– А точно ли, что это настоящий Грааль? – спросила она, показывая, что чаша не умещается в ларец.
– А какой же еще? – буркнул сэр Гийом.
Томас, однако, отнесся к словам девушки иначе. Подойдя к ней, он взял у нее чашу и повертел ее в руках.
– Если мой отец все-таки обладал Граалем, – спросил он, – то как же Грааль попал к брату кардинала Бессьера?
– К кому? – переспросил сэр Гийом.
Томас устремил взгляд на зеленую стеклянную чашу. Он слышал, что Грааль, хранящийся в Кафедральном соборе Генуи, сделан из зеленого стекла, и никто не верил, что он настоящий. Уж не тот ли самый это Грааль? Или другая подделка из такого же зеленого стекла?
– Человек, у которого я его забрал, – ответил лучник, – был братом кардинала Бессьера. Спрашивается, что он делал в Кастийон-д'Арбизоне, если уже нашел Грааль? Он должен был отвезти его в Париж или Авиньон.
– Господи Иисусе! – воскликнул сэр Гийом. – Ты хочешь сказать, он ненастоящий?
– Есть только один способ это выяснить, – ответил Томас и высоко поднял чашу.
Он увидел крохотные капельки золота на стекле и подумал, что вещь эта красивая, изысканная, безусловно древняя, но настоящая ли?
Лучник поднял руку еще выше, продлил на миг ожидание и уронил сосуд на пол.
Зеленое стекло разбилось на тысячу осколков.
– Господи Иисусе, – пробормотал сэр Гийом. – Господи, черт побери, Иисусе!
На другое утро после пожара, от которого сгорела большая часть Кастийон-д'Арбизона, появились первые покойники. Некоторые умерли ночью, некоторые на рассвете, и священники ходили из дома в дом с облатками, чтобы дать последнее напутствие и прочесть отходную. Поднялся громкий плач, который в конце концов разбудил Жослена. Он сердито приказал оруженосцу немедленно прекратить это безобразие, однако оруженосец, спавший в углу его комнаты на охапке соломы, был весь потный и трясся в ознобе, а на лице его высыпали темные нарывы, при виде которых граф поморщился.
– Убирайся! – рявкнул он и, видя, что молодой человек даже не шевельнулся, с сердитой бранью вытолкал его взашей.
Жослен оделся сам, натянул штаны и поверх полотняной рубашки кожаный колет.
– Ты-то не заболела? – спросил граф девицу, делившую с ним постель.
– Нет, монсеньор.
– Тогда подай мне бекон, хлеб и подогретое вино!
– Подогретое вино?
– Ты же служанка, не так ли? Вот и обслужи меня, черт возьми, а потом прибери этот хлам.
Он указал на постель оруженосца.
Граф натянул сапоги и только тут сообразил, что не был разбужен пушечным выстрелом, раздававшимся обычно с первыми петухами. Глина в стволе за ночь прекрасно затвердевала, а Джоберти считал, что как раз на рассвете выстрел наносит наибольший ущерб. Но сегодня утром пушка почему-то молчала.
Жослен размашистым шагом направился в гостиную, громко призывая пушкаря.
– Он болен, – откликнулся вместо итальянца Ги Вексий. Он сидел в углу комнаты, точил нож и, очевидно, поджидал Жослена. – Это зараза.
Жослен застегнул пояс с мечом.
– Джоберти заболел?
Ги Вексий вставил нож в ножны.
– У него рвота, монсеньор. Он потеет, в паху и под мышками появились вздутия.
– Неужто его люди не могут выстрелить из этой проклятой пушки без него?
– Наверное, могут, да только они почти все тоже слегли.
Жослен уставился на Вексия так, словно не верил своим ушам.
– Пушкари? Все слегли?
– Не только они. Похоже, болеет уже половина города, – промолвил Вексий, вставая.
Он умылся, облачился в чистую черную одежду и смазал маслом длинные черные волосы, так что они, как прилизанные, облепляли узкий череп.
– Я слышал, что идет чума, – продолжил он, – но не поверил. Ошибся я, прости, Господи!
– Чума? – перепугался Жослен.
– Господь наказывает нас, – спокойно произнес Вексий, – дав дьяволу разгуляться. Нужен ли нам более ясный знак Его воли? Монсеньор, мы должны сегодня же взять приступом замок, захватить Грааль и таким образом положить конец этому моровому поветрию.
– Чуме? – спросил Жослен и услышал робкий стук в дверь. – Входи, черт тебя дери, – крикнул он, решив, что служанка принесла ему еду, но вместо служанки вошел подавленный, перепуганный отец Медоуз.
Священник опустился на колени перед Жосленом.
– Люди умирают, монсеньор, – сказал он.
