— Я вернусь ровно через пятнадцать минут.
— Вот это по существу! — Вадим удовлетворенно потёр ладони и вытянул указательный палец. — Стало быть, раскладушка такая: твой поход и твоя цель не столько вытащить наших блудных друзей, сколько разведка и общий сбор информации. Пятнадцать минут — время условное, но ТАМ, как я понял, страница, чуть ли не в полный день, да?! Ну и вот! Пошукай у подсознания как что можно и можно ли вообще. Если появится выход на них, вцепляйся в загривок как кошка котятам и сюда, на свет божий… Я им покажу засранцам Диснейленд и Аквапарк!
Вадим скосил глаз на Олега, но тот оказался равнодушен к патетике и слововыражению. Он ковырял веткой в потушенных углях.
— Это если повезёт договориться. Теперь второй аспект проблемы! Возможно, и даже не возможно, а скорей всего на тебя начнут воздействовать. Предлагать сделать шаг, протянуть руку там… с тем, чтобы заполучить и тебя. Так вот! Насчёт этого мои инструкции жёсткие! Никаких шагов и попыток уйти! Знаешь, да?! Моё отношение — радикально обратное! Все сюда, к изначальной цифре пять! Я, Людмила, заметь, взываю к твоей ответственности. Приказать не могу, а попросить хочу! Возвращайся! Пятнадцать, двадцать, тридцать — это тот минимум, где я не тревожусь. Уложись в эти минуты и всё будет хорошо!
Люся подчёркнуто повторила сказанное раньше:
— Я вернусь ровно через пятнадцать минут.
Вадима переломило этой фразой как шлагбаумом. Категоричность заявления, уверенный тональный апперкот Люси вышиб весь запал Вадимовых претензий. Он стаял не от повтора фразы, а скорей от твёрдости голоса, коим было произнесено это заверение.
— Ну, что ж… Я верю… — Он забыл, что дальше говорить, хотя наготовил много всего, но Люсина лаконичность отформатировала его красноречие. Вадим потерял нить повествования и закончил совершенно не так, как хотел.
— Ладно. Тогда… С Богом!
Он огляделся, словно надеялся выцепить глазом ту волшебную норку, в которой исчезнет Алиса. Конечно же, не увидел, спросил: — И где ты видишь проход? Если видишь…
Он ещё тешил надежду, что Люся ни черта не видит, как и он, однако… Та скинула непокорную прядь со лба.
— Вон там! У подломанной берёзы…
Вадим проследил за траекторией её глаз. Криво сросшаяся берёза была приметным местом здешнего колорита, но для Вадимовых очей это было лишь кривое дерево без налёта и ореола эзотерики. Он пошарил глазами под деревом, но «кроличьей норы» не увидел и там, впрочем, не надеялся больно-то…
— Что ты видишь, что не видим мы? — спросил Зорин, поймав себя на том, что однажды уже об этом спрашивал.
— Место под берёзкой насыщенно яркое и преломляется как через призму. Выглядит как…
— Достаточно, Люся! — оборвал Вадим. — Всё это я спрашивал. Прости, повторяюсь! Похоже, волнуюсь… А ты, Олег?
Головной пожал плечами и что-то промямлил под нос, ответ не характерный для Олежки.
Вадим ощущал не то, что б волнение. Скорей это было нервное напряжение. Сродни тому чувству, когда в детстве бросаешься в драку, вдохновенно понимая, что своей смелостью опрокинешь противника. Но тот, в силу своей не меньшей дерзости, перебивает твою атаку прямыми и точными ударами. Лицо, принявшее кулаки, сразу офигивает. Смятение длится секунды, достаточных, чтобы понять: где-то что-то не учёл, а кого-то недооценил. Запал ещё есть, но нет уверенности, что всё делаешь правильно. Это и называется перезагрузка. Когда ты в драке, но чёткого плана нет, а есть нервы и ожидание. Ожидание и страх получить трендюлей. Так было и в Чечне, когда взвод Зорина, преследуя вражеский недобиток в пять-шесть единиц вляпался в засаду, предварительно срежиссированную боевиками. Их взяли грамотно в кольцо, силой превосходящей, и тогда Зорин испытал шок не по детски. Так бездарно подставиться! За себя не боялся, готов был принять пулю. Подспудная мысль о старике, предсказавшего жизнь, раздражала. Вадька чувствовал вину и хотел умереть. Но их выручило тогда вертолётное братство, курирующее по счастью этот квадрат. Здесь на Холме вертолёты врага не постреляют, да и врага самого не видно. Есть неизвестность икс и напряжение в коленях. Говорят: отсутствие плана — тоже план, но Вадим не верил в импровизацию. В аномалиях он не спец, да и где тут импровизировать, когда не видно с кем воюешь. Со своим внутренним Я? Тогда это клиника и добро пожаловать к мозгоправам!
Он максимально выдохнул (считалось: сильный выдох позволяет вобрать грудной клетке большой объём кислорода, что способствует насыщению крови и работе мозга).
