Король кивнул.
— Я доверяю тебе, бард Тиво Ньявельта, — подчеркнуто сказал он. — Я слушаю.
Вирранд уже слышал рассказ из уст Айсы. Но теперь он все это видел. Не просто видел — ощущал запах крови и чад факелов. Это от его клинка трудно, долго умирали юные, это перед ним кружился в смертоносной пляске беловолосый Ночной, это он слышал вопли, скользил в крови жертвы и видел расширенные зрачки девочки в белом. Это он в исступлении бил, бил и бил камнем по голове ойха, пока тварь не сдохла.
И это на него смотрел взглядом бездны Айрим
Онда тяжело сел на скамью, вытирая потный лоб. Никто не шевелился.
— Он…внизу? — с трудом сдерживая дрожь в голосе, проговорил король.
Эньята кивнул.
— Сторожи его хорошо. Крепко сторожи.
— Лучше бы просто убить его.
— Нет, — помотал головой король. — Все должны знать, что он мертв. А в чем я его обвиню — не все ли равно? — Он окинул взглядом собравшихся. — Тогда вас не поразит второе, что я замыслил сделать. Я хочу уничтожить Дома детей. И всех, кто там будет находиться — взрослый, ребенок. Всех. До единого! И в первую очередь здесь, в Столице. — Он посмотрел на Мирьенде.
Женщина кивнула.
— Барды в этом будут с вами, государь.
— Стража?
— Мы подчинимся приказу.
Мирьенде, ощутив колебание в голосе Эньяты, сказала:
— Мы возьмем на себя самую черную работу, господин мой. Ваше дело — не выпускать никого.
Вирранд же промолчал.
Зарево вспыхнуло ночью, когда по домам вернулись все — и Дети принцессы тоже. Стража перекрывала улицы, стража перекрывала подземные проходы. Вирранд стоял снова на крыше своего дома и смотрел вниз, в огненный котел, откуда летели крики и тягучие, страшные, ползущие по позвоночнику звуки заклинаний бардов. Он почти видел все, что там происходило, как там, в доме Силлаты, когда Онда пел о подземной схватке.
Люди на улицах говорили о большом пожаре, ахали и ужасались. Потом поползли слухи, и становились они все страшнее и невероятнее. Ближе к полудню с моря наползли сизые грозовые облака и излились на город, и из черной ямы на месте Дома Детей пополз прибитый к земле дождем чад и смрад горелого мяса. Потом из-под края тучи над морем ударили солнечные лучи, и в их сиянии по мокрой брусчатке в Верхний город промчался государь со свитой. Либо его было торжественно-ликующим и диким. Он скачал по мощеным улицам и кричал:
— Ликуйте! Отныне не будет в городе теней! Смерть ушла!
А люди шарахались от него, и ужас медленно накрывал Столицу.
Вирранд простоял на крыше до окончания грозы. Такого смятение в душе он не переживал никогда. Король его пугал. Он знал, что тот делает, почему и зачем. И даже согласился, что это правильно.
Но все же те, кто был в Доме, выглядели как дети. А, может, не все они успели стать чудовищами? И убили просто детей?
А стоило ли разбираться? Вирранд не хотел об этом думать. Ему все больше хотелось вернуться в Южную четверть и… обрушить мост через Анфьяр.
***
Деревянная лестница уводила вниз, в камеру.
Айрим сидел на полу, спиной к стене, запрокинув голову и закрыв глаза. На шее его был железный ошейник с цепью, тянувшейся от кольца в стене. Если бы король был в ту ночь под городом вместе с бардами, он, возможно, осознал бы иронию — как ойха был на цепи у Айрима, так и сам Айрим теперь сидел на цепи.
— Пришел посмотреть на зверя, государь? — проговорил он странным, не своим каким-то голосом, глубоким и в то ж время тусклым. — Еще ничего не кончено. Смерть вижу на твоем лице.
Король усмехнулся
— Ты умрешь раньше.
Тишина.
***
Принцесса проснулась от тихого голоса.
Опять. Сколько раз уже она просыпалась так, слыша собственный голос, убаюкивающий, успокаивавший ее самое.
Она тихонько заплакала, как в детстве. Она опять была одна, ей было страшно и одиноко.
