В ответ на это Па пригрозил, что он удерет из больницы, и Тарь решил, что он сам, лично, отвезет нас на выставку.
Как самый главный специалист по собакам, Тарь объяснил, что даже лучше, если собаку выводит не хозяин, а кто-нибудь другой. Тогда собака будет немного возбуждена, напряжена и пойдет «играя», высоко подняв голову и насторожив уши — не будет тащиться, как «коза на веревке». Тарь даже научил Ма, чтоб она мне на глаза не попадалась, а пряталась за людьми или за деревьями и оттуда время от времени меня тихонько окликала. Тогда я буду искать Ма глазами и буду тянуть шею и «играть» еще лучше.
Ма засомневалась, что мне нужно добавлять возбужденности, мол, у меня и так ее достаточно, но с Тарем не поспоришь.
И мы поехали.
Выставка собак служебных пород происходила на стадионе. Служебных — это, как я понимаю, серьезных, а не всяких там пуделей и болонок. Эта мелкота считается декоративными, то есть используется для украшения, все равно как коврики и подушечки в комнате.
Когда мы вошли на стадион, то увидели множество овчарок, боксеров, колли, которые с большим подозрением смотрели друг на друга, некоторые даже угрожающе рычали, можно сказать, напрашивались на хорошую драку.
Был и «наш брат» — эрдельтерьер. Эти сразу выделялись — такие веселые, нарядные франты. Может быть, немножко «воображалы», но зато вполне миролюбивые. Их хозяева сразу нас окружили и, завистливо оглядывая меня, стали расспрашивать про мою родословную. Они все говорили, что я очень красивая, спрашивали, кто это так хорошо меня постриг, и озабоченно оборачивались на своих питомцев — сравнивали.
Тарь расцвел и даже несколько раз назвал меня ласково — Дитушей, но не удержался и съехал-таки в разговоре на свою любимую тему: стал утверждать, что нет породы лучше овчарок, а среди овчарок «всех времен и народов» не было лучше его Райда. Ну прямо «чемпион мира и окрестностей».
И так Тарь расхвастался, что не заметил, как владельцы эрделей с недоумением переглядываются: чего это он так овчарок нахваливает? И потихоньку отходят от него в сторону.
Наконец на выводку позвали нас, эрделей. Мы должны были ходить по кругу друг за другом, а судьи — выбирать собак с лучшим экстерьером и переставлять их в начало, чтоб мы в конце концов выстроились по порядку, начиная с лучших.
Ма куда-то скрылась, все встали со своими сопровождающими друг за другом, пока как попало. И хитрый бывалый Тарь скромно встал со мной в конец ряда, чтоб я выделялась своей красотой, чтоб сразу было видно, что мне там не место.
И точно. Мы еще и одного полного круга не сделали, как судьи нас остановили и переставили меня вперед — третьим номером. Мы опять двинулись. Еще круг, и я стала вторая. Потом мы ходили несколько кругов подряд, а судьи никак не могли решить, кто из нас первый, а кто второй.
Эрделька, которая шла передо мной, уже один раз выставлялась и получила тогда золотую медаль. Ее хозяин был известный человек в собачьем клубе, а я — никому не знакомая Золушка. Но все вокруг восторгались мной, я слышала со всех сторон:
— Красавица!
— А как идет — прямо танцует!
— Балеринка!
Тарь гордо вышагивал рядом со мной, я слышала, что Ма откуда-то тихо зовет меня, и «играла» вовсю.
Наконец нас остановили — я получила первое место! Победила! Золотая медаль!
Я больше всего была за Таря рада.
Нас позвали к судейскому столу — за медалью. Судьи еще что-то уточняли у Таря, расспрашивали невесть откуда взявшуюся Ма, и тут вдруг один толстый судья — он больше всех сомневался — захотел посмотреть мои зубы.
Продолжая разговаривать, наш словоохотливый Тарь наклонился ко мне, небрежно так: он думал, что это пара пустяков — насильно открыть рот уважающей себя собаке. Он думал, что это все равно что у Райда зубы показать. Да ничего подобного! На всем белом свете есть только один человек, которому я это разрешаю, — Рыжуше! А она дома лежит, больная.
Я увернулась от Таря раз, другой. Ма подступила ко мне и тоже попробовала, но я уже вошла в раж! Я не могу поступаться принципами. У судей аж глаза вылезли из орбит, а толстяк взревел:
— Да что ж это такое! Да я сам сейчас посмотрю! Чтоб у эрделя нельзя было зубы посмотреть? Неслыханное дело!
Я стояла и ждала. Тарь держал меня за ошейник. Толстяк приблизился… Мгновение — и мы все трое превратились в один живой клубок. Я толкнула судью головой в живот, опрокинулась на спину и наподдала ему лапой.
