Первым этапом приготовлений к переброске по магрибскому методу явился подбор подходящего кувшина, в котором нам предстояло совершить этот суборбитальный перелет. Нас привели в необъятных размеров подземелье, стены которого были от пола до потолка уставлены разнообразными сосудами — греческими амфорами, западноевропейскими штофами, примитивными масляными лампами и конечно же всевозможными кувшинами, объемом от двух чашек до нескольких ведер, от самых затрапезных до богато изукрашенных тончайшей чеканкой, золотой и серебрянной насечкой, перегородчатой эмалью и драгоценными каменьями, причем такой роскоши я прежде не видел ни разу в жизни.
— Это что, колумбарий? — спросил Джефф.
— Скорее, колумбарий наоборот, — ответил я, — или вообще поле аэропорта. В одном из этих сосудов мы полетим.
— Ага, — безучастно отреагировал Сименс.
— Короля Артура бы сюда, — сказал Сквозняк, переходя от стеллажа к стеллажу.
— А при чем тут король Артур? — переспросили мы с Джеффом.
— Ну, как же! Неужели вы не слышали о его коллекции?
И Сквозняк мимоходом сообщил нам любопытнейшие факты. С XII века, в котором разворачивается действие легенд о короле Артуре и рыцарях Круглого Стола, сказочный мир сильно изменился, так что доблестным рыцарям пришлось спрятать мечи в ножны. Хоть их бронепоезд, который они в свое время по случаю перекупили у матроса Железняка, и стоит на запасном пути, они теперь приняли название Британское Королевское Общество искателей исторической посуды, и избрали своим постоянным занятием историю и археологию. Кстати, об истории: когда сэр Артур спросил матроса Железняка, как так получилось, что он, направляясь на своем бронепоезде из Петрограда, шел на Одессу, а вышел к Херсону, тот ответил коротко и просто: стрелочник виноват.
Начало удивительной коллекции, собранной Обществом, положил, разумеется, Священный Грааль, но за девять веков активной деятельности собрание Общества пополнилось и другими любопытными экспонатами, в частности: чашей, в которой Сократу была поднесена цикута, горшком, в котором Прометей пронес огонь мимо бдительных вахтеров на главной проходной Олимпа, чаркой, из которой испил поднесенного волхвами квасу, прежде чем встать, Илья муромец — обидчик, а впоследствии лучший друг Соловья-Разбойника, тогда еще не переквалифицировавшегося ни в паромщика на переправе через Оку, ни обратно. Кроме того, в их собрание среди прочего попали латунные кружки с вышеупомянутого бронепоезда, и наконец гордость коллекции — первый сосуд, вылепленный человеком, кроманьонцем с красноречивым прозвищем Чокнутый. Вот с каких пор, оказывается, справедливо утверждение, что нет пророка в своем отечестве!
Так или иначе, ифрит, которому поручили нас запустить, наметанным взглядом отыскал не слишком приментый сосуд объемом с небольшую бочку.
— И что, мы ф нем поместимся? — удивился Глюк.
— Впятером-то? Вполне, — тоном знатока ответил ифрит.
После того, как подобрали кувшин, в котором нам предстояло лететь, осталось только навести катапульту, призванную осуществить это своеобразное бомбометание. Много времени на все это дело не потребовалось: тысячелетняя практика — это, знаете ли- Интересно, что чувствует джинн, превращаясь в дым?
Мы узнали это довольно скоро. Боялся я совершенно напрасно: джинны кроили эту форму существования для себя, совершенствовали ее веками, так что всякий дискомфорт был исключен. Беседовать? Это не представляет труда. Перемещаться? Пожалуйста, куда угодно, и никаких тебе хлопот со вторым законом термодинамики. В то же время, чувствуешь каждую свою молекулу, каждую молекулу контролируешь отдельно. Вот только в химические реакции вступать надо с осторожностью, а то не ровен час отравишься, когда станешь опять человеком, в газообразном-то состоянии это не грозит, хоть построй себя целиком из зарина пополам с синильной кислотой. И еще требуется определенная степень доверия к тем, кто заключит тебя в кувшин и запустит по баллистической траектории. Но сейчас оснований не доверять у нас не было.
Пробка кувшина встала на свое место, оставив нас в темноте.
— А мы не перемешаемся? — спросил Гоги.
— Раньше надо было об этом думать, — зашипел на него Сквозняк.
— Да нет, вроде, надо только повнимательнее быть, — предположил я, физически ощущая толчки и покачивания: наш кувшин тащили волоком по полу и устанавливали в катапульту. Несколько мгновений неподвижности, удар — и вот уже только воет снаружи вспарываемый воздух, ощутимо нагревая стенки кувшина.