– Чего же ты от меня хочешь? – спросил Жослен.
– Надо брать замок, – сказал Вексий.
Но Жослен не слушал его.
– Умирают? – беспомощно переспросил он священника.
– Галат Лоррет умер, его жена больна. Заболела и моя домоправительница. – По щекам священника катились слезы. – Зараза переносится по воздуху.
Он устремил взгляд на ничего не выражающее круглое лицо Жослена в надежде, что его господин сможет помочь.
– Она носится в воздухе, – повторил он. – Нам нужны лекари, монсеньор, и только твое слово заставит их приехать к нам из Бера.
Жослен резко шагнул, прошел мимо ползающего на коленях священника, вышел на улицу и увидел двух своих ратников, сидящих у двери таверны с опухшими, обливающимися потом лицами. Они тупо подняли на него невидящий взгляд, и он отвернулся. Отовсюду неслись вопли причитающих матерей, на глазах у которых, исходя испариной, умирали их дети. В сыром утреннем воздухе еще плавал дымок вчерашнего пожара, и все вокруг казалось покрытым сажей. Жослен поежился. Вдруг из церкви Святого Каллика показался вполне здоровый с виду Анри Куртуа. Жослен так и бросился к нему и на радостях заключил старого рыцаря в объятия.
– Ты знаешь, что происходит? – спросил Жослен.
– Чума, монсеньор.
– Она в воздухе, да? – спросил Жослен, ухватившись за слова отца Медоуза.
– Этого я не знаю, – устало промолвил шевалье Анри, – но я знаю, что более двадцати наших людей заболели ею и трое уже умерли. Робби Дуглас тоже болен. Он хотел видеть тебя, монсеньор. И умолял найти ему лекаря.
Не удостоив эту просьбу вниманием, Жослен принюхался. В воздухе висели запахи гари, рвоты, навоза и мочи. Неприятные, но вполне привычные городские запахи, сейчас они почему-то показались ему зловещими.
– Что же нам делать? – спросил он беспомощно.
– Больные нуждаются в помощи, – сказал шевалье Анри. – Им нужны лекари.
Про себя он подумал, что скоро им потребуются могильщики, но вслух этого не произнес.
– Она в воздухе, – повторил Жослен.
Вонь была омерзительна, она надвигалась со всех сторон неотвратимой угрозой. Жослена затрясло от панического страха. Граф не был трусом и не побоялся бы сразиться с любым противником, хоть с целой армией, но не с этим коварным, всепроникающим зловонием.
– Мы уходим! – решил он. – Все, кого не коснулась зараза, снимаются и отбывают. Немедленно.
– Уходим? – переспросил шевалье Анри, ошеломленный таким приказом.
– Да, мы уходим! – решительно подтвердил Жослен. – Больные останутся здесь. Прикажи людям собираться и седлать коней.
– Но Робби Дуглас хотел тебя видеть, – напомнил Анри. Робби был Жослену не слугой или наемником, а вассалом, и забота о вассале являлась священным долгом сеньора, однако у Жослена не было ни малейшего желания навещать больных. Им, черт побери, это уже не поможет! Больные пускай обходятся без него, а он спасет от этого ужаса столько людей, сколько сумеет.
Не прошло и часа, как воинство Бера выехало из обреченного города. Всадники умчались галопом, чтобы скорей укрыться от заразы за прочными стенами замка Бера. Арбалетчиков, не имевших лошадей, бросили на произвол судьбы, но те отбыли следом за конницей пешком. Бежали также многие горожане, немалое число людей Вексия и те немногие пушкари, которых не тронула чума. Кинув «Адскую Поплевуху», они забрали лошадей, заболевших товарищей и ускакали. Из здоровых людей Жослена остался только шевалье Анри Куртуа. Он был немолод и давно перестал бояться смерти. Люди, так долго служившие под его началом, лежали в агонии. Он не знал, чем может им помочь, но твердо решил остаться с ними до конца.
Ги Вексий отправился в церковь Святого Каллика и прогнал оттуда женщин, молившихся перед изображением святого и статуей Девы Марии. Он хотел остаться наедине с Богом, и хотя он считал церковь прибежищем испорченной веры, она все же оставалась домом молитвы. Поэтому Ги опустился на колени и поднял глаза на распятого над алтарем Христа. Нарисованная кровь густо текла из страшных ран, и Ги устремил взгляд на эту кровь, не обращая внимания на паука, который сплел паутину между раной, оставленной в боку Спасителя копьем, и вытянутой вдоль перекладины левой рукой.
– Ты караешь нас, – произнес он вслух, – и пощадишь, лишь если мы исполним Твою волю. Но какова она? В чем она состоит?
