Оба они были беглецами из Бердышева, среднерусского провинциального города, в меру сонного, в меру бестолкового. Оба сбежали от невыносимой жизни в своих семьях – Наташа от крепко пьющей матери-истерички, Илья – от тяжёлого на руку отчима-шизофреника. Каким причудливым способом свела их, до Москвы совсем не знавших друг друга, судьба? Как это обычно случается – через тридесятых знакомых, с которыми они оказались рядом совершенно случайно, зацепились взглядами перед самым уходом («О, фигасе! Смотрю – ты!» – «А я смотрю – ты!»)…
Илья к тому времени работал в довольно крупной айтишной конторе и был вполне в состоянии снимать квартиру, а Наташа перебивалась то у одной, то у другой подруги… Они подошли друг другу, как половинки только что разрезанного яблока, как пазлы, крепко и неделимо сцепившиеся и образовавшие удивительно гармоничную картинку. Они и жить вместе стали до странности незаметно – проснулись как-то в одной квартире и спокойно, ни о чём не договариваясь, продолжали существовать рядом по какому-то неведомому, одним им известному распорядку.
Они даже внешне были похожи, словно брат и сестра. Оба бесплотные, как эльфы, с узкими лицами и длинными пальцами, с тонкими, мелко волнистыми, как дым, волосами – светлыми, забранными в хвост до середины спины у Ильи, а у Наташи – каштановыми, обрамляющими голову и плечи, как огненный нимб, если стоять спиной к закатному солнцу.
Они никогда много не говорили, потому что понимали друг друга с полуслова и даже молча, и смеялись или грустили тоже одновременно, по одному и тому же поводу.
Наташа училась фотографировать. Через год они накопили на полупрофессиональную фототехнику и часто кружили по московским паркам, фотографируя дикое зверьё и выгуливая своё, а вечером слушали музыку, деля одни наушники на двоих. Полулёжа на столе, просматривали отснятое за день на компе: рука Ильи обнимала Наташину шею, а её подбородок послушно укладывался в ямку, образованную его локтевым сгибом…
Так они прожили вместе два года, а на третий – поженились. Их река времени текла по-прежнему медленно и плавно, только в квартире появилась свадебная фотография: невеста с голыми коленками в венке из ромашек и жених в белоснежной рубашке и в белых же, сильно расклешённых джинсах – на одном белом велосипеде.
Трудно сказать, долго ли тянулась бы такая счастливая, неспешная жизнь, если бы…
Если бы не Пызя.
Пызя неожиданно возник на пороге их квартиры одним августовским вечером – с кожаным байкерским шлемом в одной руке и дюжиной пива в другой. Нельзя сказать, что неожиданно, – Илья с Наташей время от времени давали приют в своей однокомнатной квартире друзьям и друзьям друзей – всегда вспоминая чудо своего знакомства (через седьмое рукопожатие – смеялась Наташа). По этой причине молодёжь из Бердышева здесь принимали охотно и делились практически всем, что имели.
Пызя носил фамилию Поздняков и был другом одноклассника Ильи. В дверь он позвонил в тот момент, когда Илья в стерильных перчатках и со шприцем в руке прощупывал желеобразную ляжку хомяка на предмет более ловкого вкалывания туда иглы. Илье пришлось идти и с трудом, локтем открывать засов: Наташа не могла, поскольку старалась не упустить извивающееся в ужасе хомячье тельце, одновременно успокаивая измученного грызуна, пока тот не получит необходимый укол.
– Ну, принимайте, – прохохотал, стоящий на пороге квартиры Пызя, грохнул пакет с бутылками об пол, произнёс, – будем знакомы! – И протянул пятерню.
Илья, виновато улыбаясь, развёл руками в резиновых перчатках и помахал шприцем.
– Да ладно, – великодушно простил Пызя, – а ты ничего… Я тебя таким и представлял. Дрищеват немного, – как бы про себя отметил он, не понижая голоса, – а так ничего…
Илья шутовски поклонился: мол, какой есть, локтем прикрыл дверь и направился к больному.
Только тут Пызя разглядел и шприц, и Наташу с хомяком.
– В больничку играем? – озадаченно спросил он.
– Пневмония. Надо проколоть антибиотик, – кратко ответил Илья.
– Ты, что ль, диагностировал? – не поверил Пызя.
– Я. А что тут странного? Озноб, одышка, выдох с хлопком – типичная клиника, – пожал плечами Илья.
– К ветеринару возить – только мучить. Да и не захочет никто его лечить, старый очень, – виновато улыбнулась Наташа.
Илья посмотрел на жену с удивлением: совсем не в её манере было оправдываться или объяснять кому бы то ни было причины своих поступков.
Пызя потоптался на пороге, потом качнул головой, хахакнул и начал расшнуровывать тяжёлые армейские ботинки.