Я выворачивалась, вырывалась и рычала. Собаки залаяли, судьи были потрясены, а толстяк кипел от ярости. Он еще раз потребовал мою родословную и громогласно заявил, что хорошо помнит мою бабушку — она отличалась плохим характером и повышенной нервозностью.
Все воззрились на меня — я стояла скромная, тихая, доброжелательная.
Медаль мне все-таки дали, но уже вторую — малую, а Таря и Ма покрыли несмываемым позором за плохое воспитание собаки.
Тарь был вне себя: он сунул мой поводок в руки Ма и не оборачиваясь зашагал к машине.
Ма шла со мной и бормотала:
— Эти выставки дурацкие! Обязательно нужно было ехать! Выпендриваться нужно обязательно!
По дороге домой мы заехали к Па — его больница была недалеко от стадиона. Па вышел к нам на улицу, и Тарь сразу начал в красках изображать нашу выставочную эпопею.
Па засмеялся:
— Ну что, Дитуша, устроила потеху?
Когда мы вернулись домой и все еще не остывший Тарь с порога опять начал свою обвинительную речь, Рыжуша соскочила с постели:
— И что? Вы не смогли показать ее зубы?! Вот, пожалуйста!
И одним движением она раскрыла мою пасть. Я стояла как вкопанная.
Осенние заботы
Уже на следующий день мы забыли про злополучную выставку, потому что Рыжуша очень сильно заболела.
У нее уже несколько дней болело горло и она не ходила в школу. Детского врача, которого вызвали на дом, я отказалась пустить, потому что он был в белом халате. Я догадывалась, что он не ко мне пришел — от него не пахло собаками, но я защищала свой дом. Ба не могла со мной справиться, и пришлось больной Рыжуше в пижаме вставать и загонять меня на кухню, пока врач там, за дверью, возмущался и угрожал уйти. Когда его наконец впустили, он быстренько и сердито осмотрел Рыжушу и сказал, что это ангина и она скоро пройдет.
Он ушел, а температура вдруг опять подскочила до сорока градусов и не падала. Оказалось, что это вовсе не ангина, а какая-то другая болезнь — мононуклеоз — и возможны опасные осложнения.
Рыжуша лежала в забытьи, а Ма меняла на ее огненном лбу полотенца, смоченные холодной водой. Полотенца быстро высыхали. Рыжуша стонала, у нее болела голова, и Ма уже не отходила от нее ни днем, ни ночью.
Со мной Ма выбегала два раза в день, только на минутку, да я и сама не думала ни о каком гулянье, дома беспрекословно давала мыть лапы и сразу ложилась около Рыжушиной кровати. Ба не возражала. Она сидела, подперев голову руками, и горевала.
Па все еще был в больнице. Ему не сказали, что Рыжуша так сильно больна, потому что при язве желудка нельзя нервничать, но зато он теперь нервничал и сердился по другому поводу: почему Ма уже несколько дней к нему не едет. Наконец он не выдержал и приехал сам.
В субботу, рано утром, когда мы еще спали, раздался звонок в дверь. Ма пошла открывать и вскрикнула:
— Ты сбежал из больницы? С ума сошел!
И голос Па:
— Там в субботу все равно никого из врачей нет, в случае чего меня больные прикроют.
Я уже вертелась в передней, прыгая на Па и оттаптывая им обоим ноги.
Па пошел в комнату, а Ма продолжала:
— Тебя выгонят за нарушение режима. Какой стыд! Стольких трудов стоило тебя положить. Мой директор сам просил директора больницы… — и вдруг осеклась: — Ты что, в таком виде ехал на метро?
Па явился, в чем был в больнице, потому что дальновидная Ма всю его одежду увезла домой.
Тут Па хлопнул себя по лбу:
— Таксист у подъезда ждет! Отнеси ему деньги, шесть рублей.
— Почему так дорого? — возмутилась Ма. — На эти деньги можно всю Москву проехать, — но махнула рукой и пошла за кошельком.
Из маленькой комнаты выползла Рыжуша с полотенцем на голове и бросилась к Па обниматься, но вслед за ней появилась Ба и сразу начала «править порядок»:
— Фу! Ты же грязный, из больницы! И к больному ребенку!
Тут вернулась от таксиста Ма и разогнала нас всех по местам, а Па в ванну. С ней никто не спорил, потому что она все еще была сердитая. Па получил чистую одежду и уже шел мыться, как вдруг сказал:
— Да! Забыл! Посмотри там, в портфеле с грязным бельем.
В комнате повисла тишина. Ба и Рыжуша застыли в дверях своей комнаты. Ма на слово «портфель» среагировала мгновенно и скрылась в прихожей.
Мы ждали, а Ма все не шла. Я отправилась на разведку. Ма стояла у зеркала и улыбалась. На полу валялось грязное белье, а в руках она держала смятый букет белых хризантем.
