блестящими от радости зрачками уставилась на него, и он впервые осознал, что у Барашковой зеленые глаза, причем радужка выглядела полупрозрачной, отчего казалось, что она смотрит насквозь.
– Можно личный вопрос? – не сдержал он любопытства.
– Конечно, – разрешила она.
– Кто этот Сережа из стихотворения?
Она замялась и покрылась румянцем.
– Мальчик с соседнего двора. Он, кстати, тоже математикой увлекается.
ГЛАВА V. Краенитовая пыль
19.
Платон слюнявил палец и с чувством, с толком, с расстановкой листал отчеты из бесполезной кипы бумаг, сваленной в углу. Его уже тошнило копаться в косноязычных документах, изобилующих ошибками. Умные образованные люди оказались не в состоянии совладать даже с падежами и писали несусветную чушь.
На вторую половину дня планировалась встреча с Лужиным, последние двенадцать лет бессменно возглавлявшим администрацию Лоскутовского района. Он принадлежал к поколению Демидовича, поэтому Платон иллюзий касательно плодотворного сотрудничества не питал. По его мнению, Лужин изрядно засиделся.
– Не смотри на возраст, старая гвардия еще покажет, где раки зимуют, – не соглашался Демидович. – Что ж ты, не зная человека, отправляешь в утиль?
– Что хорошего он за двенадцать лет сделал для региона?
– Посмотрел бы я на тебя на его месте. А еще ты не понимаешь значение лояльности.
По радио передавали музыку вперемешку с выпусками новостей. Мелодии поднимали настроение и придавали бодрости, побуждая постукивать в такт карандашом, а вот громкий самоуверенный голос диктора сбивал с мысли. На шестой провальной попытке прочитать одну паршивую страницу Платон не выдержал и выключил приемник.
Он безрезультатно порывался сосредоточиться на ускользающих цифрах, таращился на бумажки, тщетно силясь заставить шестеренки в мозгу вращаться быстрее.
Дни последовательно сменяли друг друга, а он ни на шаг не приблизился к Тальбергу и, что самое неприятное, отчаялся угадать верное направление для дальнейших раскопок. В поисках доступа к прямому управлению в НИИ месяц корпел над циферками, но, исключая всякие мелочи, не выяснил ровным счетом ничего.
С отчетами по группе Тальберга ситуация обстояла еще хуже. По всему выходило, что он святой и работает не столько ради финансового благополучия, сколько для собственного удовольствия. Хобби у человека, так сказать. Более того, расходы на группу за последние годы только снижались.
Не ткнешь пальцем и в отсутствие результатов – вот она, пресловутая установка, гудит, пыхтит, краенит дольками нарезает. Платона раздражало собственное бессилие. Фантазия исчерпалась, мысли протухли, хотелось выплеснуть негатив и устроить отчетам аутодафе в лучших традициях забугорной инквизиции.
В приемной поднялся шум. Нетрезвый голос тщился что-то громко объяснить Валентине, а она не сдавалась и грозно просила покинуть помещение до появления охраны. Платон решил прийти на выручку и выглянул в приемную.
Над Валентиной нависал мужик в кепке-пирожке и покачивался, словно моряк после двухгодичной кругосветной экспедиции. Платон распознал знакомые оттопыренные уши цвета недозрелой малины.
Владелец кепки обернулся на звук и расплылся в улыбке. Пахнуло перегаром.
– Иваныч! Ты? – обрадовался Васька Пепел, заметив Платона.
Платон вмиг его признал, но не желал афишировать знакомство с подозрительными субъектами сомнительного социального статуса. Валентина удивленно приподняла крашеную бровь и с вопрошающим видом уставилась на Платона, словно тот вытащил из дырявой шляпы кролика или сделал сальто через себя с приземлением в шпагат.
– Здравствуйте, – Платон заговорил холодным официальным тоном, будто имел сомнительное счастье лицезреть Пепла впервые в жизни. – Какова причина вашего визита?
Васька проигнорировал интонации и намеки и продолжал, как ни в чем не бывало:
– Иваныч, помоги, а? Эта злая тетка… – он ткнул большим пальцем за спину, туда, где вскипала выведенная из себя Валентина, – …вот эта тетка не хочет пускать к Демидычу!
