деньги. Привезенным теперь малороссиянам назначен был различный
размер суточных: Горленку и Максимовичу по 10 копеек, прочим
по пяти. Впоследствии им прибавляли, так что Горленку в 1729 году
777
давали по 50 копеек, Максимовичу по 10, прочие оставались при
пяти. Горленку счастливилось паче других и просьбы его о
прибавке суточных ради <скудости и старости> имели успех. Сын его
Андрей прислал ему пособие из Украины, куда был отпущен из
Москвы с Кандыбою, Ждановичем, Гамалеею и Степаном Бутовичем
тотчас по прибытии из Турции малороссиян и в их числе брата
Бутовичева Ивана. Положение других было горькое. Сохранилась
слезная челобитная к царю двух жен Герциковых, писанная на
третий год после прибытия в Москву. Что положение их всех не
поправилось с годами заточения, показывает челобитная от имени
всех содержавшихся в Москве малороссиян, составленная Горлен-
ком по их общему желанию в 1729 году. В ней жаловались они, что
живут в крайней нищете и <многими долгами одолжали и никакого
ни откуда не имеют вспомогательства на пропитание и одеяние>.
Так колония малороссийских эмигрантов, проживавшая в
Турции и несколько лет сряду возбуждавшая эту державу к вражде
с Россиею, с постоянно проводимою задачею освобождения
Украины, рассыпалась совершенно. Горленко с товарищами
воротился в Россию. Немногие не пошли за этими господами, но уже
не оставались в Турции, убеждаясь, что уже там им нечего делать.
Орлик ранее всех пытался сблизиться с Россиею и примириться
с царем. С этою целью он посылал к миргородскому полковнику
Апостолу письмо вскоре после полтавского сражения и в этом
письме проклинал Мазепу. То была, кажется, только проба. Орлик
остался главным двигателем замысла восстановить против России
Турцию. Но когда Турция заключила с Россиею мир, а шведский
король должен был оставить Турцию, Орлик не пристал к тем, которые обратились к царю с просьбою о прощении: Орлик пошел
вслед за Карлом XII искать приюта и опоры в Шведском
государстве. Вместе с Орликом ушли из Турции за Карлом: Война-
ровский, племянник Мазепы, братья Герцики, Нахимовский, Федор Мирович, Клим Довгополенко, бывший дозорца
переволоченский Федор Третьяк и, вероятно, еще другие, которых
имена не сделались известными. Орлик сам уселся в Христиан-
штадте с женою и детьми. У него их было - один сын Григорий, взрослый, другой, неизвестный нам по имени, моложе Григория, третий Яков, малолетний, родившийся во время пребывания
родителя в Бендерах, крестник Карла XII; было у него две дочери: одна уже взрослая, лет за двадцать, другая, рожденная в Бендерах.
Пока жив был Карл XII, Орлик на себя и на своих товарищей
получал королевскую субсидию в 13.000 шведских талеров в год.
Но по кончине Карла XII малороссийские изгнанники перестали
получать это пособие, хотя им подтверждали прежние уверения
в покровительстве. Орлик из своего убежища заправлял
поступками своих товарищей.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Войнаровский. - Его показание и ссылка. - Григорий
Герцик. - Его показание и судьба. - Участь прочих
малороссиян, содержимых под караулом. - Ссылка в
Сибирь семейства Мировичей. - Их освобождение.
Число эмигрантов, упорно не хотевших мириться с царем, редело. Некоторые попались мимо собственной воли в руки
царского правосудия.
Такая судьба неожиданно постигла Андрея Войнаровского, племянника по сестре гетмана Мазепы и любимца последнего. Он был
арестован в Гамбурге по требованию русского резидента, получившего о том приказ от своего государя. Войнаровский был
отправлен в Россию. Его подвергли допросу, но он не объявил ничего
важного, тогда как особенно от него надеялись узнать многое: никто не
был так близок к Мазепе, как он. По показанию Войнаровского, умысел дяди его возник в 1705 году, когда он был с козацким
войском близ Дубна и виделся с княгинею Дольскою, матерью но
первому браку князей Вишневецких, сродницею Станислава Лещин-
ского. Она-то уговорила его дядю поступить снова в подданство
польского короля, прельщала его милостями от Станислава, обещала ему сама выйти за него замуж. С того времени стал Мазепа вести
с нею корреспонденцию, и Станислав к нему писывал: одно письмо
Станиславово нашел Войнаровский по смерти дяди в шкатулке, показывал его Орлику и другим, но не знает, куда оно делось.