Носков на Пызе не было.
Наташа с Ильёй, естественно, старательно не обратили на это внимания. Хомяку наконец-то сделали укол, а гостю показали дверь в ванную комнату, откуда при толчке ногой с диким мявом вырвался запертый на время хомячьих процедур Бенито.
Илья вздрогнул. Второй раз за вечер в доме происходило нечто необычное: Бенито всегда был абсолютно неслышным котом – беззвучно мяукал, беззвучно ходил, ел и прыгал на клетки с хомяком и Каштанкой.
К ужину Наташа приготовила паэлью с мидиями. Пызя отмёл предложенную по случаю встречи бутылку белого вина и выставил дюжину пива, занявшего две трети кухонного стола; паэлья, выложенная красивой горкой на узбекском бело-синем блюде, смотрелась довольно сиротливо.
Наташа вручила гостю столовую ложку со словами:
– Ну пробуй! – и застенчиво улыбнулась.
Пызя положил ложку на стол и как-то недоверчиво понюхал предложенное. Потом двумя пальцами взял мидию и легонько сдавил.
– Это едят? – потрясённо спросил он.
В Бердышеве такое не ели.
Стали искать, чем накормить гостя. Пызя намекнул на «сосиськи», но такое не ели уже сами хозяева.
К счастью, в холодильнике нашлись яйца. Посолив и взболтав черенком чайной ложки содержимое, гость за пять минут на глазах у изумлённых хозяев выпил десяток сырых яиц.
– Другое дело, – благодушно просипел он.
Крышкой одной бутылки он привычно и ловко открыл три и раздал пиво. Наташа налила пенящегося напитка в стакан и сделала пару глотков, Илья не стал пить совсем. Пызя по этому поводу совершенно не запарился и сам уговорил полдюжины.
За столом Илья наконец получил возможность лучше рассмотреть их неожиданного гостя. Тот оказался невысок, плотен телосложением и на вид старше него. Круглое лицо, заросшее неухоженной бородой, синие глаза-щёлки с острым взглядом, довольно короткие кудлатые патлы, назвать которые волосами не поворачивался язык. В целом очень подвижная и не лишённая обаяния физиономия. Облачение Пызи составляли чёрная футболка и байкерская кожаная жилетка. Из-под края рукава футболки выглядывала татуировка – толстый хвост со стрелкой на конце.
«Похоже, хвост дракона», – устало подумал Илья, поразившись своему плохому настроению, и взглянул на сидящую рядом Наташу.
Наташа, как ни странно, улыбалась, слегка раскраснелась. Мелкими глотками она изредка пила из стакана. Паэлью не стал никто – ни есть, ни пробовать.
Ближе к ночи хозяева раскатали на полу, рядом с их диваном, гостевой матрац и постелили белье. Предложение умыться на ночь и почистить зубы Пызя молча проигнорировал.
Наташа захватила пижаму и ушла в ванную.
Пызя молниеносно скинул футболку вместе с жилеткой, ловко выпрыгнул из штанов и в одну секунду оказался под одеялом.
Илья потрясённо застыл. Трусов на Пызе тоже не было. И если его одежда валялась на полу скукоженной горкой, то джинсы почти стояли рядом, упорно не желая терять очертаний Пызиного тела.
– Ты… джинсы стираешь когда-нибудь? – с интересом спросил Илья.
– Летом, когда купаюсь в речке, – невнятно ответил гость и отвернулся, давая понять, что разговор на глупые темы закончен.
Субботним утром Илья с Наташей – ранние пташки, с семи утра уже на ногах, – неслышно прокрались на кухню, со вчерашнего вечера уже нисколько не напоминавшую их кухню, и, потрясённые, остановились на пороге.
По причине почти бесплотности тел эти двое оставляли после себя минимальное количество отходов. Они нуждались в малом количестве одежды, еды, мебели и прочих предметов обихода. После них совсем не оставалось крошек, пыли, ниток, клубочков волос… Даже от животных не было шерсти и просыпанного корма, хотя никаких генеральных уборок никто и не думал устраивать.
Но тем утром кухня являла собой такую картину, словно в жилище воздушных эльфов без спроса забрался и попировал там буйный великан. Крошечное пространство между столом и стеной, вполне достаточное для их узких тел, оказалось маловато для Пызи, поэтому стол съехал на середину кухни; на полу в живописном беспорядке валялись пивные крышки вперемешку с пустыми бутылками (полные гость предусмотрительно убрал в холодильник – это единственное, чем он озаботился перед сном). Дополняли натюрморт ссохшаяся несъеденная паэлья и кусочки яичной скорлупы, обильно покрывавшие столешницу. Крепко воняло пивом и чем-то ещё, непередаваемо-мерзким. Хозяева оглядели кухню, вздохнули и, стараясь не греметь бутылками, принялись за уборку.
