– Ниит-тя у себя? – спросила она.
– Ушел. На нижний рынок за мясом, – ответил верзила. Он необычно тянул гласные и глотал окончания. Должно быть, с востока, подумала Амат.
– Когда вернется… – Она чуть было не сказала «пришлите его ко мне». Привычка, выработанная годами. – В общем, когда вернется, передай, что я выполнила его задание. Я буду спать, но если он захочет подробностей, я в его распоряжении.
– Передай сама, бабка! – выкрикнула толстушка у двери. Охранник кивнул.
В спальне окон не было. По ночам лишь одна-единственная сальная свеча освещала нары, приделанные к стенам – по пять коек одна над другой, как в самом дрянном трюме. Вместо москитной сетки кромку каждой койки размером с гроб обтягивала дешевая холстина, а деревянное днище едва прикрывал тонкий, весь в пятнах, матрац. Темнота, пусть душная и липкая, была, однако, терпимее чердачного пекла, где Амат скрывалась до этого. Одна нижняя койка пустовала, и она забралась туда, скрипнув больным суставом. Трость Амат втянула туда же, опасаясь, как бы кто не украл, а грубый полог завязывать не стала.
После трехдневных попыток совершить невозможное перед глазами у нее по-прежнему всплывали цифры и строчки, написанные чьей-то нетвердой рукой. Амат гнала наваждение прочь, но с таким же успехом можно пытаться остановить прилив. Нары над ней скрипнули – кто-то там ворочался во сне. «Сейчас бы вина с пряностями, чтобы заснуть», – подумала Амат. Она устала до изнеможения, а сон все не шел. Пока с ней были учетные книги, мысли о Марчате Вилсине, Ошае и островитянке Мадж уходили из головы, а теперь вернулись и перемешались с размышлениями о неоконченной работе. Она заерзала на тонкой подстилке. Лежащая рядом палка мешала. Запахи разгоряченных тел, благовоний и застарелого свечного сала отвлекали от сна.
Она будто и не заснула, а погрузилась в беспокойную дремоту, вот только мальчику стоило больших трудов ее растолкать. Он тряс и тряс ее за плечо, а она каким-то краем сознания понимала, что ее трясут уже довольно долго.
– Бабушка! – позвал он. Опять? Да, опять. Она уже слышала эти слова, они влились в сон. – Проснись!
– Я и не сплю.
– Тебе плохо?
«Если весь мир лихорадит, чего же мне быть в стороне?» – подумала она, а вслух сказала:
– Нет, я просто спала. Что стряслось?
– Он вернулся. Зовет.
Амат полулежа приняла позу благодарности, которую мальчуган понял даже в темноте. Затем слезла и встала на ноги. Отдых все-таки помог: в голове прояснилось, тело стало послушнее. По тому, куда падал свет в общей комнате, стало ясно, сколько она проспала – с обеда почти до вечера. Девицы пересели на другие места или вовсе разошлись. Рыжая сидела все там же, у лестницы, толстушка пропала. Охранник – другой, но той же породы – встретился с Амат взглядом и кивнул в сторону кабинета. Она жестом поблагодарила его, расправила плечи и открыла дверь.
За ее столом сидел Ови Ниит. Полузакрытые глаза придавали ему сонный вид – а может, он навещал свои винные погреба. Его одежда была из дорогого шелка, хорошего покроя, но на нем выглядела, как мятая постель. При виде Амат он изобразил приветствие, издевательски церемонное. Однако Амат ответила уважительно.
– Слышал я, что за тебя предлагают, – промолвил Ови Ниит. – Клич пустили по всему побережью. Немало за кусок человечины.
У нее пересохло во рту от испуга и стыда за этот испуг. В конце концов, она – Амат Кяан. Ей приходилось скрывать страх, слабость и одиночество еще до того, как сопляк, сидевший напротив, появился на свет. Этот навык она выработала в первую очередь.
