Появился Циньтун.
— Дядя Хань велел передать вам это письмо, батюшка, — заявил он.
Симэнь заглянул в прошение.
— Отнесешь его за городские ворота лекарю Жэню, — распорядился он. — Попросишь, чтобы он при случае вручил его акцизному инспектору и замолвил слово насчет освобождения Ханя от барщинной повинности.
— Нынче уж поздно, — говорил Циньтун. — Я завтра с утра отнесу.
— Ладно, — согласился хозяин.
Немного погодя вошел Лайань с квадратной коробкой в руках. В ней стояли кушанья: блюдо жаренной с картофелем курятины, фаршированное с луком мясо, фрикадельки с картофелем, вареная баранина, жареная свинина, рубец и легкое, отвар из печени, говяжья требуху и жареные свиные почки. Помимо этого на столе появились две тарелки испеченных на розоватом гусином сале лепешек.
За стол четвертым сел Чэнь Цзинцзи. Симэнь наказал Ван Цзину подать два блюда кушаний и сладостей Чжэн Чуню, а также налить певцу два больших кубка вина.
— Мне столько не выпить, — отвешивая поклон, говорил певец.
— Ишь какой ты умный! — вмешался Боцзюэ. — Гляди, на дворе холод завернул. Оттого батюшка тебя и угощает. Брат у тебя выпьет, только поднеси, а ты почему же отказываешься?
— Брат пьет, а я не могу, — отвечал Чжэн Чунь.
— Ну, выпей хоть чарку! — настаивал Боцзюэ. — А вторую пусть Ван Цзин за тебя осушит.
— Я тоже не пью, батюшка, — говорил Ван Цзин.
— Ах ты! — воскликнул Боцзюэ. — Да ты за него выпей. Тебе же честь оказывают. Как говорится: от подношения старшего да не откажется младший. — Боцзюэ встал и продолжал, обращаясь к Ван Цзину: — Я тебе повелеваю выпить чарку!
Ван Цзин зажал нос и одним духом опрокинул чарку.
— Ну чего ты, сукин сын, его неволишь? — вмешался Симэнь Цинь.
Осталось еще больше, чем полчарки вина, и Боцзюэ велел допить Чуньхуну, а Чжэн Чуня попросил спеть южные напевы.
— Погоди! Мы с почтенным Вэнем застольную игру начнем, а когда пить будем, ты нам споешь, — велел Симэнь. — Так будет интереснее.
Хозяин велел Ван Цзину подать кости.
— Вам первому бросать, почтенный господин Вэнь, — предложил хозяин.
— Нет, нет, — вежливо отказывался сюцай. — Начинайте вы, почтеннейший господин Ин. Да, позвольте узнать ваше прозвание, сударь.
— Мое скромное прозвание Наньпо, что значит Южный скос, — отвечал Боцзюэ.
— Разрешите, почтенный сударь, я вам поясню, откуда пошло такое прозвище, — игриво обратился к сюцаю Симэнь. — Видите ли, за день у его хозяйки столько посетителей перебывает, что под вечер отхожего ведра не хватает, а вываливать поблизости от дому неудобно — соседи начнут ругаться. Вот он и заставляет прислугу за южный амбар выносить. Оттого и прозывается Южный сброс.
— Вы, батюшка, ошибаетесь, — заметил, улыбаясь, сюцай Вэнь. — Господин Ин изволил сказать не «сброс», а «скос». Иероглиф «сброс» состоит из знаков «жидкость» и «выпуск», а «скос» из знаков «почва» и «поверхность», своим смыслом напоминая нам берег реки с бродом…
— Вы, сударь, будто в воду глядели, — отозвался Симэнь. — Жена у него как раз со всяким сбродом-то целыми днями шашни водит.
— Ну, что вы такое говорите! — воскликнул Вэнь.
— Я вам вот что скажу, почтеннейший Куйсюань, — заговорил, обращаясь к сюцаю, Боцзюэ. — Он ведь всякий раз не упускает случая, чтобы хоть чем-нибудь меня да подковырнуть.
— А ведь без колкости, господа, и шутки быть не может, — заключил сюцай. — Так уж исстари повелось.
— Давайте играть, сударь! — предложил сюцаю Боцзюэ, — ведь с ним препираться — дело пустое. Облить человека грязью он мастер. Ваша очередь, сударь! И без церемоний.
— Вы бросаете кость и декламируете строку либо из стихотворения или романса, либо из песни или оды, — излагал условия игры сюцай Вэнь. — Но она непременно должна начинаться со слова «снег». Кто сумеет подобрать строку, пьет малую чарку, кто не сможет — большой штрафной кубок.
Сюцай Вэнь бросил кость. Выпала единица.
— Есть! — сказал он. — «Снег все еще лежит, а уточки давно уж прилетели».
Он передал кости Ин Боцзюэ. У того выпала пятерка.
— Пощадите душу грешную! — пролепетал он после длительного раздумья. Наконец-то его осенило: — А, придумал, придумал! «Снегом покрытые сливы цветы в снегу распустились». Здорово!
— Нет, такое не пойдет, почтеннейший, — возразил сюцай. — У вас слово «снег» встречается дважды. Первое — лишнее.
