Ничего этого она не заметила, когда прибежала сюда, подгоняемая одной мыслью — скорее удрать от подполковника. Она напрягла слух — вдруг услышит голоса пограничников, их шаги, но ничего не услышала и решила, что самое правильное в ее положении, — это как можно скорее выйти из долины и, отыскав укромное место, наблюдать за ручьем. Или же выйти в открытую и махать руками, пока ее не заметят с вертолета. «Может, уже пришли Федоренко и Савельев? — подумала она об отставших пограничниках. — Ой, хоть бы»
Она постаралась припомнить, в какой стороне стоял вертолет, но не смогла. «Как будто солнце мне смотрело в спину, когда я бежала сюда», — не очень твердо подумала Тоня и, задрав голову, стала искать солнце, но и его не нашла: все, что было вверху, казалось серым однотонным месивом.
Мысли ее путались. Пришло на ум, как испугается Вася, когда узнает, что она заблудилась, и как ему будет стыдно, когда зам по тылу станет распекать его за взбалмошную жену. Но это уже случится после того, как ее разыщут, если, конечно, она останется в живых — не разобьется, слетев с какой-либо скалы, не утонет в кипящем источнике и не попадется на глаза тому типу, ради которого сюда прилетело важное пограничное начальство. Там, в вертолете, ей хотелось совершить подвиг, мерещилось, что она, Тоня, станет героиней дня. А что получилось? Что сможет сделать она одна, если вдруг встретится с тем человеком с глазу на глаз? Он, конечно же, видел ее вчера, значит, узнает и сегодня и поймет, что это она вывела пограничников на след. И тогда — не жди пощады!..
Эта мысль на какое-то время вытеснила из ее головы другую, связанную с первой, — как вырваться из этого туманного плена, найти своих?.. Второй раз за эти несколько месяцев попадает она в глупое опасное положение, но в сентябре, когда она чуть не погибла во время прилива, за ней не было вины. А теперь? Какими глазами она посмотрит на полковника, какие слова найдет для своего оправдания?
Тут снова заработал, засвистел фонтан пара, окутал ее чем-то влажным и липким, пахнущим серой; Тоня почувствовала, как сырость пронизала ее через лыжный костюм, и то ли от этого, то ли от волнения ее начал бить озноб. Надо было немедленно что-то предпринимать, двигаться, все равно куда, но двигаться, двигаться...
Страха она не чувствовала, однако ее угнетала собственная беспомощность, полная неизвестность — что ей делать, куда идти? Она поглядывала на небо — не покажется ли солнце? Прислушивалась — не раздадутся ли шаги? Но солнца по-прежнему не было видно, и ничего не было слышно, кроме шума прорывающегося из-под земли пара, а когда фонтан утихомиривался,— тихого шелеста бегущего по камням горячего ручья.
И вдруг... нет, это ей, наверное, показалось... она увидела на песчаном берегу ручья следы сапог, точно такие, как вчера. Больше того, Тоня готова была поклясться, что только что этих следов не было. Значит, их оставили за те минуты, пока свистел и все обволакивал паром кипящий фонтан. Она инстинктивно шарахнулась в сторону, норовя спрятаться за ближайший камень, но не успела. Из тумана на нее вышел огромного роста мужчина с красным лицом — это все, что она в ту минуту рассмотрела, — направил на нее дуло нагана.
— Тихо, — раздался хриплый шепот, — пикнешь — пристрелю.
Верзила медленно, нащупывая ногами скользкие камни, шел ей навстречу, не опуская нагана.
— Будь умницей, голубушка, — продолжал он все тем же шепотом. — Если жить охота. Да и я не прочь еще поторчать на этом свете. Так что у нас с тобой одна цель... Но, но — ни с места! — прикрикнул он, заметив, что Тоня отступила на шаг. — Ты у меня заложницей будешь. Отпустят меня с богом твои вояки, жива останешься, не отпустят — вместе помрем: ты сразу, а я чуть позже, если с маху не пристрелят. Так что ты у меня единственная надежа, уразумела?
Тоня, кажется, «уразумела». Она поняла, что сейчас, сию минуту этот негодяй в нее не выстрелит — звук выстрела наведет пограничников на след — и до поры до времени не убьет ее, потому что живая она действительно его последняя «надежа», последний шанс прожить еще сколько-то. Если его окружат пограничники (а они это, конечно, сделают), он начнет торговаться с ними, менять ее, Тонину, жизнь на возможность уйти от неминуемой расплаты. Она на миг представила себе Васю, какими глазами он будет смотреть на приставленный к ее затылку наган, и обомлела от ужаса...
