нечто невозможное. Потому что самым удивительно было не то,
что именно она сказала. Дело было в том,
как она это сказала. Не жёстко, как эти слова вполне могли бы прозвучать, а почти ласково, словно она объясняла ему что-то важное. Что-то, чего он просто не понимал.
Я почувствовала прилив страха и беспокойства, а затем ещё и… гордости. Потому что Пит всегда делал с людьми что-то подобное, но никто никогда не реагировал на это так.
Это было потрясающе.
Остальные, должно быть, тоже это почувствовали, потому что кто-то из девушек засмеялся. На этот раз вместе с Дженнифер, а не над ней.
Пит расплылся в улыбке от уха до уха, и в ней не было ни грамма фальши или расчёта. Каким-то образом, всего за несколько мгновений, Дженнифер изменила то, что о ней думали окружающие. Каким-то образом Дженнифер покорила его.
Она победила.
Снежный ком в моей груди растаял, и, как ни странно, мне захотелось плакать.
Затем Пит медленно кивнул и ещё медленнее произнёс:
— Ты… другая.
И, как мог сделать только он один, с этими словами из воздуха словно вытянуло весь кислород. Всего два маленьких слова, но он сказал их как-то по-особенному, словно другая значит лучше. Из-за этого я почувствовала себя совсем маленькой.
Его слова причинили боль, как от неожиданного пореза бумагой — тёмно-красная нить, который жжёт и жалит, но не кровоточит. И даже пожаловаться нельзя, это ведь просто лёгкий порез, всё не так уж и страшно.
Я стояла там и думала: «Я хочу быть другой».
И Рейган, я уверена, тоже подумала: «Я должна быть другой».
Интересно, понял ли Пит, что он только что сделал, — использовали ли мальчики свои слова в качестве оружия, как это делали мы.
А ещё мне было интересно, поняла ли Дженнифер, что она только что сделала. Не подстроила ли она это всё каким-то неведомым образом, чтобы казаться другой, казаться лучше.
Дженнифер моргнула, посмотрела на него, затем на толпу. Мы все ждали, что же она ответит, и под всеобщими взглядами она сказала просто:
— Я знаю.
Затем отвернулась от него и начала проталкиваться сквозь толпу, избегая смотреть кому-либо в глаза.
Рейган резко развернулась на каблуках и устремилась в противоположном направлении, а я на несколько секунд застыла, не зная, за кем следовать.
В конце концов я догнала Рейган. Но, может быть, последуй я тогда за Дженнифер, ничего из этого бы не произошло. Возможно, я смогла бы объяснить ей: «Эй, ты разрушаешь пирамиду популярности. Что, конечно, неплохо, но, возможно, тебе не стоит этого делать. Если ты продолжишь вести себя так, словно ты выше всего этого, люди разозлятся. Такие люди как Рейган. И ни к чему хорошему это не приведёт».
Я решила, что это и есть ключ к разгадке. Дженнифер просто нужно было понять, как работает мир. Ей нужен был тот, кто ей об этом расскажет.
Выдержка из «Путеводителя по Вселенной Дженнифер Чан: Том VII», статья № 48: Защита
Папа научил меня капоэйре. Не слишком многому. Просто основы. Сначала я не хотела учиться, потому что я не люблю насилие во всех его проявлениях. Но потом он рассказал мне небольшую историю.
«Иногда мир пытается лишить вещи их смысла, — сказал он, — но помни, что смысл — это дар».
Он сказал мне, что сейчас капоэйра распространена в Бразилии, но зародилась она давным-давно, в Африке. Его придумали те, кого похитили из их домов и привезли на новую землю, где они оказались в ловушке, порабощённые.
В школе нам рассказывали о рабстве в США, но я не предполагала, что оно существовало по всему миру — ещё один пример всех тех ужасных вещей, которые люди делают друг с другом.
Об истории капоэйры до сих пор ведутся споры, но вот основная теория: в Африке это было своего рода искусство, прекрасная форма самообороны, практиковавшаяся свободно. Но когда африканцы оказались в рабстве в Бразилии, им пришлось скрывать это искусство под видом танца. Им надо было скрыть его силу. Они защитили себя красотой.
От мысли об этом у меня по всему телу побежали мурашки. Потому что людям как-то удалось сделать что-то настолько прекрасное из насилия, живя под постоянным гнётом и угрозой насилия?
Я все ещё занимаюсь капоэйрой, хотя папа слишком слаб, чтобы учить меня дальше. И маму капоэйра радует гораздо больше, чем поиск инопланетян. Она говорит, что самооборона практична, что мне нужно подготовиться к тому, как устроен реальный мир.
Но изучение инопланетян — это тоже вроде самозащиты. И это может прозвучать дико, но, исследуя инопланетные заговоры я многое узнала о том, как насилие можно превратить в красоту.
Возьмём, к примеру, зону 51. Она была создана как полигон для испытаний ядерного оружия, и правительство планировало превратить её в свалку для ядерных отходов.
Можете себе это представить? США производили так много ядерного оружия, что им понадобились тысячи акров земли, чтобы похоронить весь оставшийся от производства яд. Он сделал бы эту землю смертоносной на тысячи лет.
Как по мне, звучит просто ужасно. То, что военные собирались, по сути, навсегда уничтожить все эти акры земли просто для того, чтобы они могли практиковаться в убийстве людей. Не лучший образ человека.
Можно было бы подумать, что люди чему-то да научились после целых столетий войны. Можно было бы решить, они научились её избегать.
Вероятно, именно так и подумали инопланетяне. Потому что в зоне 51 начали происходить странные вещи. Люди начали видеть вещи, которые никак не могли принадлежать этому миру. Происходили сбои, которые не могли быть просто совпадениями. Например, однажды, во время ядерного испытания, как раз перед тем, как двенадцать единиц орудий были готовы к запуску, все до одной отключились. Этого не должно было случиться. Их системы вооружения не были связаны друг с другом. Так что, возможно, одна и могла отключиться, но не все разом.
Никто на военной базе не мог в этом разобраться. Но выглядело всё так, что кто-то — или что-то — заглушило сигнал. Вероятно, что-то внеземное.
Если вы уловили нить моих размышлений, то уже всё поняли, не так ли?
После войны, случившейся после войны, случившейся после войны, — увидев, как мы вредим Земле и друг другу, увидев нас на грани ядерной катастрофы, — инопланетяне, наконец, пришли, чтобы остановить нас.
Они пришли, чтобы спасти нас от самих себя.
