– Подожди зажигать, – сказал он ей, опасаясь, что дымок, поднявшийся над облетевшими деревьями, насторожит людей по ту сторону реки.
Плотные полоски коры Томас обернул вокруг широкого наконечника стрелы. На это ушло время, но зато в результате головка стрелы превратилась в плотную связку щепы и коры, которую он обмотал большими листьями. Огненная стрела должна хорошо гореть, и листья должны были защитить пламя, чтобы оно не погасло в полете. Он смочил листья в лужице, поместил их поверх сухих прутиков, обвязал ниткой, потряс стрелу и, убедившись, что все закреплено надежно, велел Женевьеве зажигать.
Она ударила кресалом по кремню, и порошок из трухлявого дождевика мгновенно вспыхнул ярким пламенем. Томас, дав огню разгореться, поднес к нему стрелу и поджег ее. Пока он крался вниз по склону, туда, откуда мог видеть крытую соломой кровлю мельницы, ясеневое древко потемнело.
Он взялся за тетиву. Пламя обожгло левую руку, так что натянуть тетиву полностью возможности не было, но для близкого выстрела этого и не требовалось. Надеясь, что никто не смотрит из окон мельницы в его сторону, он пробормотал адресованную святому Себастьяну молитву о том, чтобы стрела полетела как надо, и выстрелил. Зажигательная стрела, оставляя легкий дымный след, описала дугу над рекой и вонзилась как раз в середину соломенной крыши. Наверное, этот звук, пусть и не очень громкий, обратил бы на себя внимание людей внутри мельницы, но одновременно с ним в городе выстрелила пушка, заглушив все прочие шумы.
Томас затоптал маленький костерок Женевьевы, вернулся с ней вверх по течению и сделал знак Филену и людям с арбалетами ползти вниз к опушке леса. Здесь он затаился и стал ждать.
Кровля мельницы была влажной. До этого долго шел сильный дождь, и покрытая мхом солома потемнела от сырости. Томас увидел, как над тем местом, где стрела зарылась в грязную крышу, поднялась струйка дыма, но язычки пламени не показывались. Арбалетчик по-прежнему стоял позевывая в дверном проеме. Набухшая от дождя река переливалась через запруду плотным пенисто-зеленым потоком, который будет сильно толкать бегущих. Томас бросил взгляд назад, на крышу мельницы, и ему показалось, что дымок слабеет. Если так, придется начинать все сначала и, может быть, повторять до тех пор, пока огонь не займется. Он уже подумывал о том, чтобы пойти с Женевьевой обратно вниз по течению и поискать новую растопку, но тут неожиданно дым появился снова. Он быстро густел, раздуваясь, как маленькая дождевая туча, потом на кровле показалось пламя, и Томасу даже пришлось шикнуть на радостно зашумевших. Огонь распространялся с молниеносной быстротой. Должно быть, зажигательная головка стрелы, пробив темную сырую солому, проникла в более сухой нижний слой, и теперь сквозь покрытую мхом крышу пробивались языки пламени. В считаные секунды заполыхала уже половина крыши, и Томас понял, что этот пожар уже не потушить. Огонь перекинется на стропила, крыша рухнет, и все, что есть в мельнице деревянного, будет гореть до тех пор, пока от мельницы не останутся лишь закопченные каменные стены.
И тут из двери высыпали люди.
– Пора! – сказал Томас, и стрела с широким наконечником, перелетев реку, отбросила выскочившего было из мельницы человека назад.
Защелкали арбалеты коредоров. Стрелы ударялись о камень, одна попала человеку в ногу. Вторая и третья стрелы Томаса еще летели, когда снова выстрелили арбалеты. Одному из людей с мельницы удалось зашмыгнуть за горящую постройку. Он наверняка собирался предупредить остальных осаждающих, и Томас понимал, что времени в обрез. Из мельницы выбежали еще люди, и Томас выстрелил снова. На сей раз его стрела угодила в шею женщине, но жалеть об этом ему было некогда: он натянул лук и выстрелил снова. Потом дверной проем опустел, и Томас, забрав с берега одного из своих арбалетчиков, велел остальным, если на пороге появится еще кто-нибудь, немедленно стрелять.
– Переправляемся! – крикнул он Филену.
Томас и арбалетчик первыми бочком перебрались на ту сторону по узкой, примерно в ширину ступни, скользкой каменной дорожке, через которую переплескивалась клокотавшая под ногами вода. Филен с сыном на плечах еще вел по запруде остальных коредоров, когда Томас, выбравшись наконец на городской берег, послал стрелу внутрь мельницы, в освещенный пламенем проем. На пороге валялись тела. Застреленная им женщина смотрела на него широко раскрытыми мертвыми глазами. Из леска, находившегося между мельницей и городской стеной, вылетела и, едва не задев Томаса, плюхнулась в мельничный пруд арбалетная стрела. В тот же миг с башни замка сорвалась другая стрела с белым оперением. Она полетела в рощу, где скрывался арбалетчик, и тот больше себя не обнаруживал.
