В кармане вибрирует телефон, и я каким-то неясным образом, безошибочно определяю звонившего.
— Ты хоть иногда смотришь на часы? — ворчу, пытаясь скрыть предательскую дрожь в голосе.
— Не переживай, у меня на четыре часа больше. Скоро рассвет…
— Ключ поверни и полетели, — зачем-то цитирую я Сплинов.
— Примерно, — хмыкает Стас. — Выхода нет.
Не успеваю придумать ничего достойного, потому что Бонифаций в этот момент резко дёргается в сторону, я только и успеваю покрепче перехватить поводок. Пусть эта лохматая живность и маскируется под болонку, но силы в нём будь здоров.
— Бонифаций — сволочь, да стой же на месте! — ругаюсь я на Собакевича.
— Вы гуляете, что ли? — напрягается Стас.
— Да, я же после смены. А у твоего пса, знаешь ли, до безобразия маленький мочевой пузырь и до ужаса правильные манеры, гадить в твои тапки он отказывается, я проверяла.
— Вера, ты видела сколько времени на часах?! — не оценил он мою шутку.
— А я тебе о чём! Сам же позвонил…
Здравствуйте, друзья, в эфире программа «Где логика?!»
— Ты сдурела по ночам гулять?!
— Ну я же с собакой, — констатирую я.
— И что он сделает? Упадёт в обморок и притворится трупиком, давя на жалость?
— А ты сейчас о ком больше беспокоишься, обо мне или Бонифации? — пытаюсь отвлечь я его, вот только наставлений от Чернова мне сегодня не хватало. — Если о собаке, то не бойся, я его в обиду не дам, покусаю любого, кто попробует приблизиться на расстояние ближе пяти метров.
Стас не выдержал и прыснул от смеха. Всё-таки мой бред сработал.
— И как с тобой серьёзно разговаривать?! — задаёт он риторический вопрос.
— Никак, — подытоживаю я очевидное. — И вообще иди спать, у тебя же там рассвет скоро.
- Уже надоел? — интересуется Стас.
Такой простой вопрос, совсем не требующий от меня серьёзного или правдивого ответа, но я молчу. Потому что если честно, то я безумно рада слышать его, настолько сильно, что даже врать сейчас кажется неуместным. Вместо этого вспоминаю о своей обиде.
— Тебе не кажется, что ты задержался со звонком?
— Ждала? — довольно спрашивает он, после чего сам же отвечает. — Ждала.
— Вот чего! — скоропалительно фыркаю я, стараясь скрыть своё смущение.
Чернов многозначительно хмыкает, но развивать тему не спешит. Между нами повисает тишина. Я бреду с Бонькой по улице и слушаю такое… уютное дыхание Чернова.
— Вер, — наконец-то зовёт он меня. — Поговори со мной.
— О чём? — удивляюсь я, а у самой сердце в пятки уходит.
— Просто, поговори со мной… Но сначала, пожалуйста, вернись домой.
Бонифаций, к слову уже сделавший все свои дела, радостно тявкает, словно в подтверждение слов своего хозяина.
-Да мы уже вроде бы всё. Только тут ветер сильный, говорить неудобно…
— Хочешь, я пока буду что-нибудь рассказывать?
— Хочу, — неожиданно для себя соглашаюсь я, принимая курс в направление дома.
Пока мы с Бонькой не спеша бредём обратно, Стас развлекает меня различными историями, рассказывая какие-то небылицы из детства, на что мне остаётся только весело хмыкать и улыбаться.
Минут двадцать спустя, я сижу на Черновской кровати, обнимаясь с его подушкой. Пёс развалился в моих ногах, и, изображая из себя кошку, пытается тереться головой об колени. Мы со Стасом молчим уже какое-то время. Из трубки доносится мерное сопение, которое уже успело стать родным для меня. Чувствую, как безвозвратно проваливаюсь в его сети, как тону в нём и его голосе, его историях и его молчании. Сегодня мне почему-то совсем не страшно. Так, если бы это было самым безопасным местом в мире. Неужели, встреча с отцом так на меня повлияла? Обычно после разговоров с Константином Валерьевичем, мне хочется забраться поглубже в свою раковину и не высовываться оттуда как можно дольше.
— Что случилось? — нарушает нашу уютную тишину Стас.
— А что случилось? — наигранно удивляюсь я.
— Вер, давай, без всего этого, м? Я просто спрошу, а ты просто ответишь.
