— Да, и, я уверен, если семья будет поддерживать дом, то и дом будет поддерживать семью. Я чувствую, что все сильнее укореняюсь в Форли, становлюсь с городом единым целым. И я полон надежд, потому что еще молод и силен. Впереди еще добрых тридцать лет жизни, а за тридцать лет можно многое сделать. И мои дети, Кеччо! Каким славным для меня будет день, когда я возьму сына за руку и скажу ему: «Ты уже взрослый и сможешь удержать скипетр после того, как смерть заберет его из моей руки». Этот дворец будет хорошим подарком, который я ему оставлю. У меня столько планов. Форли станет богатым и сильным городом, а его правитель не будет опасаться соседей: и папа, и Флоренция будут искать его дружбы.
Он смотрел куда-то далеко-далеко, словно видел будущее.
— А пока я хочу наслаждаться жизнью. У меня жена, которую я люблю, дом, которым горжусь, два верных города. Чего еще можно желать?
— Вы счастливый человек, — кивнул Кеччо.
Последовала короткая пауза. Кеччо пристально смотрел на графа. Тот отвернулся и отошел, и Кеччо взялся за кинжал. Последовал за графом. Джироламо повернулся к нему, держа в руке драгоценный камень, который взял с подоконника.
— Когда ты пришел, я рассматривал этот камень. Бонифацио привез его из Милана, но, боюсь, я не могу его себе позволить. Хотя искушение велико.
Он протянул камень Кеччо.
— Я не думаю, что он лучше того, что вы носите на шее. — Кеччо указал на другой камень, оправленный в золото, висевший на тяжелой золотой цепи.
— Нет, этот красивее, — не согласился Джироламо. — Сравни их.
Кеччо поднес камень, который держал в руке к другому, и при этом пальцами надавил на грудь графа. Хотел убедиться, что тот без кольчуги, чтобы не допустить ту же ошибку, что и подручный графа… Он предполагал, что никакой кольчуги нет, но рассчитывал убедиться в своей правоте.
— Я думаю, вы правы. В оправе второй камень смотрится лучше, сверкает ярче. И неудивительно, потому что оправа и цепь — шедевр.
Он приподнял цепь, вроде бы для того, чтобы получше ее рассмотреть, и при этом положил руку на плечо графа. Теперь точно знал, что кольчуги нет.
— Да, — кивнул Джироламо, — их мне изготовил лучший золотых дел мастер Рима. Настоящее произведение искусства.
— Вот ваш камень. — Кеччо протянул его графу, но так неловко, что, когда граф хотел взять камень, он проскользнул между их рук. Джироламо инстинктивно наклонился, чтобы поймать камень. В этот самый момент Кеччо выхватил кинжал и вонзил в спину графа. Того качнуло вперед, и он упал лицом вниз.
— Боже, — крикнул Джироламо. — Меня убили!
Ранее из кабинета не доносилось ни звука. Теперь же мы услышали и крик, и тяжелый удар. Слуга рванулся к портьерам.
— Они убивают моего господина! — закричал он.
— Заткнись, болван! — Я схватил его сзади и, руками закрыв рот, потащил назад. В тот же самый момент Маттео выхватил кинжал и пронзил слуге сердце. Несчастный дернулся, я оттолкнул от себя уже бездыханный труп, и он, упав на пол, откатился в сторону.
Тут же из-за портьеры появился Кеччо, привалился к стене. Бледный как смерть, дрожа всем телом, он молчал, жадно хватая ртом воздух, и я подумал, что сейчас он лишится чувств. Потом невероятным усилием воли он заставил себя просипеть:
— Господа, мы свободны!
— Свобода! — вырвался из нас общий крик.
— Он мертв? — спросил Лодовико Пансекки.
Вновь дрожь пробежала по телу Кеччо, словно от порыва ледяного ветра. Он доплелся до стула, плюхнулся на него, простонал:
— О Боже!
— Я пойду посмотрю. — Пансекки откинул портьеру и скрылся в кабинете.
Мы стояли, дожидаясь его. Услышали тяжелый удар, потом появился Пансекки.
— В этом можно не сомневаться.
Мы увидели кровь на его руках. Подойдя к Кеччо, он протянул ему кинжал, украшенный драгоценными камнями:
— Возьмите. Здесь он понадобится вам больше, чем там, где вы его оставили.
Кеччо в отвращении отвернулся.
— Слушай, возьми мой, — предложил Маттео кузену. — Я возьму твой. Он принесет мне удачу.
Едва эти слова слетели с его губ, в коридоре послышались шаги. Шипионе осторожно выглянул за дверь.
— Андреа Фрамонти, — прошептал он.
— Та еще удача, — пробормотал Маттео.
Командир дворцовой стражи в это время дня всегда приходил к графу, чтобы узнать новый пароль. Мы об этом забыли. Андреа вошел в приемную.
Сразу заметил лежащее у стены тело.
— Господи! Что это? Что тут…
Посмотрел на нас и замолчал. Мы уже окружали его.
