— Меняю, старик, свою выпивку на твою закуску. Ведь не пойдет? Не пойдет, — Елисеич хитро подмигнул: он знал, что Соловьев любил хорошо поесть.
— Не пойдет, — уныло согласился тот.
Сенсацию вызвало появление редакционного художника Коли с Верой Бродской. Они явились последними, буквально за минуту до двенадцати, запыхавшиеся, испуганные — не опоздали ли. Вера смущалась невероятно. Коля высоко держал кудлатую голову, но, видно, тоже был не совсем уверен в реакции. Быть может, они затем и примчались в последний момент, чтобы в полночной суете на них не обратили внимания. Но план не удался. Соловьев все же успел воскликнуть:
— Братцы, проглядели! Проглядели нашего Дейнеку. Сто раз сватали — ничего не получалось. Не поддавался, как утес. А тут явилась Белая королева — и пожалуйте! Вот как теперь практику-то проходят. Знала, куда идти... Не случайно к нам рвалась!
— Да что вы... — совсем растерялась Вера.
Но в этот момент Новый год властно вступил в свои права, прекратив все разговоры. Звенели бокалы, кричали «ура». После чего шум и крики вспыхнули с новой силой.
Хоть Люся и Александр всего-то и выпили по бокалу шампанского, но общая атмосфера охватила и их, они были пьяны от веселья, от радости, друг от друга.
Люся действительно в своем открытом голубом платье, с где-то добытой розовой розой в волосах была на редкость очаровательна. Да и Александр был парень хоть куда. Красивая пара, что там говорить.
Лузгин то и дело поглядывал в их сторону, а жена его, невысокая, седая женщина с добрым лицом, та просто не отводила от молодых людей умиленного взгляда.
Елисеич, охмелевший после третьей рюмки, наклонился к Александру и доверительно шептал ему на ухо:
— Старик... Правильно! Все правильно. Жена у тебя — высший класс. Передовица! Понял? Редакционная! (Большей похвалы Елисеич подобрать не мог.)
— Да мы еще не поженились, — таким же шепотом пытался втолковать Елисеичу Александр, с опаской поглядывая, не слышит ли Люся этот разговор.
— Старик... Все равно! Чудесная жена. Она тебя научит писать! Все писать — очерки, репортажи, — потому что я по глазам ее вижу, она честная! Понял? Главное — журналист должен быть честным. Вот я, старик...
Но Александр не в состоянии был в сотый раз слушать рассказ Елисеича о его бурной и бесшабашной жизни, к тому же всегда обраставший новыми подробностями. Они с Люсей пошли танцевать.
Когда вальс носил их по соседнему залу, где на сцене сидел оркестр, в какой-то момент Люся неожиданно вся напряглась. Александр мгновенно почувствовал перемену в своей подруге. Он посмотрел ей в лицо, и ему показалось, что по лицу этому пробежала мимолетная тень.
— Ты что, Люся?
— Ничего, Алик, мне хорошо. — Она улыбнулась, крепче прижала его шею своей маленькой сильной рукой.
Но, когда они поравнялись с дверью Мраморного зала, Люся неожиданно сказала:
— Устала, Алик, пойдем посидим. Пить хочу.
Это было странно, потому что им случалось танцевать часами, но мало ли что в конце концов...
Они вернулись к столу. Елисеич обстоятельно доказывал жене Лузгина преимущество безграночного метода прохождения корректур, поминутно называя свою собеседницу «стариком». А та внимательно слушала, улыбаясь доброй улыбкой.
Юрка Соловьев, споивший всех молоденьких секретарш, машинисток и их кавалеров, теперь принялся за Колю и Веру Бродскую. Вера то и дело пунцово краснела, захмелевший Коля громко хохотал при каждой Юркиной фразе, даже если тот просто просил передать боржом.
— Ты смотри, — серьезно рассуждал Соловьев (хмель на него не действовал ни в каких дозах), — как вы это здорово придумали. Ты ведь художник, а фамилия у тебя птицефермовая — Курочкин, а у Веры? Брод-ска-я! Так? Широко известная художническая фамилия. Вот вы, когда завтра пойдете расписываться, ты, согласно закону, прихватишь ее фамилию! Так?
— Ну что вы, Юрий Степанович, мы совсем не собираемся... — пыталась вставить Вера, но Соловьев не слушал.
— Так? И пожалуйте, наш Колька Курочкин превращается в художника Николая Бродского! А? Ведь как придумал! Хитер ты, братец. А я все думал: Курочкин, Курочкин, — а ты, оказывается, петух!
Коля радостно хохотал, пытаясь обнять Веру. За столом стоял шум, звенела посуда...
В этот момент за спиной Люси и Александра прозвучал негромкий уверенный голос:
— Разрешите пригласить вашу даму на этот танец?
