Обойдя подводное снаряжение, аккуратно сложенное кем-то по другую сторону овального стола, направляемся к модулю ¹3…
* * *
Жилой модуль отделен от центрального стандартной круглой дверью с солидным запорным механизмом, управляемым с обеих сторон. Подобных дверей здесь ровно четыре. И только одна из них, ведущая к секретам ученых-химиков, запирается серьезным приспособлением, именуемым «электронный биометрический замок».
– Готовы?
– Так точно, – первым откликается Володя.
– Да, – тихо вторит женщина.
Ручка легко подается. Путь свободен.
«Предбанник» жилого модуля имеет треугольную форму. Он необычайно мал – нам всем в нем не уместиться.
Ныряю внутрь и вскидываю левую руку. Маринин послушно притормаживает Реброву у порога. Прислушиваюсь… В помещениях жилого модуля тихо.
Мне без разницы, с какой половины начинать осмотр. Делаю шаг к левой дверце, выполненной из тонкого металла. Автомат «АДС» готов к стрельбе – переключатель режимов окружающей среды установлен в положении «воздух». Я собран и тоже готов к решительным действиям.
Нажимаю ручку и осторожно толкаю полотно. Из образовавшейся щели тотчас бьет яркий свет, и я невольно отвожу взгляд – глазам с непривычки становится больно. Возможно, это меня и спасает. В следующую секунду в помещении раздаются выстрелы. Один, второй, третий.
Первая пуля бьет по внутренней стене. Вторая попадает в косяк и со звоном вылетает в «предбанник». Третья вонзается и застревает в двери; ее длинный игловидный кончик пробивает металл и останавливается в сантиметре от моей головы.
Отпрянув, прижимаюсь спиной к боковой стене: «Ого, тут не только снимают скальпы!»
Маринин хватает Реброву за плечи и рывком убирает от круглого люка. Молодец – нечего ей пока тут делать.
Дверца остается приоткрытой. Сжимаю автомат и лихорадочно перебираю варианты ответных действий… Палить внутри лаборатории – не самое умное занятие. Во-первых, в воздушной среде наш «АДС» будет помощнее «АК-74», и как знать – выдержат ли титановые сферы удары его пуль. Во-вторых, неплохо бы знать, в кого стреляешь, а с моей позиции ни черта не видно… Взгляд блуждает по «предбаннику», словно на одной из его стен начертана подсказка. Внезапно замечаю лежащую на полу пулю. Кончик расплющен, длинное тело погнуто.
Господи, это же пуля, используемая в «СПП-1»!
Старичок «СПП» имеет четыре ствола и, соответственно, производит не более четырех выстрелов кряду, после чего стрелок несколько секунд тратит на перезарядку. «А что, это шанс! – опять тянусь к ручке замка. – Надо всего лишь спровоцировать последний выстрел».
Толкаю дверцу. Щель, сквозь которую прорывается яркий свет, плавно увеличивается…
Растет и напряжение. Жду выстрела и гадаю: куда же угодит четвертая пуля?…
Тишина. В чем дело?! Щель такова, что можно просунуть голову. Почему никто не стреляет?…
Но выстрел так и не прозвучал. Вместо громкого и ожидаемого хлопка из помещения вылетает рука с пистолетом. Тупая многоствольная морда упирается в мою скулу, а чей-то визгливый голос обещает:
– Одно движение, и ты труп!
Часть третья. «Ангар-004»
Пролог
Российская Федерация – Германия – США. Начало 90-х годов
«Ни о чем не думай – мы все устроим. Подготовим все документы, оплатим переезд и пластическую операцию. Нам нужно лишь твое согласие…» Эти слова Саши Гольдштейна Успенский вспоминал всякий раз, когда приходило сомнение в правильности выбранного решения. А оно приходило часто. Шутка ли – взять и уехать в Германию! Ведь до этой поездки за границей бывал кратковременно и всего трижды, да и то по делам медицины: симпозиумы, научные конференции…
– Саша, ты гарантируешь моей дочери и мне полное выздоровление? – задал он единственный вопрос, лежа в палате заштатной тамбовской больнички.
– Ты же отлично знаешь: врачи никогда таких гарантий не дают. Но я обещаю максимальную поддержку. Ту поддержку, о которой в пределах России не может идти и речи.
И Александр Яковлевич Успенский согласился. Принимая непростое решение, он больше думал о семилетней Марианне. Не забывал, конечно, и о собственном будущем, ибо стариком себя не считал, и все же судьба дочери стала решающим аргументом.
