переброшенным рукой человека. Мостик этот то приподнимался, то резко опадал и качался всякий раз, когда огромный камень на его дальнем конце дрожал.
— Быстрее за мной, пока свет не угас! — крикнул Нут, ступая на мостик, и, достигнув вершины раскачивавшегося камня, встал там, подсвеченный огнем заката. Старец в тот момент напоминал призрака, которого я видела на лбу каменной головы эфиопа у входа в гавань.
Я повиновалась и присоединилась к Учителю, а Филон последовал за мной.
В быстро сгущающейся темноте мы спустились по лестнице, грубо высеченной с наружной стороны дрожащего камня, и неожиданно очутились в келье. Внезапно она осветилась, и я увидела, что лампу держит в руке карлик — загадочный и мрачный. Что это было за существо и откуда — не знаю, но, думаю, дух, какой-нибудь гном из подземного мира, назначенный силами, что правили в том темном месте, исполнять желания святого Нута, их и моего господина.
Любопытно, что ни мне, ни Филону никак не удавалось разглядеть лица того существа. Даже когда карлик двигался рядом с нами, оно всякий раз попадало в тень или оказывалось закрытым чем-то наподобие вуали. Тем не менее этот человек — или гном, или призрак — был хорошим слугой, потому что в пещере отшельника (вернее, в пещерах, поскольку их было несколько, сообщавшихся одна с другой) все оказалось готовым к нашему приходу: горел огонь, на столе была выставлена еда, а во внутренних пещерах разобраны постели — каждая в отельной маленькой келье.
Наружная пещера была также до известной степени обставлена, и я заметила стоявшую в нише маленькую статуэтку Исиды. Я хорошо ее помнила еще с юности: когда мы в былые годы путешествовали вместе с Нутом, то всякий раз, собираясь в дорогу, он брал статуэтку с собой. Вот и здесь не пожелал с нею расстаться. Учитель рассказывал, что фигурка сия могла говорить и всегда давала ему советы в часы сомнений и бед и что от этой магической вещи он набирался великой мудрости. Так ли это было на самом деле, не ведаю, потому что, признаться, сама ни разу не слышала, чтобы эта рукотворная Исида говорила. Но правдой было то, что старец ей молился. Статуэтка была очень древней, и он ценил ее больше всего золота и драгоценностей на земле. Теперь она стояла здесь, как прежде в доме моего Учителя в Озале, на острове Филы, в Мемфисе, на корабле «Хапи» и еще во многих других местах, однако сейчас, в этом жутковатом жилище, мне показалось странным вновь увидеть ее знакомое лицо.
— Поешьте, — предложил Нут, — а потом поспите, ибо вы устали.
Мы с Филоном перекусили, а затем улеглись на свои кровати во внутренних пещерах и заснули. Последнее, что увидели мои глаза, прежде чем я закрыла их, был белобородый старец Нут, напоминавший больше духа, чем человека, преклонивший колени перед священной фигуркой Исиды.
Не знаю, как долго мы спали, но наверняка прошло несколько часов, поскольку, когда проснулись, увидели, что карлик со скрытым по обыкновению лицом накрывает на стол во внешней пещере. Там же, благодаря свету лампы, я увидела Нута, по-прежнему молившегося статуэтке Исиды, словно он все это время так и не поднимался с колен, что, впрочем, не исключено: Учитель был уже не таким, как другие люди. Странным показалось мне это зрелище, особенно в таком жутком месте, и оно также не оставило равнодушным Филона, как моряк позже признался мне. Я чувствовала, что здесь мы находимся на самом дальнем рубеже мирских дел.
Я направилась к Нуту, и, заметив это, Учитель поднялся с колен, поприветствовал меня и спросил, хорошо ли я отдохнула.
— Не хорошо и не плохо, — ответила я ему. — Я спала и видела множество странных снов, но как истолковать их, не знаю. Сны поведали мне и о прошлом, и о будущем, но суть их в том, что я как бы увидела себя со стороны — живущей в одиночестве из поколения в поколение в пещерах, как ты нынче.
— Да уберегут тебя боги от такой судьбы, дочь моя! — Нут явно обеспокоился, услышав сие.
— Но тебя-то они не уберегли, святой отец! О, как ты можешь жить здесь, в этой страшной темной пещере, вокруг которой неумолчно завывают ветры, в компании лишь своих мыслей и безмолвного карлика? Как нашел ты это место, почему очутился здесь и как пришла тебе в голову мысль избрать эту нору для обители отшельника? Признайся откровенно, ведь даже от меня ты скрыл половину правды. Я теряюсь в догадках, скажи мне все, ведь я пойму тебя.
— Так слушай, Айша. Когда мы с тобою впервые встретились в Аравии, я уже был очень стар, намного пережив отведенный человеку срок на земле, разве нет? А до этого времени много лет служил верховным жрецом и пророком Исиды в Египте, а также был главным магом этой страны. Однако родился я не в Египте, и нечасто глаза мои видели Нил, пока мне не минуло шестьдесят.
— Откуда же ты родом, отец?
— Отсюда, из Кора. Я последний отпрыск царей-жрецов, которые правили в Коре до поры великого вероотступничества и удара меча Господня. Святые люди, бывшие моими прародителями, передавали по наследству тайное знание, о котором я рассказал тебе. Таков был наш обычай: когда годы начинали брать свое, следовало удалиться в эту гробницу и здесь, став Хранителем огня, дожидаться кончины. Каждый из моих предков под строгими клятвами передавал своим наследникам сие тайное знание. Так, дочь моя, секрет и перешел в свою очередь ко мне, потому что мой дед рассказал его моему отцу, а тот нашептал сыну. В ту пору, когда еще был жив мой дед, богиня Исида, преследуя какой-то свой умысел, который, думаю, я сейчас постиг, отозвала меня из этой пустынной страны в далекий Египет, чтобы там служить ей. Разумеется, я смиренно подчинился. Вновь она позвала меня уже в Аравию и там передала тебя под мою опеку, продлившуюся несколько лет. В третий раз Исида призвала меня назад в Кор, и я отправился сюда вместе с Филоном. Здесь я нашел своего деда мертвым, и его сын, мой отец, умер вслед за ним, и обитель Хранителя огня опустела. Поэтому, оставив Филона командовать племенами варваров, которые селятся вокруг руин покинутого Кора, я, как из поколения в поколение поступали мои предки, пришел сюда, чтобы нести службу и... умереть.
— Забыв обо мне, кому оставляешь ты
