«Да. Думай о тактике. Думай о сражении. Не думай о Данни».
Он оттолкнул Моаша и встал. Труп Данни был изувечен до неузнаваемости. Каладин стиснул зубы и отвернулся, ушел прочь, не оглядываясь. Растолкал наблюдавших мостовиков и подошел к краю расщелины, сцепив руки за спиной и расставив ноги. Это было неопасно, если не приближаться к мосту. Паршенди спрятали луки и отступали. Куколка казалась огромным каменным яйцом в дальней левой части плато.
Каладин хотел наблюдать. Это помогало ему мыслить как солдат, а это в свою очередь позволяло справиться со смертями тех, кто его окружал. Мостовики, поколебавшись, подошли к нему и встали рядом по-парадному. Присоединился даже Шен-паршун, молчаливо подражая остальным. Пока что он без возражений выходил с ними в каждую вылазку с мостом. Он не отказывался быть частью войс ка, убивавшего его родичей, не пытался мешать штурму. Газ был разочарован, но Каладина это не удивило. Такими уж были паршуны.
Не считая тех, что по другую сторону расщелины. Каладин смотрел на битву не отрываясь, но сосредоточиться на тактике было непросто. Смерть Данни слишком сильно его ранила. Парнишка был другом, одним из первых, кто его поддержал, одним из лучших среди мостовиков.
Каждая смерть приближала катастрофу. Чтобы натренировать всех как следует, нужно несколько недель. Они скорее потеряют половину состава – или даже больше, – чем окажутся готовыми к сражению. Это никуда не годилось.
«Что ж, придется что-то придумать», – сказал себе Каладин. Он принял решение и теперь не имел права отчаиваться. Отчаяние – роскошь.
Он развернулся и решительным шагом направился прочь от расщелины. Мостовики изумленно уставились ему вслед. У Каладина вошло в обыкновение наблюдать за битвами до самого конца. Даже солдаты Садеаса это заметили. Кое-кто считал, что мостовики много о себе возомнили. Некоторые, однако, зауважали Четвертый мост. О Каладине и так все болтали из-за истории с Великой бурей, теперь прибавилось и это.
Четвертый мост последовал за Каладином, и он повел их через каменистое плато. Он намеренно не взглянул на сломанное, изувеченное тело на мосту. Данни был единственным мостовиком, кому удалось сохранить хотя бы тень невинности. И теперь он мертв – затоптан Садеасом, пронзен стрелами, что прилетели с двух сторон. Его не заметили, забыли, бросили.
И ничего здесь не изменить. Взамен Каладин направился туда, где на открытой каменной площадке лежали измученные мостовики из Восьмого моста. Он помнил, как точно так же лежал после первых вылазок с мостом. Теперь же лишь слегка запыхался.
Как обычно, остальные мостовые расчеты бросали своих раненых, отступая. Один бедолага из Восьмого полз к своим со стрелой в бедре. Каладин подошел к нему. У мостовика была темно-коричневая кожа и карие глаза, густые черные волосы заплетены в длинную косу. Вокруг него копошились спрены боли. Он испуганно воззрился на подошедшего Каладина и мостовиков из Четвертого моста.
– Не шевелись, – тихо проговорил Каладин и, присев, аккуратно перевернул раненого, чтобы лучше рассмотреть его бедро. Задумчиво потрогал края раны. – Тефт, нам понадобится огонь. Доставай трут. Камень, моя иголка с ниткой все еще у тебя? Они понадобятся. А где Лопен с водой?
Четвертый мост молчал. Парень оторвал взгляд от растерянного раненого и посмотрел на своих людей.
– Каладин, – проговорил рогоед, – ты знать, как другие расчеты относиться к нам.
– Наплевать.
– У нас больше нет денег, – сказал Дрехи. – Сложив все жалованье, мы с трудом набираем достаточно на бинты для собственных раненых.
– Наплевать.
– Если мы начнем заботиться о раненых из других расчетов… – Дрехи тряхнул русой головой. – Нам придется их кормить, выхаживать…
– Я что-нибудь придумаю.
– Я… – начал Камень.
– Бурю на ваши головы! – крикнул Каладин и, вскочив, махнул рукой в сторону плато. Повсюду лежали тела мостовиков, всеми покинутые. – Только посмотрите на это! Кому до них есть дело? Не Садеасу. Не их товарищам. Я сомневаюсь, что даже сами Вестники о них подумали хоть немного. Я не буду стоять и смотреть, как умирают оставшиеся позади. Такое поведение недостойно нас! Мы не можем глядеть в сторону, точно светлоглазые, и притворяться, что не видим. Этот человек – один из нас. Он такой же, каким был Данни. Светлоглазые говорят о чести. Они сыплют заявлениями о своем благородстве. Что ж, я за всю свою жизнь знал лишь одного по-настоящему честного человека. Он был лекарем, который помогал даже тем, кто его ненавидел. В особенности тем, кто его ненавидел. Ну так вот, мы покажем Газу, Садеасу, Хашаль и любому тупому дурню, у которого есть глаза, чему этот человек меня научил. А теперь за работу… И хватит жаловаться!
Пристыженные мостовики пришли в движение. Тефт организовал сортировку раненых, отправив несколько человек на поиски мостовиков, нуждавшихся в помощи, а другим поручив набрать коры камнепочек для костра. Лопен и Даббид бросились за своими носилками.
Каладин присел и ощупал ногу раненого – хотел проверить, насколько сильным было кровотечение, и решил, что прижигать не нужно. Он сломал древко и смазал рану слизью шишкопанцирника, чтобы снять боль. Потом вытащил наконечник, вызвав у раненого стон, и перевязал рану бинтами, которые держал при себе.
– Прижми руками вот здесь, – велел он мостовику. – И не вставай. Я вернусь за тобой перед тем, как мы отправимся обратно в лагерь.
– Как… – начал тот. Из-за темной кожи Каладин предположил, что он азирец, но в речи не было ни намека на акцент. – Как же я доберусь до лагеря, если мне нельзя ходить?
– Мы тебя понесем.
Потрясенный мостовик уставился на него заблестевшими от слез глазами:
– Я… Спасибо тебе.
Каладин резко кивнул и повернулся к новому раненому, которого принесли Камень и Моаш. Тефт разжег костер; остро запахло отсыревшей камнепочкой. У мостовика была шишка на голове и длинный порез на руке. Каладин протянул руку за иглой с нитью.
– Каладин, мальчик мой… – мягко проговорил Тефт, передавая ему иглу и присаживаясь рядом. – Послушай, только не прими это за жалобу, потому что я не жалуюсь. Но скольких мы действительно сможем забрать с собой?
– Мы уже брали троих, – сказал Каладин. – Привязав к верхней части моста. Держу пари, туда поместятся еще трое, а в носилки для воды положим одного.
– А если их будет больше семи?
– Если как следует перевяжем, кто-то сможет идти сам.
– И все-таки, если их будет больше?
– Буря с тобой! – Каладин начал зашивать. – Если так случится, мы перенесем тех, кого сможем, а потом снова придем сюда с мостом за остальными. Возьмем Газа, если солдаты решат, что мы хотим сбежать.
