— М-м… Вычитание, деление, дробление, извлечение, вынос за скобки…
— Математика, — с пониманием вздохнул Давыдов. — Беда у меня с этой математикой и вечные проблемы… Помню, воевали с турками за проливы. У них — пять кораблей! Так мы четыре потопили, два сожгли…
— Как же так вышло, ваше сиятельство. Кораблей же пять.
— О, тому есть объяснение! Я даже запомнил, там так дружелюбно еще называлось… Френдли… Френдли фойр, вот! — Почесал он затылок штопором и вновь задумчиво посмотрел на бутылку вина. — Надо отметить назначение, штабс-ротмистра, пока он не увидел!
— Господин полковник. — Кашлянул я, пока Давыдов вновь накручивал штопор на пробку.
— Да-с?
— Разрешите просьбу, господин полковник.
— Слушаю вас внимательно, ротмистр. — Отвлекся он от бутылки.
— Вчера у меня был разговор с двенадцатью новоприбывшими. Вам должны были о них доложить.
— Верно, юнкер Ломов сообщил обстановку.
— Я имел с ними беседу ночью Из оговорки княжича Куракина я понял, что спутники его, а так же иных семей вольноопределяющихся, смотрят на земли Юсуповых. То есть, род Куракиных, вполне возможно, имеет планы поучаствовать в нападении.
— Это как понимать?! На семью командира?!
— Я полагаю, одной из причин прибытия двенадцати благородных господ является выход из-под знамени полка для участия в войне. И в этом есть моя просьба, — опередил я рвущееся из Давыдова возмущение. — Я прошу вас не препятствовать этому выходу. Прошу отнестись к нему со всем терпением и равнодушием.
— Это с какой это стати я должен терпеть эдакую фронду?! — Чуть не разбил он бутылку резким жестом.
— Я прошу вас об этом. Это политика, господин полковник.
— Политику я люблю еще меньше математики… — Помрачнел его сиятельство. — Так говоришь, предадут?
— Не предадут… Но перед решительным моментом, я бы не стал на них рассчитывать.
— Вот как… — Погрустнев, Давыдов дошел до кресла и сел на его краешек.
Одним ударом по дну бутылки выбил пробку — даже не предав этому значения, и надолго приложился к горлышку.
Я за это время присел за соседнее кресло, разделенное журнальным столиком.
— Ротмистр, тебя есть любимая грустная песня? — Поднял он на меня взгляд.
— М-м, нет.
— Молодой еще… — Опустив руки, посмотрел Давыдов на ковер. — Хорошо, я исполню вашу просьбу. Надеюсь, вы знаете, что делаете. Да, кстати, хорошие новости, ротмистр! — Воспрянул Давыдов, будто и не было тягостной беседы.
— Да, господин полковник? — Поднялся я вслед за ним.
— Сегодня я обнаружил шикарный торт в нашем номере! И, уж поверьте, я знаю толк в высокой кухне — среди нас прячется отличный повар! В обмен на вашу просьбу, приказываю найти его и приставить к делу!
— Да, но…
— Обещайте ему очередное звание и долю из полковой казны! — Отмахнулся господин полковник. — Пойду поищу лаз, откуда забрались эти двое в наш номер, и далее в гроб! Вдруг маршрут небезопасен, они сорвутся и не принесут мне завтра новую бутылку вина! — Ворчал он более тихо, удаляясь внутрь коридора, уходящего вдоль спален.
Я грустно плюхнулся обратно в кресло.
Внизу послышался лязгающий голос Руслана Артемьевича.
А на ум пришли слова песни, тут же пропетой грустным голосом посреди пустующей гостиной:
— Ой ты степь широ-ока-ая-я…
Глава 6
Поздняя зима в Любеке выдалась на редкость пасмурной и промозглой. Через трещину в потолке виднелось серое небо; на прогоревшую крышу одноэтажного склада, шипя и испаряясь о раскаленную кровлю, падал дождь. Часть воды и горячего пара задувало внутрь помещения — капли стекали по грязно-серым стенам и собирались в лужу прямо под запечатанными коробками с фотоаппаратами «Никон». К вечеру, думаю, зальет все — и фотоаппараты, и телевизоры, и все то многочисленное, что местная банда успела смародерить по брошенным магазинам.