— С чего ты вообще решил, что мне это нужно? — предпринимаю я слабые попытки сопротивления.
— С того, что каждому человеку нужна поддержка, когда ему плохо.
— Мне не плохо.
— Я слышу, — саркастично замечает Чернов. — Итак, давай, попытка номер два. Что у тебя случилось? Тебя кто-то обидел?
— Ага, мужик меня бросил, — использую я его объяснение, которым он когда-то вывел меня из себя в баре.
— Дебильная была мысль.
— Дебильная, — соглашаюсь с ним.
Интересно, если б я тогда так бурно не отреагировала на эту его фразу, чем бы закончился наш разговор? Разошлись и забыли? Может быть, он всё ещё общается со мной из-за того несчастного дайкири?
— Так ты мне скажешь или нет?
-Нет? — предлагаю я самый очевидный ответ.
Стас вымученно вздыхает, возможно, пытаясь сказать тем самым, как я его достала.
— Хорошо. Тогда у тебя есть альтернатива. Выбираешь из двух вариантов. Либо ты мне сейчас рассказываешь, что сегодня повергло тебя в такой транс, а ты в нём, и не спорь. Либо же мы с тобой будем говорить о нас, — последнее он произносит особо нагло, отчего я закашлялась.
— О чём?! О нас?! Чернов, ты сдурел, какое «нас»?! — пытаюсь смеяться я, но выходит как-то истерично. Даже на кровати подпрыгнула, чем потревожила спящего Бонифация, который теперь недовольно завошкался рядом со мной.
— То есть ты всё-таки второй вариант выбрала? — с напором начинает Стас. — Отлично. Вера, ты мне…
— Стой! — панически перебиваю я его. Хотя видит Бог, как же мне хочется услышать продолжение, но остатки инстинкта самосохранения вопят о том, что надо бы вообще бросать трубку, хватать вещи и бежать до Канадской границы. — Я с отцом сегодня встречалась. Слышишь? С отцом.
Чернов выдерживает паузу, словно давая мне свыкнуться с мыслю о том, что я наконец-то решилась ему хоть что-то рассказать. А мне страшно, я боюсь его вопросов, боюсь того впечатления, которое может у него сложиться обо мне, боюсь, разочаровать.
— Вы поругались? — осторожно предполагает он.
— Мы и не мирились, — нахожу я самое правдивое объяснение происходящему.
— Не хочешь говорить?
— Я не умею об этом говорить, — почти отчаянно признаюсь я.
— Почему? — он задаёт слишком много вопросов. Ненавижу вопросы… Ненавижу, когда их адресуют мне. Потому что за ними обычно стоит либо любопытство, либо жалость. И мне не надо ни того, ни другого.
Но Стас, он какой-то другой. Он не стал бы сейчас приставать ко мне лишь из-за одного желания узнать что-то жаренькое обо мне. И это не жалость… Жалость она звучит иначе, более снисходительно и покровительственно. А Стас… кажется, он переживает за меня. Ему не всё равно. Наверное. Эта мысль в очередной раз за этот день пугает меня. Но я так устала бежать, так устала отталкивать его.
— Потому что у меня совершенно бредовая история, больше смахивающая на сюжет какой-нибудь бразильской мыльной оперы. Знаешь, раньше такие часто показывала по первому каналу? Я в детстве их очень любила. Вот видимо и долюбилась, — тараторю я всё, что приходит мне на ум, лишь бы не углубляться в пояснения.
— Я люблю бредовые истории, — пытается уговорить он меня.
— Нет, Стас, ты не понимаешь.
— Думаешь, я настолько туп?! — неожиданно резким тоном злится Чернов.
Закусываю нижнюю губу, уже жалея, что вообще решилась на этот разговор.
— Нет, — шепчу очень тихо.
— Тогда что? — спрашивает Стас уже более спокойно, но всё так же напряжённо.
— Просто… Просто это реально дрянная история. Моя семья, она не такая… как твоя.
Стас достаточно грубо хмыкает.
— Вот откуда ты вообще умудряешься делать выводы о моей семье? Ты ведь обо мне тоже ровным счётом ничего не знаешь.
— Я тебя самого знаю, — заявляю излишне уверенно.
— Откуда?! Я-то себя до конца не понимаю… А ты так легко об этом говоришь.
Я жмурюсь, понимая, насколько это всё глупо. Но сделать со своими убеждениями тоже ничего не могу.