— Со мной пойдешь, — донесся до нее голос верзилы. — Ты тут все ходы-выходы знаешь... Выведешь меня из этой парной бани... Никого не встретим — твое счастье. Встретим — на себя пеняй, — он вдруг по бычьи наклонил голову и плотоядными глазами уставился на Тоню. — Эх, не в такой бы час встретил я тебя! Вот побаловался б в свое удовольствие, — он вздохнул. — а сейчас никак нельзя, потому что тут жизнь на кон поставлена, .Ладно, точка. А теперь пошевеливайся, голубушка. Иди, иди на выход! Только не по ручью иди, там твои вояки, небось, заслон выставили... а тот, с собакой, хитер, подлец, сообразил, что я назад в парную задумал податься.
«Значит, где-то близко ручей, раз он вспомнил о нем, — подумала Тоня. — ручей течет из долины, и набреди я на него...»
Верзила вплотную подошел к Тоне и приставил к ее спине наган.
Тоня медленно двинулась, не имея ни малейшего понятия о том, куда она идет, сзади доносилось сиплое, простуженное дыхание, тяжелые шаги по хрустящей гальке.
Первый страх у Тони прошел, и мысль работала остро и ясно.
А отличие от преступника, который надеялся использовать ее, чтобы отдалить свои последний час, она не боялась встречи с пограничниками, уж кто-то, а они знают, как задержать нарушителя, как его обезвредить. пропустят, сидя в засаде, а потом выстрелят ему по ногам, чтобы взять живым, или Мирта, мгновенно выскочив, схватит его за руку, и он не успеет спустить курок.
И в то же время Тоня понимала, что шансов на встречу со своими у нее почти нет, что очень скоро терпение этого негодяя иссякнет, он решит, что она нарочно водит его, выигрывая время, и прикончит без выстрела — ударит болтающейся у пояса финкой или просто задушит своими огромными ручищами.
Что же делать?
Свистящий столб пара, вновь вырвавшийся из земли и сразу же поглотивший все вокруг, внезапно озарил ее: бежать, пока ничего не видно! И будь, что будет!
Не раздумывая, она шарахнулась вправо, нарочно упала и покатилась вниз по галечному склону, и тот же миг раздался выстрел, другой, третий... Что-то небольно ушибло, будто обожгло ногу, но Тоня мгновенно поднялась, не чувствуя боли, и что было сил Побежала прочь от того места, откуда доносились выстрелы. В ее распоряжении было несколько минут, пока стояла темнота и висел выплеснутый гейзером пар.
От страшного напряжения, от крутизны склона, на который она, все еще не чувствуя боли в ноге, карабкалась, едва переводя дыхание, от удушливого, насыщенного парами серы воздуха ей стало плохо, и она, уже не стремглав, как в первые секунды, а медленно, едва-едва добралась до гребня и уже совсем через силу перевалила через него на ту сторону и в изнеможении опустилась на голый камень. Остро заболела нога, Тоня потрогала ушибленное место и ахнула: рука сразу стала красной от крови. Она поняла, что ранена — даже нашла две маленькие дырочки в тренинге: пуля прошла навылет, к счастью не задев кость.
Идти дальше Тоня не могла, да и боялась; достала носовой платок и кое-как перевязала рану.
Удивительно тихо и спокойно было вокруг. Не верилось, что здесь, где-то совсем рядом мечется матерый преступник, что его ищут и теперь бегут на выстрелы пограничники, бежит ее Вася, что впереди еще жестокая схватка...
От потери крови и переживаний Тоня закрыла глаза, забылась и неизвестно сколько бы пробыла в забытьи, если бы не услышала чьи-то торопливые шаги. Она испугалась, вздрогнула — не тот ли мерзавец снова отыскал ее? — и на всякий случай прижалась к камню, стараясь слиться с ним, даже зажмурилась, но не утерпела, открыла глаза и увидела Константинова.
— Антонина Кирилловна!.. Тоня! — обрадованно крикнул он, но сразу осекся, увидев окровавленный платок на ноге. — Ты ранена?
Она слабо улыбнулась.
— Что там? — спросила она через силу. — Все живы?
— Живы... А того взяли. Только что. Патронов у него больше не было, что ли.
— А ты чего здесь?
— Тебя ищу. Все ищут. Полковник сказал, что ты заблудилась.
— Заблудилась, — подтвердила Тоня.
— Это он в тебя стрелял?
— В меня. Я от него удрала, когда гейзер стал работать.
— Бедная ты моя...
— Очень нога болит...
Константинов ничего не сказал, легко поднял Тоню на руки и крепко поцеловал в губы.
— Не надо, Петя, — вяло отмахнулась она. — Я не люблю, когда это... несерьезно.
— А если серьезно? — он грустно посмотрел ей в глаза. — Если это очень серьезно, Тонечка, что тогда?
— Отпусти меня, я сама пойду.
— Глупенькая, тебе же больно... А мне — счастье... тебя нести.