— Фсе целы? Фсе на месте? — беспокойно осведомился Глюк.
— Да что нам сделается- пробурчал кто-то, сконцентрировавшийся около донышка.
Шум воздуха постепенно стих, стенки сосуда остыли. Как видно, мы вышли за пределы земной атмосферы. Эх, был бы кувшин стеклянный, что за зрелище предстало бы нашим глазам! Хотя, что это я, какие глаза у газообразных существ, какими мы в этот момент являлись. Но с другой стороны, как бы то ни было, мы же все видели, пока не залезли в кувшин. Так или иначе, следующие несколько минут прошли в невесомом безмолвии. Как описать его? Не знаю. Единственное, на что это состояние похоже — полеты во сне, и в них ощущение безграничного умиротворенного спокойствия. Впрочем, длилось оно недолго: вновь нарастающий шум снаружи и сила сопротивления воздуха, прижавшая нас к той стенке, вперед которой летел кувшин, возвестили, что через пару минут мы узнаем, насколько точно была нацелена катапульта.
Последовал удар, хоть и не такой сильный, как первоначальный, пробка исчезла где-то снаружи, и через горлышко кувшина хлынул яркий свет. Впрочем, при ближайшем рассмотрении — не такой уж яркий. Светила луна, и судя по положению звезд, едва перевалило за полночь. Шумели вязы, пахло цветущей черемухой. Мы выбрались наружу и постепенно сконденсировались, медленнно и неумело.
— Так Ну и где ше мы находимся? — осведомился Глюк.
— Фиг его знает- По идее, где-то в районе Питтсбурга, если перейти в технологический мир. Кстати, лучше момента не придумаешь, чтобы никого не напугать внезапным появлением, — заметил Сквозняк, — И вообще, во время пребывания там особенно выделяться не стоит.
Он был прав, как всегда, и он же взял на себя сам переход, так что всем остальным и пальцем шевельнуть для этого не пришлось. И здесь наше стопроцентное везение, стопроцентное, поскольку обеспеченное поддержкой всех наших августейших знакомых, кончилось. — VI-
Это называется "не выделяться!" Мы оказались на ярко освещенной автомобильной стоянке, в пяти шагах от сторожа, негра преклонных годов, ошалело глядевшего на нас.
— Превращаемся в дым — и за ворота, — тихонько скомандовал я.
Четыре облачка дыма поплыли против ветра по направлению к воротам, а я подобрался к бедняге сторожу, ошарашенно протиравшему глаза:
— Все в порядке. Это Вам приснилось. Всего хорошего, и спокойной ночи!
Вот, так. Уши тоже надо держать в чистоте, а не только глаза, так что от того, что он и их лишний раз протер, хуже не будет.
По другую сторону улицы, на которой располагалась стоянка, раскинулся небольшой парк.
— Ну, Джефф, теперь Вы нас ведите, Вы эти места знаете, мы — нет.
— Ладно. Так, посмотрим- О! Ректорат! — Джефф указал за деревья, где смутно чернело среди ночи какое-то старинное здание, — Во точность!
— Хорошо. А где Вы жили?
— Пошли.
Мы вышли из университетского городка и отправились через деловую часть Питтсбурга на другой конец города, в пригород.
Питтсбург представляет из себя типичный не очень крупный город севера США. До таких мегаполисов, как, например, Нью-Йорк, ему далеко — так, дюжины две небоскребов в центральной, деловой части, а вокруг — пригороды, зеленые районы с коттеджным типом застройки, тянущиеся на десятки миль. Среди этих районов есть выстроенные в самых разных стилях, смотря по тому, что на момент строительства было в моде. И да здравствует мода, ибо только ее изменчивость позволяет впоследствии не заблудиться с непривычки. Университет располагается в одном из таких пригородов, но снять квартиру там Джеффу не удалось, все было уже занято, даром, что май. Летние факультативные семестры в последние несколько лет стали необычайно модными в Америке, просто какое-то сумасшествие. Так или иначе, пришлось Джеффу остановиться на противоположном конце города, откуда добираться не пять минут пешком, а целых полчаса на велосипеде, но зато через оживленный центр.
На залитых электрическим светом улицах в центре и сейчас было многолюдно, но публика не производила впечатления праздношатающейся. Люди с сосредоточенными лицами толпились у витрин магазинов и кафе, где были выставлены телевизоры, настроенные на программы новостей. Мы тоже остановились у одной из витрин. Ведущий сосредоточенно вещал:
