Чтобы лучше работал мозг, он закурил сигарету с марихуаной превосходного сорта «страна улыбок».
В своей каморке на Хэйес-стрит Фрэнк Фринк заставлял себя подняться с кровати. Сквозь жалюзи на одежду, грудой валявшуюся на полу, падали солнечные лучи, сверху поблескивали стеклышки сю очков. «Не наступить бы, — вяло подумал Фрэнк, — Надо вставать, идти в ванную… Может, лучше ползком? Или покатиться?»
У него болела голова, но в душе не было ни капли сожаления. «Уходя — уходи, — сказал он себе, — Сколько времени? — Часы лежали на туалетном столике, — Половина двенадцатого, ничего себе!»
Фрэнк не вставал.
«Вот и выперли», — поду мат он.
Вчера на фабрике он, конечно, перегнул палку. Не стоило распускать язык перед Уиндэмом-Мэтсоном, обладателем рыхлой физиономии с сократовским носом, кольца с бриллиантом и золотой «молнии» на брюках. Одним словом — масти. Трона. В голове у Фрэнка гудело, мысли путались.
«Да, теперь я в черном списке, — размышлял он. — Безработный. Квалификация, пятнадцатилетний стаж — все псу под хвост».
Придется идти с жалобой в Комиссию по делам рабочих. Фрэнк не замечал, чтобы Уиндэм-Мэтсон водил дружбу с «буратино» — белым марионеточным правительством Сакраменто, — а потому надеялся, что его бывший работодатель не пользуется авторитетом у подлинных хозяев, у японцев. КДР подконтрольна «буратино». Обратившись туда, он предстанет перед четырьмя-пятью белыми упитанными подонками средних лет, вроде Уиндэма-Мэтсона. Если он не добьется справедливости в Комиссии, можно пожаловаться в одно из токийских Торгпредств — они есть в Калифорнии, Орегоне, Вайоминге и той части Невады, которая принадлежит Тихоокеанским Штатам. Но ежели и оттуда он уйдет не солоно хлебавши…
Фрэнк лежал и рассматривал ветхую люстру под потолком. В голове возникали и рушились планы, один нелепее другого.
Он мог бы, например, перебраться в Штаты Скалистых Гор — это проще простого. Но где гарантии, что тамошние власти не выдадут его ТША? Нет никакой гарантии. А если махнуть на Юг? Бр-р! Что угодно, только не на Юг. Белому человеку, конечно, там привольнее, чем в ТША. Но… «В гробу я видел такое приволье!» — мрачно подумал Фрэнк.
Юг имел одну неприятную особенность. Он тысячами уз — экономических, идеологических и еще бог знает каких — был связан с Рейхом.
А Фрэнк Фринк был еврей. По-настоящему его звали Фрэнк Финк. Он родился на Восточном побережье, в Нью-Йорке. В тысяча девятьсот сорок первом году, сразу после разгрома России, был призван в армию. Когда японцы захватили Гавайские острова, его перебросили на западное побережье Соединенных Штатов Америки. Конец войны застал его на территории, отошедшей к Японии, где он и жил последние пятнадцать лет.
В сорок седьмом, в день капитуляции, он чуть не спятил. Поклялся отомстить проклятым япошкам и закопал в подвале дома свою винтовку. Любовно смазанная и обмотанная ветошью, она по сей день ждет часа, когда Фрэнк и его однополчане поднимут восстание.
В сорок седьмом ему было невдомек, что время — великий лекарь. Ныне, если он и вспоминал о своих давних мечтах устроить варфоломеевскую ночь и вырезать ненавистных «буратино» и их хозяев, то у него возникало чувство, словно он листает дневник школьной поры: вот Фрэнк собирается стать палеонтологом, а вот — дает себе слово жениться на Норме Праут, самой красивой девчонке в классе. Черт побери, сколько воды утекло с тех пор, как он вел дневник, слушал пластинки Фрэда Аллена и смотрел фильмы с участием Филдса! Со дня капитуляции он имел дело с тысячами японцев и никому из них не причинил вреда. Да и глупо думать о мести через пятнадцать лет. Впрочем, был один тип, которому Фрэнк с удовольствием перегрыз бы глотку. Омуро, его бывший квартирный хозяин. В начале пятидесятых, во время кризиса, он скупил жилье в центре Фриско и показал себя настоящей акулой: делил комнаты на крошечные клетушки, взвинчивая квартирную плату и ни разу не делал ремонта. Особенно сильно это ударяло по карману бывших военнослужащих, которым было труднее всех найти работу. Спасибо японскому Торгпредству — его чиновники судили Омуро за спекуляцию и отрубили ему голову. Зато теперь ни один делец не осмеливается нарушить суровый, но справедливый японский Гражданский Кодекс. В этом заслуга нынешних оккупационных властей, пришедших на смену Военному Кабинету. Мысль о кристальной честности служащих Торгпредства придала Фрэнку уверенности. Им наплевать, что Уиндэм-Мэтсон — глава «Корпорации У-М», для них главное — справедливость. «Кажется, я начинаю верить в эту муру насчет Сопроцветания Тихоокеанского Содружества, — подумал он, — Странно, в первые годы это казалось пустой болтовней, очередной фальшивкой. А сейчас…»
Фрэнк заставил себя подняться и поплелся в ванную. Пока он стоял под душем, по радио передавали новости.
— Не надо осмеивать эти попытки, — произнесла дикторша, когда он отключил горячую воду.
«Не будем», — мрачно подумал Фрэнк. Он знал, о чем идет речь, и все же улыбнулся, представив себе, как бесстрастные, неулыбчивые немцы шагают по красным пескам Марса.
— Gott, Herr Kreisleiter. Ist dies vielleicht der Ort wo man das Konzentrationslager bilden kann? Das Wetter ist so schon! Heiss, aber doch schon…[27] —бормотал он, намыливая щеки.
— Цивилизация Содружества должна сделать окончательный выбор: либо дальнейшие шаги к установлению равных для всех стран прав и обязанностей, либо…
«Типичный жаргон правящей верхушки», — поморщился Фрэнк.
— Мы прекрасно понимаем, что ареной, где будут вершиться судьбы всех рас — арийской, японской, негроидной… — к дальше в том же духе.
— У нас погодка благодать, ну просто schön[28]. Жаль только, нечем нам дышать… — весело мурлыкал он, одеваясь.
Но факт остается фактом: Тихоокеания практически не участвует в колонизации планет. Она занята, а вернее — завязла в Южной Америке. Пока немцы одну за другой запускали в космос огромные автоматические станции, японцы выжигали сельву в Бразилии и возводили жилые кварталы для бывших охотников за черепами. К тому времени, когда стартует первый японский космический корабль, наци приберут к рукам всю Солнечную систему. В старых учебниках истории было написано, что Германия опоздала к разделу мира. Немцы спохватились, когда другие страны Европы дорисовывали карты своих колониальных империй. «На этот раз они не согласятся плестись в хвосте, — размышлял Фрэнк. — Немцы — хорошие ученики».
Потом ему вспомнилась Африка и проводимый там нацистами эксперимент. От этих мыслей кровь стыла в жилах.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
