Так? Похоже, что так.
И все же что-то увиденное на аэродроме беспокоило Валерия. Что-то, что не укладывалось в стройную гипотезу…
Тем временем на аэродроме стало быстро темнеть. ВПП засветилась синими огоньками. Рабочий день кончался.
Гуси куда-то исчезли, бабушка-пастушка поднялась со своего полотняного стула и, тяжело переваливаясь, погнала коров к выходу с поля — на вечернюю дойку. Второй самолет, крошечный АН, давно улетел. Третий стоял с раскрытым брюхом и по-прежнему чего-то ждал.
Прошло еще три часа.
В час ночи на летное поле проехал грузовик. Сазан вынул из кармана прибор ночного видения и стал смотреть. Грузовичок подъехал к третьему самолету, и двое рабочих стали споро грузить в чрево АНа огромные охапки полураспустившихся роз и гвоздик. Даже за сто метров Сазан чувствовал, как пахнут тысячи цветов.
Нестеренко насторожился было ночной погрузке, а потом сообразил, в чем дело. Розы были срезаны вечером, после того, как удушающая дневная жара спала. Два часа лету, час на разгрузку, час на дорогу — к шести утра эти цветы будут на московских рынках. Самый выгодный товар, и днем его не погрузишь.
Грузчики закинули вслед за розами десяток каких-то ящиков, наверное, с фруктами, сели в грузовик и покатили прочь. Из стареньких «Жигулей» выскочили два пилота.
Спустя десять минут самолет заревел, прогревая двигатели, и медленно двинулся по рулежке.
Сазан подумал, что его рабочий день тоже вполне завершен. Он с легкостью перемахнул через бетонный забор, убедился, что его никто не видел, и зашагал по замечательному четырехрядному шоссе в направлении деревни Еремеевка, туда, где под указателем его должны были ждать неприметные «Жигули», выехавшие из Москвы сутки назад.
***
Александру Шакурову приснился кошмарный сон. Он стоял на спортивной вышке в одних плавках, готовясь прыгнуть «ласточкой», но внизу под ним почему-то не было бассейна и воды, а была лента транспортера, по которой с жутким грохотом неслись куски руды. Руда падала в большой чан, омываемый грязной водой, и огромная мельница подхватывала и бросала руду, чтобы выплюнуть ее на гладкую поверхность большого барабана, и в магнитных ресничках при барабане бились куски окровавленного мяса — кто-то раньше прыгнул в эту мясорубку, мостик под Шакуровым прогибался и звенел, и вдруг сам выгнулся, подкидывая банкира в воздух…
Перед глазами Шакурова мелькнула лента транспортера, забитая рудой и человечиной вперемешку, раздался жуткий грохот — Шакуров открыл глаза. Грохот не прекращался. Он рвал перепонки, и занавеска у открытого окна развевалась, словно флаг на ураганном ветру. «Землетрясение, — почему-то подумал Шакуров. — Господи, землетрясение! Разве у Черного моря бывают землетрясения?»
Он метнулся к окну, готовый вывалиться, в чем был — а был он, в чем мать родила. Меж двух коттеджей, посереди бывшей клумбы, обильно поросшей сорняками и измельчавшими тюльпанами, опускался военный вертолет с крокодильей раскраской.
— Что такое? — раздался хриплый голосок позади Шакурова.
Александр оглянулся и увидел, что хорошенькая девица, с которой он провел ночь, сонно таращит глазки из двуспальной кровати, а рука ее шарит по тумбочке в поисках бутылки.
— Защитники родины прилетели, — сказал Шакуров, — пора на охоту.
***
Охота вышла отменной: гости, вкупе с полковником Тараскиным, затравили кабанчика и подстрелили несколько перепелок, и через три часа, усталые и довольные, выбрались к охотничьему домику, где их уже ждал достархан под открытым небом: на громадном столе под грецким орехом сверкала свежая зелень, бугрились красные помидоры и темно-фиолетовый виноград, и через десять минут кабан был подобающим образом избавлен от шкурки и насажен на вертел, возбуждая аппетит и волнуя душу проголодавшихся охотников.
Впрочем, распорядители домика на меткость охотников, видимо, не надеялись и потому припасли для них еще свежего барашка, тут же расставшегося с жизнью во имя щедро оплаченного гостеприимства.
— Ну как охота? — подходя, спросил распорядитель домика — веселый пятидесятилетний мужичок с огромной бородой и всклокоченными седыми волосами.
— Да что охота! — ответил Шакуров, — вон у нас Святослав Семеныч — стрелок, а мы все только деньги умеем стрелять до получки. — Да уж, — важно согласился Кагасов, — ты бы хоть телохранителя как следует стрелять выучил, — и кивнул на скромно державшегося в стороне Валерия.