Она натянула одеяло на голову и заскулила.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Она не понимала, что произошло. Ее схватили, ее потащили сюда, в эти комнаты и заперли. Она билась о закрытые двери, о решетку окон, выла, плакала и кричала, раздирая себе лицо и вырывая волосы. Она звала Айрима, но он не пришел, не утешил как всегда.
Потом сидела на полу, глядя в пространство расширенными невидящими глазами. Со стен на нее смотрели яркие фрески с образами древних легенд. На темно-синем мозаичном потолке сияли созвездия, брела золотая крылатая кошка вокруг Небесного копья.
Она очнулась.
«Я — принцесса! Меня должны слушаться!»
Она ударила в гонг. Еще и еще, она просто бешено колотила в него, задыхаясь от слез и страха.
Вошла высокая худощавая женщина с жестким лицом, в черном глухом платье.
У нее были неумолимые и непроницаемые глаза.
— Я вас не знаю! — взвизгнула принцесса.
Женщина молча поклонилась.
— Сирье Нандиаль, ваша новая старшая камеристка.
— Я вас не брала к себе! — еще громче крикнула принцесса.
— Меня назначил государь, — сказала женщина, ставя на столик серебряную чашу для умывания. И это равнодушие мгновенно сломало принцессу. Она жалко всхлипнула.
— Я могу увидеть брата?
— Вас не велено выпускать из комнат.
— Но почему? — она заплакала.
— Ради вас же самой.
— Но я хочу его видеть! Пусть, пусть он придет!
— Я передам государю. Дальше он сам решит.
— Но я его сестра! Я хочу его видеть!
Женщина ничего не ответила. Она была неделикатной. Она была жесткой. Она пугала, и принцесса, сжавшись, покорилась. Она позволила себя умыть и одеть, но есть она не смогла.
Ее терзала тоска по Айриму, она должна была увидеть, увидеть брата! Он скажет, где Айрим, он прикажет ее отпустить, он же брат, он всегда делал все, чтобы ей было хорошо! Он любит ее! И эти тоска и жажда пересилили страх, и она плакала, валялась в ногах у женщины, цеплялась за подол ее платья, умоляла, срывала с пальцев перстни, а с шеи — ожерелья, совала их в руки женщине, умоляла. В конце концов, та ушла, заперев дверь наглухо.
И принцесса вдруг успокоилась. Она поняла — никто ей не поможет. Случилось что-то страшное. Все в беде. Это она должна помочь всем. Спасти всех.
Она сумеет — ведь она тоже королевской крови. Она старшая. Значит, и в ней есть королевская благость. И она тоже сможет надеть королевский перстень и встать на Камень. И он вскрикнет под ней. И она всех спасет.
Когда король прислал к Вирранду парадно разодетого сержанта дворцовой стражи, чтобы немедленно звать правителя Юга на королевский совет, у Вирранда даже дрожь прошла по телу. Вот оно. Скоро все решится. Сейчас со всей этой дрянью будет покончено, благость вернется к королю, и все будет как прежде.
Только зудела где-то в самом тылу сознания ненавистная, неотвязная мысль — нет, ничего не будет как прежде. После вчерашней бойни ничего не будет как прежде.
«Он радовался. Он радовался! Ему нравилось все это, он не просто исправлял — он наслаждался разрушением и смертью. Если таков был и Хонора, то, может, его правильно… успокоили?»
У Тианальта дрожала нога. Он никак не мог унять эту мерзкую, позорную дрожь. Хорошо, что все внимание собрания было привлечено к королю и тем, кто говорил перед престолом. Вот солидный, уверенный в себе, почтительный и одновременно высокомерный Эньята. Суровый Авера, еще бледный после ранения. Он говорил четко и коротко, как и подобает солдату, в отличие от витиеватого слога прекрасной госпожи Мирьенде, которая по ходу дела с ядовитой издевкой посматривала на молчаливого Айрима. Губы того чуть кривились в еле заметной усмешке. Он смотрел прямо перед собой, куда-то в пустоту, держа на коленях скованные руки ладонями вверх, нарочито беззащитно.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Айса, красный от смущения, с выпученными глазами, говорил срывающимся, ломким мальчишеским голосом, размахивая руками с неуклюже большими ладонями. Король улыбался, глядя на него. Сегодня он казался совсем здоровым. Румяный, энергичный, замечательно красивый в торжественно-черном бархатном одеянии.
