.
V
Жарко было в тот день, а время уж близилось к полдню.Поразморило меня, и на постель я прилег.Ставня одна лишь закрыта была, другая – открыта,Так что была полутень в комнате, словно в лесу, —Мягкий, мерцающий свет, как в час перед самым закатомИль когда ночь отошла, но не возник еще день.Кстати такой полумрак для девушек скромного нрава,В нем их опасливый стыд нужный находит приют.Тут Коринна вошла в распоясанной легкой рубашке,По белоснежным плечам пряди спадали волос.В спальню входила такой, по преданию, СемирамидаИли Лайда[164], любовь знавшая многих мужей…Легкую ткань я сорвал, хоть, тонкая, мало мешала, —Скромница из-за нее все же боролась со мной.Только сражалась, как те, кто своей не желает победы,Вскоре, себе изменив, другу сдалась без труда.И показалась она перед взором моим обнаженной…Мне в безупречной красе тело явилось ее.Что я за плечи ласкал! К каким я рукам прикасался!Как были груди полны – только б их страстно сжимать!Как был гладок живот под ее совершенною грудью!Стан так пышен и прям, юное крепко бедро!Стоит ли перечислять?.. Все было восторга достойно.Тело нагое ее я к своему прижимал…Прочее знает любой… Уснули усталые вместе…О, проходили бы так чаще полудни мои!
VI
Слушай, привратник, – увы! – позорной прикованный цепью!Выдвинь засов, отвори эту упрямую дверь!Многого я не прошу: проход лишь узенький сделай,Чтобы я боком пролезть в полуоткрытую мог.Я ведь от долгой любви исхудал, и это мне кстати, —Вовсе я тоненьким стал, в щелку легко проскользну…Учит любовь обходить дозор сторожей потихонькуИ без препятствий ведет легкие ноги мои.Раньше боялся и я темноты, пустых привидений,Я удивлялся, что в ночь храбро идет человек.Мне усмехнулись в лицо Купидон и матерь Венера,Молвили полушутя: «Станешь отважен и ты!»Я полюбил – и уже ни призраков, реющих ночью,Не опасаюсь, ни рук, жизни грозящих моей.Нет, я боюсь лишь тебя и льщу лишь тебе, лежебока!Молнию держишь в руках, можешь меня поразить.Выгляни, дверь отомкни, – тогда ты увидишь, жестокий:Стала уж мокрою дверь, столько я выплакал слез.Вспомни: когда ты дрожал, без рубахи, бича ожидая,Я ведь тебя защищал перед твоей госпожой.Милость в тот памятный день заслужили тебе мои просьбы, —Что же – о низость! – ко мне нынче не милостив ты?Долг благодарности мне возврати! Ты и хочешь, и можешь, —Время ночное бежит, – выдвинь у двери засов!Выдвинь!.. Желаю тебе когда-нибудь сбросить оковы,И перестать наконец хлеб свой невольничий есть.Нет, ты не слушаешь просьб… Ты сам из железа, привратник!..Дверь на дубовых столбах окоченелой висит.С крепким запором врата городам осажденным полезны, —Но опасаться врагов надо ли в мирные дни?Как ты поступишь с врагом, коль так влюбленного гонишь?Время ночное бежит, – выдвинь у двери засов!Я подошел без солдат, без оружья… один… но не вовсе:Знай, что гневливый Амур рядом со мною стоит.Если б я даже хотел, его отстранить я не в силах, —Легче было бы мне с телом расстаться своим.Стало быть, здесь один лишь Амур со мною, да легкийХмель в голове, да венок, сбившийся с мокрых кудрей.Страшно ль оружье мое? Кто на битву со мною не выйдет.Время ночное бежит, – выдвинь у двери засов!Или ты дремлешь, и сон, помеха влюбленным, кидаетНа ветер речи мои, слух миновавшие твой?Помню, в глубокую ночь, когда я, бывало, старалсяСкрыться от взоров твоих, ты никогда не дремал…Может быть, нынче с тобой и твоя почивает подруга?Ах! Насколько ж твой рок рока милей моего!Мне бы удачу твою, – и готов я надеть твои цепи…Время ночное бежит, – выдвинь у двери засов!Или мне чудится?.. Дверь на своих вереях повернулась…Дрогнули створы, и мне скрип их пророчит успех?..Нет… Я ошибся… На дверь налетело дыхание ветра…Горе мне! Как далеко ветер надежды унес!Если еще ты, Борей, похищенье Орифии помнишь, —О, появись и подуй, двери глухие взломай!В Риме кругом тишина… Сверкая хрустальной росою,Время ночное бежит, – выдвинь у двери засов!Или с мечом и огнем, которым пылает мой факел,Переступлю, не спросясь, этот надменный порог!Ночь, любовь и вино терпенью не очень-то учат:Ночи стыдливость чужда, Вакху с Амуром – боязнь.Средства я все истощил, но тебя ни мольбы, ни угрозыВсе же не тронули… Сам глуше ты двери глухой!Нет, порог охранять подобает тебе не прекраснойЖенщины, – быть бы тебе сторожем мрачной тюрьмы!..Вот уж денница[165] встает и воздух смягчает морозный,Бедных к обычным трудам вновь призывает петух.Что ж, мой несчастный венок! С кудрей безрадостных сорван,У неприютных дверей здесь до рассвета лежи!Тут на пороге тебя госпожа поутру заметит, —Будешь свидетелем ты, как я провел эту ночь…Ладно, привратник, прощай!.. Тебе бы терпеть мои муки!Соня, любовника в дом не пропустивший, – прощай!Будьте здоровы и вы, порог, столбы и затворыКрепкие, – сами рабы хуже цепного раба!