Он победоносно вытаращился на Платона, будто Валентина совершила что-то несусветно противозаконное, осмелившись не пустить к генеральному инспектору подозрительного мужика с красными ушами и черным, протертым до дыр пакетом с неизвестным содержимым.
– Иван Демидович принимает по записи, – сказал Платон.
– Пусть эта мадам в своих бумажках полистает, – не сдавался Пепел.
– Уже просмотрела, – твердила Валентина тоном буфетчицы на раздатке. – Пусто! Можете лично убедиться!
– Тогда сама ему сообщи, что пришли от Михалыча! – не унимался Пепел.
– Не буду я ему ничего говорить!
– Он тебя уволит. Скажу, что ты меня не пустила, нехорошая женщина! Злая, и на людей бросаешься.
Они вдвоем уставились на Платона, выступившего в роли арбитра, принимающего окончательное решение. Платон покосился на Пепла и велел Валентине:
– Доложи.
Нетвердыми движениями она набрала номер по быстрой кнопке и произнесла в трубку с осторожностью человека, ступающего по тропинке сада с ядовитыми змеями:
– Иван Демидович, прошу прощения. К вам пришел мужчина и настаивает, что с ним назначена встреча. Говорит, от какого-то Михалыча… Да, хорошо. Я поняла.
Она положила трубку и рассеянно посмотрела сначала на Платона, а затем на Пепла.
– Иван Демидович ждет, – ее голос дрогнул. – Проходите сюда.
Пепел расплылся в улыбке.
– А я чего говорил! Ждет он! Ждет, а ты не верила!
Он в развалку потопал к кабинету Демидовича, позвякивая на ходу пакетом. Платон кивнул Валентине и вернулся к себе, гадая, зачем Демидовичу общаться с алкашом-бездельником.
Интересно увидеть собственными глазами таинственного Михалыча, известного, кажется, каждой собаке.
Платон подошел к окну. С высоты четвертого этажа виднелась крыша лоскутовского НИИ, в одной из лабораторий которого копошился со своей установкой Тальберг – угрюмый, неспособный взглянуть дальше собственного носа и настолько мелкий и ничтожный, что даже не получается навесить на него завалящего нецелевого использования средств.
– Врешь, не возьмешь. Был бы человек, а статья найдется.
Заглянула Валентина и с порога объявила:
– Платон Иванович, вас Иван Демидович вызывает.
Платон переложил потрепанный отчет со следом от кофе из одной стопки в другую, пытаясь сообразить, что Котов от него хочет и какую из бумажек взять с собой.
– Говорил, зачем? – спросил он.
– Нет. Просто позвонил и сказал: «Пусть Талаев зайдет».
– Как у него с настроением?
– Нормально, – пожала плечами Валентина. – Он с приезда в Лоскутовку необычно спокойный.
Платон сгреб скопом текущие документы в папку с тесемками и засунул под мышку.
– Платоша, – обрадовался Демидович, едва завидев Платона. – Закрой кабинет.
Теряясь в догадках, Платон запер дверь на защелку. Демидович по необъяснимой причине светился от радости, и Платон не мог вспомнить, когда видел его в таком возбужденном и жизнерадостном состоянии. Платон сел и положил перед собой папку с текучкой.
Демидович проигнорировал его действия и, судя по всему, звал отнюдь не по рабочему вопросу.
– Глянь, какой мне презент принесли! – Котов жестом фокусника материализовал из воздуха безымянную бутылку и передал Платону.
«Догадываюсь, кто эту ерунду притащил», смекнул Платон, принимая из рук Котова «презент». Очередная настойка от Михалыча имела не ярко красный цвет, а самый натуральный черный. Он покрутил бутылку, внутри поднялась маленькая буря с серебристыми отсветами, словно от графитовой пыли. Выглядело абсолютно несъедобно, и Платон решил не пить эту гадость ни при каких обстоятельствах.
– Ты так сосредоточенно не разглядывай, – обиделся Демидович. – На внешний вид не смотри, это второстепенное.
Платон мысленно не согласился, но вслух возражать не стал. Он