– Сколько же? – спросила Амат нарочито-небрежным и безучастным тоном.
– Шестьдесят полос серебра тому, кто выдаст место ночлега, и пять – золотом, если доставить тебя людям Ошая. Пять полос золота – уйма денег.
– Соблазн немалый, – заметила Амат.
Юнец медленно ухмыльнулся и отложил лист, который читал.
– Как мы есть оба торговцы, я лишь предположу, что твое пребывание здесь окупится лучше, – сказал он. – Хотел бы я знать, чем ты заслужила такую цену.
Амат загадочно улыбнулась, гадая, что за мысли кроются за его тухлым взглядом. Не иначе, как ее продать, чтобы не остаться в убытке.
– Отчет готов? – спросил Ови Ниит.
Она кивнула и вытащила из рукава бумаги.
– Первый набросок. Еще надо посоветоваться с вами – убедиться, что я правильно поняла принципы здешней торговли. Но для ваших целей этого, полагаю, будет довольно.
– Что полудохлая кляча вроде тебя может знать о моих целях? – бросил он без злобы, но у Амат все равно сдавило горло.
– Из этих чисел? – спросила она с напускной уверенностью. – Я знаю, о чем вы подозревали. Потому и взяли меня к себе. Вас обкрадывают, причем кто-то из своих. – Ови Ниит нахмурился, глядя на цифры, но спорить не стал. – Если я найду преступника, это будет стоить дороже пяти золотых.
5
Утро дня высочайшей аудиенции выдалось сырым и пасмурным. После храмовых обрядов Лиат и Марчат Вилсин дожидались очереди уходить, поскольку первое право предоставлялось семьям утхайема. Даже огнедержцы, низшие среди знати, превосходили рангом торговцев – и здесь, и на приеме у хая. Пока они ждали, Эпани-тя принес свежего хлеба и фруктов, а потом отвел Лиат в уборную, где она и еще несколько женщин улучили возможность облегчиться.
Утренний дождь не перестал, но чуть утих. Солнце так и не вышло, хотя облака поменяли цвет на белый, что обещало к вечеру ясную погоду. И жару.
Когда подошла их очередь, появились носильщики полога, и Дом Вилсинов занял место в процессии к дворцу.
Строго говоря, стен там не было. Носильщики остановились, и Лиат ступила в редкий лес мраморных колонн. Потолок терялся далеко вверху и был таким облачно-светлым, что в его существование едва верилось. Зал церемоний был похож на поляну среди мраморного леса.
Хай со спокойным и строгим лицом восседал на большом диване резного эбена. Советники и слуги не должны были приближаться к нему до начала аудиенции. Сановники утхайема выстроились в круг, словно зрители перед спектаклем, и еле слышно шушукались. Вилсин-тя знал отведенное им место и мягко направил Лиат на скамью к другим торговцам.
– Послушай, – начал он, как только они сели. – В нашем ремесле есть свои трудности. Я про то, что нам приходится делать. Иногда все не так, как хотелось бы.
– Я понимаю, Вилсин-тя, – ответила Лиат, напуская на себя уверенность. – С этим я справлюсь.
На миг он заколебался, словно хотел что-то добавить, но тут флейта разразилась трелью, зазвучали фанфары и началась церемония вручения даров. Каждый род утхайема, как требовал обычай, явился со своим символическим даром, а следом за ними шли торговые представительства разных стран. Слуги, одетые в цвета дома или семейства, грациозно выступали вперед, неся ларцы и ковры, золоченые фрукты и рулоны тонкого шелка, всевозможные чудеса и диковинки. Хай Сарайкета по очереди осматривал приношения, удостаивая дарителей церемонной позой. Вилсин шевельнулся: носильщики его Дома вышли на середину круга. Четверо юношей несли, растянув за углы, узорчатое полотно с картой городов Хайема, вышитой серебряной нитью. Юноши шли в ногу, мрачные, точно на похоронах.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
