Подхалим нацелился на белую рубашку, синие брюки, черный галстук и жесткую шляпу. Легкое пальто на руку, сумка в руки, серые перчатки — больше ничего не понадобилось для того, чтобы Подхалим превратился в по-настоящему почтенного и скромного господина.
Расмусу пришлось взять брюки-гольф, потому что остальные брюки в этом доме были чуточку коротки для него. Рубашка в крупную клетку, веселой расцветки галстук, спортивные чулки, кожаная куртка, надетая набекрень коричневая шляпа, коричневые перчатки и трость в руке. Посмотревшись в зеркало, Расмус решил, что он очень хорош собой.
— Рубашка чуточку тесна, — сказал Расмус и потянул за рукава. — Но если нечего выбирать, спасибо и за это.
Денег они не нашли, если не считать копилку в детской; они разбили ее и вытащили из осколков 5 крон и 62 эре.
— Какой позор! Нынешние дети не учатся копить деньги, — сказал Подхалим, покачав головой. — Они только и знают, что транжирить денежки.
В прихожей висели рядом несколько ключей, и Расмус быстро стянул мимоходом один из них, потому что ключи всегда пригодятся. Кто его знает, вдруг захочется прийти сюда еще раз.
И вот они, два респектабельных господина, рано отправившиеся в путь, стали спускаться с холмов вниз, к городу и к автобусной станции. Они решили ехать первым автобусом или поездом в Уру. Расмус был уже однажды в Уре и, по его словам, безумно стремился туда обратно.
Денег на дорогу у них не было, но такие мелочи можно всегда уладить, если ты хоть чуточку предприимчив.
Они не спеша брели по узкой, старинной улице, одной из тех, где лавки расположены друг за другом в маленьких деревянных домишках, порой высовывающих свои углы на улицу. Там они были не одни, началась дневная сутолока, некоторые лавки были уже открыты.
Молодая дама с сумкой под мышкой отпирала двери лавки, где торговали фруктами, шоколадом, еженедельными газетами, табаком и всем понемножку. Подхалим бросил быстрый взгляд на витрину, где лежали, желтея на летнем солнечном свету, любовные и детективные романы. Они пошли следом за молодой дамой; стоя к ним спиной, она поправляла волосы.
— Доброе утро, фрёкен![77] — самым своим приятным голосом поздоровался Подхалим. — Мне нужна книга под названием «Один в прерии» Джона Макинтоша.
— О?! — удивилась молодая дама. — Не знаю… Посмотрю, есть ли она у нас.
Склонившись под прилавком к ящику с книгами, она еще раз спросила название книги.
— Нет, ее у нас нет.
— Но, фрёкен, — сказал, улыбаясь как можно приятней, Подхалим. — Она вон в этой витрине! Пойдемте со мной, я вам покажу.
Дама последовала за ним на улицу, и Подхалим показал ей книгу, на обложке которой сидел верхом на белой лошади молодой человек. Мужественно и вместе с тем печально взирал он на мрачные горы.
— Эта книга называется «Его последний выстрел», — чуть смущенно сказала дама. — И у нее совсем другое название, а не то, что вы сказали.
— Разве это не «Один в прерии»? Извините, фрёкен, но мне кажется, я узнал картинку на обложке. Понимаете, я без очков. А вот эта книга рядом, как она называется?
— Она называется «Гонимые законом», — ответила дама. — Очень хорошая книга, я ее читала.
— Я тоже, — сказал Подхалим. — Прекрасная книга. Да, вот так оно и получается, когда пожилой человек не надевает очки.
Приподняв шляпу, Подхалим поклонился, потому что Расмус справился уже со своими делами в лавке и тоже вышел на улицу.
Друзья пошли к автобусной станции.
— Ну? — спросил Подхалим.
— Плохи наши дела, — сказал Расмус. — В ящике пусто, а ее портмоне — полупустое.
Да, да — в голубом кошельке лежали лишь две банкноты достоинством в десять крон и немного мелочи — едва-едва, чтобы добраться до Уры. Через четверть часа они сидели каждый в своем углу автобуса и читали утреннюю газету, не разговаривая друг с другом. В газете не было ни слова об их побеге, а полицейский, встретившийся им возле автобусной станции, не повернул даже голову в их сторону.
Автобус катился по широкой проселочной дороге, уводившей их прочь от города и Окружной тюрьмы. Заговорило радио, и диктор прочитал сообщение полиции о двух бежавших заключенных — Расмусе Хёгле и Пере Эмиле Йенсене, известном под кличкой Подхалим. Были обнародованы их приметы, рост и цвет кожи. «Красивые каштановые волосы», — было сказано о Расмусе. Один был одет в вязаную нищенскую кофту и коричневые брюки. На другом были серые штаны, куртка и голубая рубашка. Сведения о двух бежавших узниках, Пере Эмиле Йенсене и Расмусе Хёгле, просили сообщить по телефону или в ближайший полицейский участок.