На подтапливаемое богатство из центра склада грустно смотрели пятеро связанных мужчин балканской внешности. На редкость понятливые люди оказались — правда, уже после бесславной гибели предводителя. К слову, трещина в крыше — его кривых рук дело. Очень неаккуратная работа с Силой — князь Давыдов действовал не в пример изящней, аккуратно распылив «ветерана», прикрывавшего деятельность этой бандитской группы, по воздуху.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Вот когда остальная бригада продышалась, прочувствовала, чем дышала, тогда-то предпочла дружно бросить оружие, встать на колени и заложить руки за голову. Потом как-то догадались, что связывать их — слишком не по статусу для нападавших, и изобразили этот номер самостоятельно. Слишком уж жить хотелось — узлы вязали на совесть, я потом проверил.
В глазах местных бандитов до сих пор тлела жуткая обида на судьбу — еще неделя, и город обязательно бы открылся, и все награбленное здесь стало бы их законной собственностью. А теперь вокруг ходят неизвестные и страшные люди, которым отчего-то нужны костюмы, туфли, пальто и сорочки. Еще наборы сковородок и кастрюль. А все самое ценное — пропадает зазря.
— Люди стали меня забывать! — Выдал мне днем князь Давыдов.
Это он так ревностно отреагировал на то, что Руслан Артемьевич его не признал — переживать внутри себя и всячески тихо страдать он не умел, и горячая натура требовала немедленно исправить обнаруженный изъян в реальности. В его характере было забыть или уничтожить источник беспокойства — но чем-то отношение школьного учителя зацепило господина полковника куда как сильнее, чем мнение иных, куда более высокопоставленных.
На мое логичное предположение, что признать героя всех войн, одетого в одну занавеску — было бы просто невежливо, его сиятельство просто отмахнулся.
— Обязательно нужен громкий подвиг! — Упрямился он. — Ну, и одежда… — Все-таки согласился князь, посмотрев на кончики тапок, выглядывавших из-под шторы.
Тем более, что герои в плаще, спасающие мир, это звенящая пошлость. А в плаще на голое тело мир спасать нам запрещает закон.
— Хотя был у меня один случай, — покивав на мои доводы, добавил господин полковник. — Там пришлось действовать даже без плаща!
— Вряд ли ваш портрет в таком виде повесят в школах.
— И это верно, — отпали у него всякие сомнения.
Соседний бутик был разграблен, а большинство приличных магазинов стояли с заколоченными витринами. К счастью, в этот момент с улицы требовательно посигналили, а потом и вовсе выпустили автоматную очередь по отелю — местные собиратели дани напомнили о себе. Ну а мы — вышли поздороваться. Заодно уточнили, куда делать одежда из бутика, сколько детей у водителя, и как сильно они будут по нему скучать, случись с ним что. Количество людей в бригаде, имя покровителя и доля, которая уходила куда-то наверх — выяснились уже по пути, в кузове добронированного «Тойотовского» пикапа с приваренными листами металла на бампер и вдоль бортов.
В рейд отправился князь, я в качестве водителя и Артем — оператором пулеметной установки в кузове. Не то, чтобы Артему нужно было огнестрельное оружие — но там было подходящее под его размеры кресло и отсутствовал потолок. Плюс было кому проследить за пленными.
Телохранителя я спровадил в город собирать оперативную информацию — пока его не стали плотно ассоциировать с нашей группой и не зачислили в чужаки.
Ну а восемь благородных дилетантов княжеских кровей еще утром уехали захватывать местный телеграф под руководством Руслана Артемьевича — неведомо куда, неведомо зачем и как его потом удерживать, но благодаря этому их не нужно было кормить, поэтому инициативу я горячо поддерживал. Так-то их должно было быть не восемь, а двадцать, но… Беседа с двенадцатью новоприбывшими, проведенная господином полковников в помещении кафе, состоялась за час до этого и заняла минуты две. Особо разбираться князь Давыдов не стал, и просто вышвырнул двенадцать «ночных» вольноопределяющихся из полка — справился бы и быстрее двух минут, однако полагалось назвать каждого по имени. И если Орлова он еще признал по ушам и росту, то… В общем, пришлось подсказывать, выдерживая на себе напряженные взгляды бывших однополчан.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