Войнаровский отозвался, незнанием - кто из генеральных особ знал в
самом начале о замыслах его дяди, но сообщал, что за несколько дней
до того, как государь проезжал через Киев, следуя в Жолкву, у
Мазепы в собрании были полковники, и он, Войнаровский, слышал, как дядя его говорил: <когда б я за вас не стоял, то вас бы уже
солдатами сделали!> На то миргородский полковник отвечал: <мы
покойного Богдана Хмельницкого благодарим за то, что нас
освободил от ляхского ига, а вас будем проклинать, ежели вы за нас стоять
не будете и нас погубите!> Более ничего не слыхал он ни от дяди, 779
ни от кого другого, - не был он, Войнаровский, допущен в совет
их никогда, и не чает, чтоб кроме Орлика, его креатуры, кто о том
знал до самого последнего времени, как уже он переезжал из Коропа
за Десну в шведскую армию. Войнаровский уверял, что ему, Вой-
наровскому, неизвестно: объявлял ли его дядя о своем замысле
перейти на шведскую сторону заранее тем полковникам, которые с
ним перешли за Десну. Это произошло оттого, что Войнаровский
был тогда в отсутствии: дядя из Салтыковой Девицы посылал его с
<комплиментами> к князю Меншикову, когда Меншиков, после
победы, одержанной над Левенгауптом, маршировал с драгунскими
полками в Украину. Дядя поручил ему, Войнаровскому, сообщить
князю Меншикову, что видеться с ним не может, потому что сам
<гораздо болен>. Приехавши к князю Меншикову в Горек, Войнаровский послал к дяде известие, что князь желает с гетманом
видеться вскоре. Мазепа того же посланного к нему от Войнаровского
опять отправил с письмом к Меншикову и приказывал вручить
Войнаровскому для передачи князю письма, а изустно приказал, чтоб
Войнаровский поскорее уезжал к шведу, так как он получил верное
сведение, что Меншиков едет к гетману с тем намерением, чтоб
гетмана взять. Войнаровский, услышавши об этом, был в недоумении, на что решаться: отдавать ли князю письма, или немедленно
уходить: он сообразил, что дядя его и прежде, бывало, тревожился, как
только услышит, что к нему едет кто-нибудь от царского величества, опасаясь, что его возьмут: и на этот раз Войнаровский, как изъяснял
в своем показании, подумал, что дядя его напрасно тревожится, а
потому отдал письма Меншикову и, по отдаче писем, послал к дяде
человека известить, что Меншиков хочет с ним видеться в
воскресенье. Потом, сам не зная что делать, вздумал Войнаровский ехать
вслед за тем же посланным к дяде человеком, не простясь с князем.
Войнаровский тогда опасался, чтоб кто-нибудь из людей, бывших
с ним, узнавши, что он хочет отъезжать, не довел об этом до
сведения князя, и князь бы не задержал его безвинно. Войнаровский
догнал своего посланного за три мили и вместе с ним доехал до Бор-
зны, а дядя его переехал тогда в этот город. Войнаровский
остановился в предместье и послал к дяде о себе известие. У Мазепы
готов был обед, но Мазепа, получивши от племянника известие, что
Меншиков скоро приедет, не стал обедать и наскоро уехал в
Батурин, а Войнаровскому приказал ехать туда же, но стороною, так, чтоб никто его не видал и не заметил: к Меншикову же гетман
отправил полковника Анненкова с <экскузациею> за своего
племянника, чтоб князь не изволил сомневаться по поводу внезапного его
отъезда:, племянник испугался чего-то, сам не зная чего, и ушел.
Прибывши в Батурин, дядя его пробыл там только одну ночь и на
другой день утром, забравши свои пожитки, уехал в Короп, приказавши ехать вслед за собою всем старшинам и ему, Войнаровскому, 780
но чтоб идти к шведу, тогда не сказывал, да и всю дорогу до Коропа
Войнаровский, едучи с дядею, не слыхал от него об этом ни слова, а говорил ли дядя о том со старшинами и полковниками - ему, Войнаровскому, неизвестно. На следующий день переправились
через Десну. Тут прибыл к гетману Быстрицкий, которого Мазепа
посылал к шведскому королю, придавши ему капитана из
иноземцев в качестве толмача. Быстрицкий проводил гетмана до шведских