— Гм, — буркнул Подхалим, обращаясь к женщине с двумя детьми, сидевшими на ближайшей скамейке. — Их наверняка скоро схватят, и это хорошо, это — просто прекрасно.
— Я видела их, — заявила женщина. — Я уверена, что я их видела: они поднимались по лестнице, когда я спускалась вниз.
— Тогда вам следует немедленно позвонить в полицию! — посоветовал Подхалим. — Шофер, вы можете остановиться и подождать, пока эта дама позвонит в полицию?
— Это против правил! — ответил шофер.
— Это противозаконно мешать ей звонить, — отрезал Подхалим.
Да, ясно, что шоферу ничего не оставалось делать, как только остановить машину. Малыши широко открыли глаза от удивления; их мама будет звонить в полицию! Она видела две подозрительные личности, которые поднимались по лестнице, когда она спускалась вниз!
Никто не следил за двумя дружками, когда они вышли на станции Ура. Подхалим нес габардиновое пальто на руке, а Расмус накинул на плечи кожаную куртку. Он засучил рукава рубашки. Во-первых, потому, что было тепло. А во-вторых, рубашка была ему чуть коротка, но это было не так заметно, когда рукава засучены.
Был обычный рабочий день. Хозяйки занимались покупками, дети бегали и играли. Друзья не могли ничего предпринять, пока не настанет вечер. И полагали, что не худо бы выпить чашечку кофе со сливками и съесть бутерброд с сыром или колбасой. Их тощего кошелька и копилки как раз хватит на легкий завтрак. Было два-три заведения, из которых можно было выбирать, но они решились пойти в гостиницу, откуда хорошо были видны перекресток и люди, проходившие мимо. Благодаря занавескам на окнах никто не мог заглянуть в гостиницу. Но они не мешали сидевшим там беспрепятственно видеть все, что происходит на улице.
Друзья уселись за столик у окна, и стильная девушка, подойдя к ним, спросила, что им угодно. На губах у нее был такой толстый слой помады, что ею хватило бы размалевать дверь амбара.
— Два кофе, фрёкен, и две половинки французских круглых булочек каждому, одну с ветчиной, а одну с сыром.
— Хорошо, — сказала девица и заколыхалась к дверям кухни на своих высоких каблуках.
Немного погодя она вернулась такой же кокетливой походкой и стала убирать соседний столик, за которым кто-то уже позавтракал. Поставив чашки на поднос, она улыбнулась Расмусу.
— Как вас зовут, фрёкен? — спросил Подхалим.
— Соня Хансен, но друзья зовут меня просто Соня.
— Тогда мы тоже будем называть тебя Соней, — решил Расмус.
— Ишь ты, какой дерзкий, — сказала Соня и исчезла вместе с подносом.
Вернувшись назад с другим подносом, она накрыла им столик. В зале никого больше не было.
— Вы снимете здесь комнату?
— По правде говоря, еще не знаем. Надо уладить кое-какие дела, и мы не знаем, сколько это отнимет времени.
— Видать, вы еще в отпуске не были. Вы оба такие бледные.
— Нет, наш отпуск начнется завтра, когда мы уладим это наше дельце, — сказал, улыбнувшись, Расмус. — Мы вообще-то бледные по природе.
— Последние полгода мы были прикованы к работе, — сказал Подхалим. — Практически, нас держали взаперти.
— А ты не свободен в субботу? — спросила Соня Расмуса. — Здесь будет вечеринка, а мне пока что не с кем пойти. Я уверена, что ты хорошо танцуешь.
— Я бы с удовольствием, — улыбнулся Расмус. — Сделаю, что могу, но боюсь, Соня, это будет трудно. Зовут меня Йюлсруд, но можешь называть меня Йоаким, или просто Ким. А его зовут Миккелсен — Кристиан Миккелсен. Он — родственник того знаменитого Миккелсена, ну ты знаешь…
— Того, что в 1905,— подтвердил Подхалим. — Он мой дядя!
— Да ну! — поразилась Соня. Было совершенно ясно, что она понятия не имеет о том, что случилось в 1905 году, а фамилия Миккелсен не была такой уж большой редкостью.
Вошла дама, и Соня заколыхалась к ней, чтобы взять у нее заказ.
— Постарайся прийти в субботу! — кивнула она Расмусу. — Да и ты тоже! — улыбнулась она Подхалиму.
— Я ведь не танцую, — сказал Подхалим.
— Ерунда. Все равно жить прекрасно, — восхитилась Соня.
— С девчонками опасно, — предупредил Подхалим Расмуса. — Никогда не знаешь, что у них на уме. Эта совершенно непохожа на порядочную девушку.