Люся не оборачиваясь зажмурила глаза. Шею ее медленно залила краска. Эх, надо было сразу сказать Алику тогда, когда она заметила Виктора в зале! Покраснела, как девчонка. Но не могла же она знать, что у Виктора хватит нахальства прийти. Ничего, сейчас она откажет ему, поставит на место... Он увидит.
Александр, наоборот, обернулся мгновенно, словно его ударил электрический ток. Минуту он смотрел на Виктора — элегантного, улыбающегося, совершенно трезвого, ожидающего...
— Пожалуйста!
Что говорят в таких случаях? Разрешают, а там уж дело дамы, под каким предлогом отказать. Но дама не отказывает. Люся, как автомат, встает с застывшей улыбкой, Виктор пропускает ее вперед, и они исчезают в дверях Большого зала...
Александр с такой силой сжимает сиденье стула, что оно трещит. Он торопливо наливает стакан воды, оглядывается по сторонам. Никто ничего не заметил, все заняты своими разговорами.
Неприятная холодная волна прокатывается от затылка к спине. Все как-то тускнеет. Вот недоеденная закуска — заливная рыба, обсыпанная табачным пеплом, мандаринные корки, уже начавшие засыхать, вишневое пятно на скатерти: кто-то пролил вино. Свет режет глаза, душно, жарко, голова пухнет от гула голосов, смеха, музыки.
Что он здесь делает?
Нет, надо взять себя в руки. Просто смешно! Ну пришел Виктор — он тоже, наверное, со своей редакцией, где проходит практику, встречает Новый год. Пригласил Люсю танцевать. Ну и что? Они же не чужие. В конце концов через — Александр смотрит на часы — два часа они вместе выйдут патрулировать на улицу: они в одной смене одной и той же дружины. Ну ладно. Допустим, Виктор влюблен в Люсю. Что тут удивительного? В нее все нормальные люди должны быть влюблены. Так ведь это он в нее, а не наоборот, черт возьми! Ей наверняка скучно сейчас, скучно танцевать с ним, когда она могла бы сидеть здесь. Достаточно увидеть выражение ее лица, чтобы убедиться в этом.
Александр встает, идет к дверям и смотрит в зал. В зале царит полумрак. Прожектора окрашивают этот полумрак то в синий, то в фиолетовый, то в зеленый цвета. То и дело над толпой танцующих проносится стремительно раскручивающаяся змея серпантина, взрывается разноцветный снежок конфетти.
В этой толпе трудно кого-нибудь разглядеть, но Люсю он находит сразу. Оркестр играет танго, и танцующие движутся медленно. Они словно плывут, ритмично покачиваясь.
Люся танцует с Виктором точно так же, как танцевала бы с Александром, как танцует всегда. Рука закинута за шею партнера, голову она положила ему на грудь. Но есть в этой позе что-то интимное, доверчивое, нежное, на что имеет право только он, Александр, а не Виктор! (Он не помнит, что так же она танцевала при нем много раз с другими, да вот хоть сегодня — с Лузгиным и кудлатым Колей.)
Он только видит, как они танцуют, но не слышит, о чем они говорят. Вернее, он не видит, как они говорят. Не меняя положения головы, почти не раскрывая рта, редкими, негромкими фразами.
Люся: Как ты оказался здесь?
Виктор: Мне хотелось танцевать с тобой это танго.
Люся: И ты для этого пришел?
Виктор: Да.
Люся: Но я же с Аликом.
Виктор: Как видишь, сейчас ты со мной.
Люся: Я могла не пойти с тобой.
Виктор: Не могла.
Люся: Почему это? Я привыкла поступать, как хочу.
Виктор: А ты этого хотела.
Люся: Неправда!
Виктор: Правда.
Люся: Правда... Зачем я тебе? Я ведь люблю Алика.
Виктор. А я — тебя.
Люся: Не говори глупостей!
Виктор: Я никогда не говорю глупостей.
Люся: Но я же люблю Алика.
Виктор: Ну и что? Разве я тебя прошу о чем-нибудь, кроме этого танца?
Люся: Тебе этого довольно?
Виктор: Сегодня — да.
Люся: А завтра?
Виктор: До завтра еще далеко...
Люся: Но ведь ничего не изменится. А потом завтра уже наступило.
Виктор: Не изменится завтра, изменится через неделю, месяц, год... Я умею ждать. Я жду уже давно... С нашей первой встречи.
Люся: Но я же повторяю тебе: это безнадежно...
Виктор: Кто может запретить мне надеяться?
Люся: Никто...
Виктор: Спасибо за танец. Я провожу тебя к Алику. Кстати, вон он уже стоит у дверей, твой Отелло.
Люся: Мне не надо было идти с тобой танцевать...
Они медленно пробираются между парами, не желающими расходиться и ждущими следующего танца. Виктор вежливо склоняет голову и церемонно благодарит:
— Спасибо за разрешение. Ваша дама танцует прекрасно.
Александр внимательно смотрит ему в лицо: ни тени насмешки. Виктор говорит серьезно, даже торжественно. Он еще раз склоняет голову и спокойно уходит.