Переезд в Германию Саша организовал блестяще: военным вертолетом пострадавших доставили на летное поле одного из московских аэропортов; вскоре там же приземлился небольшой частный самолет, с невероятным комфортом доставивший их в аэропорт Гамбурга. В одной из клиник этого немецкого города и пришлось обосноваться Успенскому с дочерью.
Марианну врачи-психологи окружили нежной заботой с первого дня, а Александр Яковлевич лег под скальпель пластического хирурга уже через неделю… Операции следовали одна за другой, и внешность российского ученого постепенно восстанавливалась. Подходя к зеркалу, он осторожно прикасался пальцами ко лбу, щекам, подбородку, шее и… изумленно качал головой: не считая светлых нормотрофических рубцов, более всего заметных на нежной коже вокруг глаз, лицо стало прежним, узнаваемым. И даже более молодым из-за подтянутой или пересаженной кожи.
Да, с пластикой в Германии дела обстояли замечательно. Чего не скажешь о лечении травм психологического характера. Над малолетней девочкой, перенесшей глубокий шок, колдовали несколько врачей. Одна методика сменяла другую, вышколенные медсестры закармливали бедняжку разнообразными и весьма недешевыми препаратами, а толку практически не было. Марианна по-прежнему оставалась замкнутой, пугалась каждого громкого слова или резкого звука, вскрикивала по ночам и напрочь забыла, как работают лицевые мышцы, воспроизводящие улыбку.
– Надо везти ее в Штаты, – сказал Гольдштейн, в очередной раз наведавшись в клинику.
Он и раньше намекал на переезд за океан, да Успенский не воспринимал его слова всерьез. «Зачем ехать так далеко? Разве не в Германии обитают лучшие медицинские кадры? Привели же мою внешность в порядок, значит, и девочке помогут!» Однако время шло, а результат отсутствовал.
– Надо ехать в Нью-Йорк, – твердо повторил Саша. – Насколько я понимаю, в России врачи опоздали с первичной психологической помощью. Теперь вывести ее из посттравматического стресса будет гораздо сложнее…
Он сыпал специфическими терминами, в которых химик Успенский мало что понимал; он жонглировал известными именами американских специалистов, с которыми был на короткой ноге; он давил на отцовские чувства и уговаривал, уговаривал, уговаривал…
* * *
Отъезд из Германии в Штаты был организован еще стремительнее, чем перелет из России в Гамбург. Стоило Успенскому молчаливо кивнуть в ответ на прямой вопрос Саши Гольдштейна: хочет ли он, чтобы американские врачи спасли его дочь? – как механизм заработал.
Через несколько часов Гольдштейн привез новые документы, по которым Александр Успенский становился Алексом Клойзнером, а его дочь Марианна превращалась в Маргариту.
– К чему этот маскарад?! – искренне изумился химик.
– Так будет спокойнее, – объяснил университетский товарищ. И загадочно добавил: – Вдруг вам в Америке понравится и вы не захотите возвращаться…
– Разве для этого нужно менять имена и фамилию?
– Чудак, ты же руководил в Союзе секретной лабораторией! Русские вряд ли согласятся отпустить ученого, который слишком много знает.
– И все-таки после выздоровления Марианны я хотел бы вернуться, – настаивал Успенский.
– Какие проблемы? – посмеивался Саша. – Штаты – свободная страна, и никто тебя там насильно удерживать не будет. Как только твоя дочь вспомнит, что такое жизнерадостный смех, – возьмешь билет на прямой самолет до Москвы и…
* * *
Американские психологи мгновенно включились в работу, и первые результаты не заставили себя ждать – ровно через две недели с момента поселения в роскошном отеле на Фултон-стрит девочка впервые произнесла связную фразу из четырех слов. А восстановленное лицо Александра Яковлевича озарилось счастливой улыбкой.
– Сколько займет процесс реабилитации? – спросил он у профессора известной нью-йоркской клиники, куда ежедневно привозил дочь.
– Затрудняюсь назвать точный срок, – ответил тот, потягивая крепкий кофе. – Одно могу сказать наверняка: начатого лечения прерывать нельзя.
– Нет-нет, что вы – я и не думал об этом! Просто хотел распланировать ближайшее будущее. Меня ведь в России ждет работа.
– Частичная реабилитация займет не менее полугода. Для полной, возможно, потребуется несколько лет.
Алекс по старой привычке едва не присвистнул.
– Несколько лет?!
– А чему вы удивляетесь? Психологические травмы зачастую наносят более глубокие раны, нежели физические. Вы же сами все видите…