VII
Если ты вправду мой друг, в кандалы заключи по заслугамРуки мои – пока буйный порыв мой остыл.В буйном порыве своем на любимую руку я поднял,Милая плачет, моей жертва безумной руки.Мог я в тот миг оскорбить и родителей нежно любимых,Мог я удар нанести даже кумирам богов.Что же? Разве Аякс, владевший щитом семислойным,Не уложил, изловив, скот на просторном лугу?[166]Разве злосчастный Орест, за родителя матери мстивший,Меч не решился поднять на сокровенных богинь?Я же посмел растрепать дерзновенно прическу любимой, —Но, и прически лишась, хуже не стала она.Столь же прелестна!.. Такой, по преданью, по склонам Менала[167]Дева, Схенеева дочь[168], с луком за дичью гналась;Или критянка[169], когда паруса и обеты ТесеяНот уносил, распустив волосы, слезы лила;Или Кассандра (у той хоть и были священные ленты)Наземь простерлась такой в храме, Минерва, твоем.Кто мне не скажет теперь: «Сумасшедший!», не скажет мне: «Варвар!»?Но промолчала она: ужас уста ей сковал.Лишь побледневшим лицом безмолвно меня упрекала,Был я слезами ее и без речей обвинен.Я поначалу хотел, чтоб руки от плеч отвалились:«Лучше, – я думал, – лишусь части себя самого!»Да, себе лишь в ущерб я к силе прибег безрассудной,Я, не сдержав свой порыв, только себя наказал.Вы мне нужны ли теперь, служанки злодейств и убийства?Руки, в оковы скорей! Вы заслужили оков.Если б последнего я из плебеев ударил, понес быКару, – иль более прав над госпожой у меня?Памятен стал Диомед преступленьем тягчайшим: богинеПервым удар он нанес, стал я сегодня – вторым.[170]Все ж он не столь виноват: я свою дорогую ударил,Хоть говорил, что люблю, – тот же взбешен был врагом.Что ж, победитель, теперь готовься ты к пышным триумфам!Лавром чело увенчай, жертвой Юпитера чти!..Пусть восклицает толпа, провожая твою колесницу:«Славься, доблестный муж: женщину ты одолел!»Пусть, распустив волоса, впереди твоя жертва влачится,Скорбная, с бледным лицом, если б не кровь на щеках…Лучше бы губкам ее посинеть под моими губами,Лучше б на шее носить зуба игривого знак!И, наконец, если я бушевал, как поток разъяренный,И оказался в тот миг гнева слепого рабом, —Разве прикрикнуть не мог – ведь она уж и так оробела, —Без оскорбительных слов, без громогласных угроз?Разве не мог разорвать ей платье – хоть это и стыдно —До середины? А там пояс сдержал бы мой пыл.Я же дошел до того, что схватил надо лбом ее прядиИ на прелестных щеках метки оставил ногтей!Остолбенела она, в изумленном лице ни кровинки,Белого стала белей камня с Паросской гряды.Я увидал, как она обессилела, как трепетала, —Так волоса тополей в ветреных струях дрожат,Или же тонкий тростник, колеблемый легким Зефиром,Или же рябь на воде, если проносится Нот.Дольше терпеть не могла, и ручьем полились ее слезы —Так из-под снега течет струйка весенней воды.В эту минуту себя и почувствовал я виноватым,Горькие слезы ее – это была моя кровь.Трижды к ногам ее пасть я хотел, молить о прощенье, —Трижды руки мои прочь оттолкнула она.Не сомневайся, поверь: отмесив, облегчишь свою муку;Мне, не колеблясь, в лицо впейся ногтями, молю!Глаз моих не щади и волос не щади, заклинаю, —Женским слабым рукам гнев свою помощь подаст.Или, чтоб знаки стереть злодеяний моих, поскорееВ прежний порядок, молю, волосы вновь уложи!
IX