Поскользнувшаяся на запруде женщина с истошным воплем упала лицом вниз в белую бурлящую воду.
– Оставь ее! – крикнул Филен.
– Вверх по тропе! – заорал Томас. – Живо!
Вперед, с наказом выломать или разбить маленькие воротца в стене над склоном, он послал одного из коредоров, вооруженного топором. Следом вверх по склону торопливо взбирались люди. Томас, в запале, призывал их по-английски, но его понимали, даже не зная языка.
И тут позади послышался сильный треск. Часть мельничной крыши рухнула, разбросав искры и взметнув языки пламени.
В этот момент из дверей мельницы выскочил ее последний защитник. Высокий детина был не в кольчуге, как другие, а в коже, его опаленные волосы дымились, а физиономия, перекошенная в злобной гримасе, отличалась редкостным, прямо-таки невиданным безобразием. Он перескочил через барьер из мертвых и умирающих, и Томасу в какой-то миг даже показалось, что этот человек хочет на него броситься. Однако он развернулся в попытке убежать, и лучник, натянув тетиву, засадил ему стрелу между лопаток. Тот упал ничком. На поясе подстреленного урода висели меч в ножнах, нож и колчан для арбалетных болтов, и Томас, исходя из того, что оружие лишним не бывает, решил все это забрать. Наклонившись, лучник расстегнул на умирающем пояс, но тот из последних сил яростно вцепился лучнику в лодыжку.
– Бастард! – прорычал он по-французски. – Бастард!
Томас пнул его ногой в лицо, выбив ему зубы, и добавил по тому же месту каблуком, а когда умирающий разжал хватку, отпихнул его в сторону. Тот затих.
– Вверх! – крикнул лучник. – На холм.
Увидев, что Женевьева благополучно перебралась через запруду, он кинул ей пояс с оружием и колчан и поспешил за ней наверх по тропке, что вела к маленьким воротам за церковью Святого Сардоса. Вдруг калитка охраняется неприятелем? Но если там и стояла охрана, сейчас ей было не до того. Лучников на стенах замка стало больше, и они обстреливали город. Вставали, пускали стрелы, пригибались и стреляли снова. В ответ в городе защелкали арбалеты. Арбалетные болты отскакивали от замковых стен.
Тропка была крутой и мокрой. Томас все время поглядывал налево, ища взглядом врага, но ни одного из них на склоне не было. Второпях он потерял равновесие, выправился, увидел, что стена совсем близко, и поднажал еще. Женевьева уже забежала в ворота и обернулась, высматривая его. С трудом преодолев последние несколько футов, Томас проскочил в разбомбленные ворота и, следуя за Женевьевой, выбежал из темного переулка на площадь. Совсем рядом от каменной мостовой отскочила арбалетная стрела. Раздался чей-то крик, по главной улице бежали вооруженные люди. Еще одна стрела просвистела над ухом. На бегу он заметил, что арка замковых ворот наполовину разрушена и вход частично преграждает груда обломков, что рядом со стеной замка валяется куча раздетых трупов, а по мостовой во множестве разбросаны арбалетные стрелы. Потом лучник перепрыгнул через груду обломков, завернул за оставшуюся часть арки и благополучно проскочил во двор. Но тут ноги у него разъехались в разные стороны, так как мостовая оказалась чертовски скользкой, и он грохнулся, проехал, растянувшись во весь рост, несколько футов и крепко приложился к перегораживавшей двор бревенчатой баррикаде.
Подняв глаза, он увидел над собой ухмыляющуюся рожу одноглазого рыцаря.
– Что-то ты не спешил вернуться, а? – сказал француз.
– Черт побери! – отозвался Томас, озираясь.
Все его коредоры были там, кроме женщины, которая упала с запруды. Женевьева не пострадала.
– Мне подумалось, а вдруг вам нужна помощь? – сказал он.
– Ага, и уж ты-то нам, конечно, поможешь, – проворчал нормандец.
Он помог Томасу подняться и заключил его в дружеские объятия.
– Я думал, ты погиб, – пробормотал нормандец, несколько смутившись подобным проявлением чувств. Кивком головы он указал на коредоров и их детей.
– А это еще кто такие?
– Да так, разбойники, – пояснил Томас. – Голодные разбойники.