Тот и вправду предпочел стрелять не очень метко, дабы не вызвать недоуменных вопросов, и сейчас чувствовал себя так же гадко, как финалист «Большого Шлема», нарочно проигравший начальнику на травяном корте.
— А чей домик-то? — спросил Шакуров, когда вся компания уселась за длинный, покрытый белой скатертью стол.
— Агрухина, — отозвался полковник Тараскин. И пояснил:
— Нефтеперерабатывающий завод.
— Это вы с него керосин берете? — полюбопытствовал Шакуров.
— Бог его знает, — беззаботно улыбнулся Кагасов, — у нас этим отдельная фирма занимается, «Петра-АВИА», откуда хотят, оттуда и берут.
— У нас керосина второй месяц нет, — с чувством сказал полковник Тараскин, — летчики на земле сидят, как вороны без перьев. Американцы вон каждую неделю летают, а у меня, знаете, сколько? Есть такие, которые год в воздухе не были. Безобразие, до чего довели армию.
Нестеренко, в дальнем конце стола, посмотрел на полковника лягушечьими немигающими глазами, но полковник сидел к нему боком и взгляда этого не видел.
Пирушка быстро переросла в пьянку: часа два спустя Тараскин плясал с господином Саймонсом на лужайке; господин Кагасов, позаимствовав у любезных гостей девиц, скрылся в направлении беседки, Саша Шакуров шумно блевал в кустах. Молодой пилот, прислонившись спиной к дереву, молча смотрел на это безобразие. Потом незаметно поднялся и побрел в рощу.
Сазан выждал пять минут и пошел за ним. Тропинка, усыпанная влажными опавшими листьями, привела Нестеренко к белой скале, поросшей бородками мха. Сазан взбежал по скале вверх: вертолетчик сидел на каменном козырьке и смотрел вниз, на белое, с барашками море. Сазан сел рядом.
— Тебя как зовут? — спросил он.
— Мишка. А тебя?
— Валера.
— А ты чего не пьешь? — спросил пилот.
— А я на работе, — ответил Нестеренко, — хозяина охраняю.
— Хороший хозяин-то?
— Да сойдет. Я раньше у другого был — из армии. Степчук, может, слыхал? Пилот покачал головой.
— Ну да. Он десантник был. Из ЗГВ. Там чего-то подраспродал, вернулся в Россию, аж бабки из носа капали, занялся коммерцией, только пошиковать очень любил. Так что я привык.
— А что же с ним случилось? Убили?
— Какое убили, пропил он свою коммерцию. В «Метрополе» официантам шампанское за шиворот выливал. Рояль у нас позолоченный в гостиной стоял. А у этого — нормальный парень — рояля нет. Один унитаз позолоченный.
Помолчал и добавил:
— Этот, полковник — он в Афгане три года пробыл. Чего-то у него там контакты в голове заискрили.
— Тараскин тоже из Афгана, — сказал пилот, — а Бачило, считай, до сих пор там служит. В Байшанском погранотряде. Слышал, наверно, — Бачило Петр Евгеньевич?
— Не-а.
— Ну, они полгода назад караван с опием расстреляли. Целый бой был! Он там раньше замом был, так эти караванщики только что не с фонарями через речку переходили. А он их за горло взял: целый караван!
— Это сколько в долларах будет? — поинтересовался Валерий.
— Бачило приезжал, рассказывал: килограмм опия за речкой стоит 50-90 долларов. За блокпостами — уже до 300. А в Москве уже четыре тысячи. Они там лимонов на десять пожгли, по московским ценам.
Задумался и добавил:
— Бачило — он зверь! Первый стакан выпьет — белку в глаз бьет, только на первом он не останавливается. Упьется и давай костить черножопых. Очень ему тамошние пески надоели, а в Россию не переводят.
— А как же он тут появляется? — спросил Сазан.
— А по воздуху. К нам из Байшана транспортник летает, — вот он, когда осточертеет, вместе с грузом забирается. Денек погостит и обратно.
— А москвичи тут бывают? — спросил Сазан.
— Бывают. Вон, на прошлой неделе Сергеев с Васючицем был.
— Это кто — Сергеев?
— Генерал-лейтенант. В Рыково-2 командует. Они втроем в Афгане были — Бачило, Сергеев и Васючиц. Сергеев в армии остался, а Васючиц сначала в «Воентехе» был, потом они чего-то не то продали, его из армии-то и поперли. Ну, он в бизнес пошел — три года назад ходил здесь в красном пиджаке, с девицами, баню сжег, едва голышом выскочил. Там, в бане, девица сгорела — Тарас едва это дело замял. А потом смотрю — он все как-то съеживается, словно мячик шилом пырнули, и совсем пропал. А недавно приехал — он уже шишка в какой-то московской конторе. Комитет… нет. Служба авиационного контроля. А может, и не авиационного. Точно — не авиационного, транспортного.
