Я посмотрела на Тоби. Он поставил кассету с Джонни Кэшем и теперь подпевал «Джексону» за обе партии дуэта. Я хотела показать ему волка, но потом передумала. Финн, наверное, ему показывал. И ничего нового я для него не открою.
За весь остаток пути мы перемолвились разве что парой слов. Промчались мимо съездов к Уайт-Плейнс и Харрисону. Я проезжала тут сотни раз, но в тот день все казалось чужим, незнакомым и странным. А ведь день начинался обыкновенно: я была в школе и собиралась после уроков поехать домой на автобусе. Но вместо этого оказалась на стоянке у парка аттракционов в компании человека, одетого в твидовый пиджак и жующего клубничную жвачку.
Машин на стоянке было совсем мало, и мы встали у самого входа. Тоби расправил пиджак, немного смявшийся за то время, пока его обладатель сидел за рулем. В тот день Тоби выглядел почти так же, как и в нашу предыдущую встречу. Разве что только глаза стали немного другими. Как будто чуть больше.
Тоби купил два билета, себе и мне. И хорошо, что купил — у меня с собой не было денег. Рядом с кассой располагался большой шумный фонтан.
Тоби посмотрел на него, потом повернулся ко мне.
— Сейчас я покажу тебе то, что хотел показать. Это в дальнем конце парка. Обещай, что тебе понравится.
— Я не могу этого пообещать.
Он улыбнулся.
— Конечно, не можешь. Хороший ответ.
Мы пошли по центральной аллее, носившей название Никербокер-авеню. Мимо всех аттракционов, на которых мы раньше катались с Гретой. Карусель, «русские горки», «Вверх-вниз», «Пляшущий паук». Грета всегда выбирала самые быстрые, самые страшные аттракционы. И мне приходилось кататься с ней, хотя меня постоянно тошнило.
Народу в парке было совсем мало, но там все равно пахло попкорном и сладкой сахарной ватой. Как будто кто-то готовил их в неимоверных количествах исключительно ради запаха. Чтобы посетителям сразу стало понятно, что здесь положено развлекаться и вовсю радоваться жизни. Мы прошли мимо ряда скибольных столов и длинного тира с жутковатого вида мишенями, изображавшими ковбоев, которые высовывались из бочек и прятались обратно. Тоби указал на узкую дорожку, уводящую вправо.
— Нам туда, — сказал он. — Финн говорил, что ты любишь историю, стародавние времена и все в таком роде…
Мне опять стало обидно: Тоби знал обо мне столько всего, а я о нем — ничего. Почти ничего. Это неправильно. Несправедливо. Каждый раз, когда я задумывалась о том, как Тоби и Финн говорят обо мне у меня за спиной, меня буквально трясло от злости.
Тоби остановился перед маленьким павильоном с вывеской «Образы прошлого». Перед входом в павильон по обеим сторонам дорожки стояли выставочные щиты с фотографиями цвета сепии: люди в старинной одежде. Семейные снимки, снимки детей. Иногда попадались и одиночные снимки мужчин или женщин. Наряды у них были самые разные. Ковбои с Дикого Запада. Мужчина в форме гражданской войны, сердито хмурясь, сидит на стуле с ружьем в руках и флагом Конфедерации, разложенным на коленях. Женщина с дочкой в чопорных викторианских платьях. Некоторые снимки были по-настоящему хороши. Как будто и вправду из прошлого. Но в основном сразу было понятно, что это лишь современные имитации. И дело даже не в современных прическах моделей, а скорее — во взглядах и выражениях лиц. В деланых глупых улыбках.
— Ну, что? Хочешь сфотографироваться? — спросил Тоби немного нервно. Как будто ему вдруг подумалось, что это была не самая удачная мысль — привести меня сюда.
Я знала про такие фотосалоны, видела их много раз. Но никому из моей семьи никогда и в голову не приходило, что можно зайти туда сфотографироваться. Им это было неинтересно.
— Я плохо получаюсь на фотографиях, — сказала я.
— Ты хорошо получаешься. Я видел портрет.
— Это совсем другое.
Конечно, другое. Когда твой портрет пишет художник, он сам решает, как ты будешь выглядеть. Как он сам тебя видит или хочет видеть. А камера просто тупо снимает как есть.
— Это не будет другим, — сказал Тоби. Он зашел за выставочный щит, так что я не могла его видеть. — Если хочешь, можем сфотографироваться вместе.
Я покачала головой. Но потом все же задумалась. Безусловно, я буду меньше смущаться, если мы сфотографируемся вдвоем. А то что я, как дура, пойду наряжаться одна? Пусть уж нас будет двое — двое ненормальных. Я не знала, сколько сейчас времени. Может быть, дома уже беспокоятся, что меня нет. Но вдруг поняла, что мне действительно хочется сфотографироваться.
— Ну, хорошо. Можно. Если хотите.