— Измена! — закричал он. — Где граф?
Обернулся. Шипионе и Маттео блокировали дверь.
— Измена! — повторил он и выхватил меч.
Одновременно мы выхватили свои и бросились на него. Он парировал несколько наших ударов, но нас было слишком много, и он упал, истекая кровью, с дюжиной ран.
Схватка произвела на Кеччо магический эффект. Он встал, выпрямился в полный рост, щеки раскраснелись, глаза засверкали.
— Все хорошо, друзья мои, все хорошо! Удача на нашей стороне. И теперь пора браться за работу. Дай мне мой кинжал, Маттео, теперь он священный. Он окроплен кровью во имя свободы. Свобода, друзья мои, свобода!
Мы вскинули над головой мечи и прокричали:
— Свобода!
— А теперь вы, Филиппо, возьмите Лодовико Пансекки и Марко и отправляйтесь в покои графини. Скажите ей, что она и дети под арестом, и никому не позволяйте входить или выходить. Сделайте это любой ценой… Мы же пойдем поднимать город. На площади меня ждут двадцать вооруженных слуг. Они будут охранять дворец и окажут вам всяческую помощь. Пошли!
Я понятия не имел, как добраться до покоев графини, но Марко часто бывал во дворце и знал все входы и выходы. Он подвел нас к двери, у которой мы остановились. Через несколько минут до нас донесся поднявшийся на площади шум и крики «Свобода!». Потом на лестнице послышался топот. Во дворец ворвались вооруженные слуги Кеччо. Некоторые подбежали к нам. Я отправил Марко руководить остальными.
— Очисти дворец от всех, кроме слуг, — приказал я ему. — Остальных выгони на площадь. Если кто будет сопротивляться, убей его.
Марко кивнул и ушел. Дверь в покои графини открылась, из нее выглянула женщина:
— Что тут за шум?
Она увидела нас, пронзительно вскрикнула и метнулась обратно в покои. Оставив двоих у двери, я вместе с Пансекки и остальными последовал за женщиной. Нас встретила графиня.
— Что происходит? — сердито спросила она. — Кто вы? Кто эти люди?
— Мадам, — ответил я, — ваш муж, граф, убит. А меня послали, чтобы арестовать вас.
Женщины расплакались и заголосили, но графиня и бровью не повела. Осталась она безразличной и к моей учтивости.
— Вы, — я указал на женщин, — должны незамедлительно покинуть дворец. Графиня останется вместе с детьми.
Потом я спросил, где дети. Женщины посмотрели на свою хозяйку, которая отдала короткое распоряжение:
— Приведите их.
Я дал знак Пансекки, который следом за одной из дам вышел из комнаты. Вскоре они вернулись с тремя маленькими детьми.
— А теперь, мадам, отпустите этих женщин, — приказал я.
Какие-то мгновения она колеблясь смотрела на меня. Шум на площади усиливался, превращаясь в рев, от которого дрожали стекла.
— Вы можете оставить меня.
Женщины вновь заголосили, отказываясь подчиниться. Терять время мне не хотелось.
— Если не уйдете, вас вышвырнут, — предупредил я.
Графиня топнула.
— Уходите, говорю я вам! Уходите! — крикнула она. — Не хочу слышать ваших воплей!
Женщины с плачем бросились к двери, как стадо овец, толкая друг друга. Наконец комната опустела.
— Мадам, я должен оставить в вашей комнате двух солдат.
Я запер обе двери, ведущие в другие комнаты, поставил у каждой по охраннику и ушел.
Глава 24
Направился я на площадь. Ее по-прежнему заполнял народ, но я не заметил ни энтузиазма, ни суматохи, ни криков радости. Или умер не тиран? Они стояли испуганные, сбитые с толку, словно овцы… Я видел заговорщиков Кеччо, которые сновали в толпе с криками: «Смерть тиранам!» и «Свобода, свобода!» — но в целом толпа не реагировала. Тут и там люди залезали на телеги, обращались к толпе с пламенными словами, но пламя не возгорелось… Молодежь что-то возбужденно обсуждала, однако торговцы сохраняли спокойствие, как будто чего-то опасаясь. Рассуждали о том, что теперь будет… что сделает Кеччо? Некоторые предполагали, что город отойдет папе, другие говорили о герцоге Лодовико и грозящей мести со стороны Милана.
Я остановил Алессандро Моратини.
— Что слышно? Какие новости?
— Господи, я ничего не знаю! — На лице отражалось отчаяние. — Они ничего не хотят. Я думал, они вдохновятся и сами все за нас сделают. А они инертные, словно камни.
В этот момент в конце площади возникло какое-то движение, из примыкающей к ней улицы выплеснулась толпа ремесленников, возглавляемая гигантом-мясником, который размахивал мясницким топором. Они кричали: «Свобода!» Маттео направился к ним, начал им что-то говорить, но мясник прервал его, рявкнув: «Свобода!» — и остальные поддержали его ревом и криками.