— Почему? — настаивал Боцзюэ. — Вначале шел мелкий снег, потом повалил крупный.
— Ну и мастак ты зубы заговаривать, — заметил Симэнь и велел Ван Цзину наполнить штрафной кубок.
Чуньхун хлопнул в ладоши и запел южный романс на мотив «Остановив коня, внимаю»:
Холодною ночьюГорячего чаюНадеюсь в селеньи найти.И в час неурочный,Как путник случайный,Давно уже сбился с пути.Красой околдован,Ищу ветку сливыНад речкой в хрустальный мороз.Снег в танце веселом,Как пух белой ивы,Окутал весь Башуйский мост.[1162]И сахарный, свежийНад храмами Будды,Над домом певицы мерцал.Коврам белоснежным,Просторам безлюднымНа тысячи ли нет конца.
Только Боцзюэ взял штрафной кубок, появился Лайань. Он принес сладости: тарелку пирожков с фруктовой начинкой, пирожки, поджаренные на коровьем масле, жареные каштаны, вяленые финики, лущеные орехи, тыквенные семечки, отборные груши, красные яблоки, водяные орехи и каштаны, обжаренные в коровьем масле витые крендельки, а также завернутые в мандариновые листочки черные шарики.
Боцзюэ захватил их целую пригоршню. Пахнуло ароматом. По вкусу они чем-то напоминали мед, но были гораздо приятнее и нежнее.
— Что это такое? — спрашивал Боцзюэ.
— Угадай! — говорил Симэнь.
— Не обсахаренное мыло?
Симэнь рассмеялся.
— Мне что-то вкусное мыло не попадалось.
— Я хотел сказать, пилюли из сливовой пастилы, — продолжал Боцзюэ. — Но тогда откуда в них косточка?
— Поди-ка сюда, — не выдержал Симэнь. — Так и быть, скажу, что это такое. Тебе такое лакомство и во сне не снилось. Мне слуга из Ханчжоу привез. «Слива в мундире» — вот как называется. Со многими целебными снадобьями на меду варится, с плодами земляничного дерева кипятится. А снаружи завертывается в мяту и мандариновые листья. Вот отчего такой аромат. Стоит принять одну натощак — и появляется аппетит, очищается грудь. Замечательное средство от дурного запаха изо рта и мокроты, а как отрезвляет и улучшает пищеварение! Со «сливой в мундире» никакие пилюли в сравнение не идут.
— Хорошо, что сказал! Откуда бы мне знать?! — заключил Боцзюэ и обернулся к сюцаю Вэню: — Давайте отведаем еще, почтеннейший, а? — Боцзюэ кликнул Ван Цзина: — Подай-ка бумагу! Надо будет домой захватить, жену побаловать.
Боцзюэ потянулся за витыми крендельками.
— Чжэн Чунь! — крикнул он. — Это правда, твоя сестра Айюэ сама готовила?
— Неужели, батюшка, я решусь вас обманывать?! — отвечал, опустившись на колени, певец. — Сестрица долго старалась, чтобы батюшку почтить.
— А сверху-то ну как есть раковина, — расхваливал витые крендельки Боцзюэ. — Дочке моей, искуснице, спасибо говори. И как цвета подобрала — нежно-розовый и белоснежный.
— Признаться, сынок, терзают мою душу эти крендельки, — заметил Симэнь. — Во всем доме только покойница жена такие пекла. А теперь кто для меня постарается?
— А я, знаешь, не огорчаюсь! — продолжал Боцзюэ. — Что я тебе говорил! Одной мастерицы лишился, тут же другая нашлась… Где ты их только берешь? Видать, сами к тебе идут.
— Брось уж чепуху-то болтать! — шутя хлопнул его по плечу Симэнь, а сам до того рассмеялся, что не стало видно даже щелок сощуренных глаз.
— Вашей близости, господа, можно прямо позавидовать, — говорил сюцай Вэнь.
— А как же! — воскликнул Боцзюэ. — Он же мне зятем доводится.
— А я ему отчим вот уж два десятка лет, — не уступил Симэнь.
Заметив, что они начали поддевать друг друга, Чэнь Цзинцзи встал и вышел, а сюцай Вэнь, прикрывая рот, от души смеялся.
Немного погодя Боцзюэ осушил штрафной кубок. Настал черед Симэню бросать кости. У него выпала семерка. Он долго думал, наконец сказал:
— Я возьму строку из «Ароматного пояса»:
«Лишь только Дух востока удалился — цвет груши белым снегом распустился».
— Не пойдет! — крикнул Боцзюэ. — У тебя «снег» на девятое место попал. Пей штрафной!
Боцзюэ поспешно наполнил узорный серебряный кубок и поставил перед Симэнем, а сам обратился к Чуньхуну:
— У тебя, сынок, от песен рот тесен. А ну-ка, спой еще!
Чуньхун хлопнул в ладоши и запел на тот же мотив:
Сквозь горные кручиПробьются лучи,И небо вдруг станет алей.Снег легкий, летучий,Как облако чист,Пушист, будто пух лебедей.Цветы белой сливыС небес опадут,Сравняют канавы и рвы.Тропинок извивы —Опасный маршрут,На льду не сверни головы!
Опускались сумерки. Зажгли свечи, и Симэнь осушил штрафной кубок.