— Прошу прощения?
— Давайте сфотографируемся. Вдвоем.
Голова Тоби возникла над верхним краем щита.
— Отлично! — сказал он, сияя улыбкой.
Женщине, сидевшей за стойкой у кассы, было где-то лет сорок пять — сорок семь. Тени у нее на веках отливали тремя оттенками синего. Она читала журнал «People» с фотографией Пола Хогана в роли «Крокодила» Данди на обложке. Когда Тоби к ней обратился, она отложила журнал, перегнув его, чтобы потом не искать страницу, на которой остановилась.
— Пожалуйста, нам на двоих, — сказал Тоби.
— На двоих?
— Да, мы вдвоем. И мы хотим у вас сфотографироваться.
Тоби улыбнулся кассирше точно так же, как только что улыбался мне. Своей детской улыбкой, как я ее про себя называла. Кассирша посмотрела на Тоби, потом — на меня. Снова перевела взгляд на Тоби. Она так внимательно его изучала, словно пыталась его разгадать. Через пару секунд она, похоже, пришла к некоему заключению. Открыла ящик стола и достала листок с прейскурантом.
— Сначала нужно выбрать костюмы. У нас их много: и мужских, и женских. Примеряйте, смотрите, что вам понравится, а потом дайте мне знать, что вы выбрали.
Мы оба кивнули. Кассирша вышла из-за стойки и отперла дверь в костюмерную.
— Ты заметила? — шепнул мне Тоби.
— Что?
— Она, похоже, решила, что мы — парочка влюбленных.
— Жуть.
Не знаю, сколько времени мы выбирали костюмы. Я примерила викторианское платье. Потом — средневековое. Мне, в общем, понравилось и то и другое. Но в итоге я остановилась на елизаветинском: ярко-красном, с золотым шитьем. И глубоким вырезом. Но поскольку груди у меня не было и в помине, платье смотрелось вполне прилично. Тоби выбрал солдатскую форму времен войны за независимость. Она была синей, и когда я сказала ему, что синий — цвет американцев, он ответил, что ему без разницы. Тем более, сказал он, на фотографии не будет видно, какой там цвет. Потому что она черно-белая. Кстати, ему очень шла форма. В ней он выглядел как настоящий солдат. Как человек, повидавший немало кошмаров и ужасов. Он стоял, прислонившись спиной к стене. Держа на плече бутафорскую винтовку.
Кассирша оказалась по совместительству и фотографом. Нам пришлось подождать, пока она подготовит свое оборудование. Установив штатив, она оглядела нас и сказала:
— По-моему, вы не понимаете.
— Чего не понимаем?
— Нужно, чтобы костюмы были из одной эпохи. Нельзя смешивать разные времена.
— Ничего страшного, — сказал Тоби. Сказал дружелюбно и очень спокойно. — Мы знаем, что делаем.
— Сэр, вы просто не понимаете, — повторила женщина, скрестив руки на груди. — Мы не делаем снимки в костюмах из разных эпох. Таковы правила. Как я уже говорила, у нас большой выбор костюмов.
Я посмотрела на свои ноги. Елизаветинские туфли, имевшиеся в костюмерной, были мне маловаты, и пятки немного свисали. Тоби положил руку мне на плечо, и у меня вдруг возникло странное ощущение, что мы с ним заодно. Я не уверена, что мне хотелось быть заодно с Тоби в чем бы то ни было, но в тот конкретный момент — перед этой упертой теткой с ее глупыми правилами — я очень остро прочувствовала наше с ним единение.
— Прошу прощения, — сказал Тоби. — В смысле, простите, пожалуйста, но если мы платим деньги, то какая вам разница, в каких костюмах мы будем фотографироваться?
— Не знаю, насколько вам будут понятны технические подробности, но, во-первых, есть разные фоны…
— Фон — это не главное. Пусть не подходит. Возьмите что-нибудь среднее между нами. Да что угодно возьмите, нам это не важно. — Голос Тоби утратил обычную мягкость. Но уже было понятно, что эту упрямую тетку ничто не заставит пойти на уступки.
— Сэр, посмотрите на образцы наших снимков в фойе и на улице. Посмотрите внимательно и скажите, есть там хотя бы одна фотография со смешением эпох? Я слышу, вы иностранец. У вас, может быть, принято по-другому, не знаю… А у нас принято так.
Тоби не нашелся, что на это ответить. Повисла неловкая пауза. Все ждали, что будет дальше: кто не выдержит первым.
— Я переоденусь, — проговорила я почти шепотом.
— Что вы сказали? — переспросила женщина.
— Я сказала, что переоденусь. Подберу себе что-нибудь в колониальном стиле.
— Нет, Джун. Не надо. Мы все это затеяли ради тебя. Просто поедем в другое место. Найдем что-нибудь… Должно же где-то быть место, где мы можем делать все, что захотим.