— Слушай, Людмила! А может вместе? Как тогда по парам ты водила… А что? Олежка здесь пятнашку переждёт, а мы с тобой пошукаем у своих коренных чудиков, где ребят найти. Как считаешь?
Люся не изменилась в лице.
— Не корректное предложение. В том плане, Вадим, что я буду твой проводник, только проводник и не сунусь в твоё подсознание. А ты не убедишь своё ответвление! Вы антогоники, знаешь что это?
— Знаю. А ты сама? Убедишь?
— И я нет. Но я соберу сведения, по крайней мере. Цель похода какая? Ты её озвучил. Сбор информации, так?
Вадим, подумав, кивнул. Люся лупила козырями. Его же собственное эго противное и нудное. Начнёт строить образы, а по существу ничего не скажет. Другое дело Люся. Та работает в уровень со своим мраком. Хоть крупицу, но вынесет… хоть крупицу.
— Ладно. — Вадим почесал нос. Его тревога усилилась. — Пойдём, хоть проводим тебя.
Люся не возражала. К месту тронулись с крадучей осторожностью, словно пошли по заминированному участку. Но за три метра до берёзы Людмила попросила провожатых остановиться.
— Дальше я сама.
Вадим с Олегом словно натолкнулись на стену. Таинство перехода принадлежало Люсе, и спорить с опытным адептом контрнауки было не по силам ни Вадиму, ни Олегу. Особенно вблизи от окошка или «кроличьей норы» как окрестил ЭТО Зорин.
Они вросли ногами в почву, таращась на Люсю, но та повторила:
— Я дальше сама, ладно?
Она улыбнулась и подмигнула. Игриво так, беспечно. Да так, что Вадим освободился от летаргии. Вскинулся, потянулся рукой и бросил ей вслед:
— Люся! Как договаривались, ага?! Не подводи меня, пожалуйста!
Люся улыбалась. Олег за долгое молчание впервые разлепил губы:
— Люцик! — Он ей медленно моргнул. И всё.
Мимика — язык многоякий и Вадим мог растолковать этот интимный знак как: «Всё хорошо!» Или «Не бойся, я с тобой! А возможно: «Я тебя люблю!» Очень скоро он вспомнит этот взгляд с опусканием век и придаст ему безошибочное значение. А пока Люся с улыбкой шагала к берёзке, к чему-то тому, что не видели глаза Олега и Вадима.
Подойдя совсем близко, она обернулась и пообещала:
— Я скоро!
Она не исчезла, не растворилась, а просто её не стало. Глаз не помнит, как моргает. Так и Люся ушла из поля зрения. Естественно, как глаз сморгнул.
С минутным замешательством Зорин взглянул на часы. Значилась двадцать четвёртая минута пятого. Итак… Он зафиксировал время с опозданием. Пусть Люся ушла в двадцать две… Значит, двадцать два плюс пятнадцать это… тридцать семь. Бог с этим, округлим на сорок! Без двадцати пять должна появиться Люся. Он раздвинул ей планку до тридцати минут, но Люся твёрдо сказала, что вернётся через пятнадцать… Значит, шестнадцать сорок. А если астрономически, без округлений шестнадцать тридцать семь. Вадим задержал взгляд уже не на часах, а на поднесённой кисти, обутой в браслет с часами. Кисть вздрагивала неровными амплитудами и попытка резко остановить «нервянку» ни к чему не приводила. Вадима колотило давно, а сейчас, казалось, страх только усилился. С Люсиным уходом появилась уверенность падения. Так бывает в шахматах: долго и нудно выбираешь ход, а сделав его, хватаешься за голову. Проигрышность, которая не выпячивалась, пока ты думал, становится очевидной сразу, как только рука твоя сдвигает фигуру. Ничего… Люся сказала железно: придёт. Стало быть, здесь галочка! Вопрос только, что принесёт она на крыле. Худое или доброе? Что бы там ни было, и восемь грамм информации это вес. Вес, который изменит либо не изменит ситуацию…
Вадим глубоко вдохнул и выдохнул, надеясь таким образом успокоить организм. Тревога никуда не делась, хотя и не вопила криком. Беспокойство выражалось в частом поглядывание на часы, дрожание рук и чуть стеснённом дыхании.
16:27. Вадим смутно догадывался, чего он боялся. Боялся, не смотря на заверение Люси, не дождаться её. Боялся растерять всех окончательно и остаться одному на суд самого себя. Это был страх бессознательный или подсознательный, он опережал холодный анализ, который, кстати, изрядно пасовал перед нелогичными приёмами Холма.
— Пол пятого. — Сказал он вслух, который раз взглянув на часы.
Олег не ответил и это, некоторым образом, добавило смятения в душевный раздрай Вадима. Он не понимал, почему Олег не волнуется. Уж кому, а не ему ли надо ёрзать и скрипеть зубами. Любимая женщина ушла в Страну Чудес, а он…
