— Это я знаю, — кивнул Бартоломео. — Я пойду к нему и использую все аргументы.
— Я уверен, что ваши усилия будут вознаграждены.
Тут я показал себя идеальным пророком, потому что в предсказаниях опирался на факты.
Глава 21
Вечером Бартоломео вернулся во дворец д’Орси и попросил, чтобы его провели к Кеччо. По его просьбе нас с Маттео пригласили в кабинет хозяина, где уже находились два младших Моратини, Шипионе и Алессандро. Бартоломео выглядел даже более серьезным, чем всегда.
— Я пришел к тебе, Кеччо, побуждаемый чувством долга, и хочу поговорить с тобой о деле чрезвычайной важности. — Он откашлялся. — Прежде всего, ты уверен, что покушение на твою жизнь организовал Джироламо Риарио?
— К сожалению, должен признать, что да, уверен.
— Как и мы, абсолютно. И что ты собираешься теперь предпринять?
— А что я могу? Ничего!
— Ничего — это не ответ. Ты должен кое-что сделать.
— Что именно?
— Убить Джироламо до того, как он сумеет убить тебя.
Кеччо вскочил.
— Они говорили с тобой — Маттео и Филиппо. Это они надоумили тебя. Я знал, что речь снова зайдет об этом.
— Источник этой идеи только один — неодолимая сила обстоятельств.
— Никогда! Я никогда на это не соглашусь.
— Но он тебя убьет!
— Значит, я умру!
— Но ты погубишь семью. Что будет с твоей женой и детьми после твоей смерти?
— Если потребуется, умрут и они. Никто из д’Орси не боится смерти.
— Ты не можешь хладнокровно жертвовать их жизнью.
— Я не могу хладнокровно убить человека. Ах, друг мой, ты не знаешь, что для меня это значит. Я не религиозен, никогда не привечал священников, но что-то в моем сердце говорит — не делай этого. Я не знаю, что именно, совесть или честь, но этот голос ясно и отчетливо звучит во мне.
Он положил руку на сердце и говорил очень искренне. Мы проследили за его взглядом и увидели, что смотрит он на распятие.
— Нет, Бартоломео, — продолжил он, — нельзя забывать про Бога. Он всегда над нами, всегда смотрит на нас. И что я ему скажу, если мои руки будут обагрены кровью этого человека? Ты можешь и дальше убеждать меня, но, поверь мне, лучше оставаться честным и незапятнанным и, насколько возможно, придерживаться основных положений учения, которое оставил нам Иисус, скрепив его кровью из ран своих.
Бартоломео посмотрел на меня, словно говоря, что ему нечего противопоставить этим аргументам, но я энергичным кивком предложил ему продолжать. Он колебался. Совершенно не хотелось, чтобы он отступил, не позволив Кеччо должным образом сдаться. И Бартоломео предпринял еще одну попытку.
— Ты хороший человек, Кеччо, и меня глубоко тронули твои слова. Но если ты не хочешь спасти себя, подумай о других.
— Что ты хочешь этим сказать? — В голосе Кеччо слышалось недоумение, он словно пробудился ото сна.
— Есть ли у тебя право жертвовать другими? Жители Форли надеются на тебя.
— Они легко найдут себе другого вождя. Да ты сам мог бы помочь им гораздо лучше, чем я. Под защитой твоих могучих рук они будут в полной безопасности.
— Нет, нет! Ты единственный, кому они подчинятся.
— Но разве я могу сделать больше, чем уже делаю? Я не собираюсь покидать Форли. Я останусь здесь и приму необходимые меры предосторожности. Это все, что в моих силах.
— Кеччо, посмотри на свое государство. Так дальше продолжаться не может. Люди едва сводят концы с концами, граф должен ввести эти налоги, и что тогда будет с людьми? Они начнут умирать от нищеты, а оставшиеся в живых будут завидовать умершим. Неужели ты сможешь на все это смотреть? И ты знаешь, что Джироламо убьет тебя, это всего лишь вопрос времени, и кто знает, сколько его тебе отпущено? Возможно, уже сейчас он выковывает орудие твоей смерти.
— Моя смерть! Моя смерть! — воскликнул Кеччо. — Пусть будет, как будет!
— Но что будет с остальными, когда ты уйдешь? Ты — дамба, сдерживающая тиранию Риарио. После твоего ухода его уже никто не остановит. И едва он поймет, что убийство — удобное средство для достижения цели, он пойдет на него вновь. Нам всем предстоит жить в постоянном страхе, что в любой момент в каждого из нас может вонзиться кинжал. Пожалей своих сограждан!
— Моя страна! — простонал Кеччо. — Моя страна!
— Ты не можешь перед этим устоять. Ради блага своей страны ты должен возглавить нас.
— А если моя душа…
— Все делается ради страны. Кеччо, подумай о нас. Не только о тех, кто находится сейчас в этой комнате, но о наших женах, наших невинных детях, мы просим тебя, мы умоляем. Нам встать перед тобой на колени?
— Господи, что мне делать? — взволнованно вскричал Кеччо.
— Послушайте моего отца, Кеччо, — вмешался Шипионе. — Правда на его стороне.
— Только не ты, нет. Не давите на меня. Я чувствую, вы все против меня. Господи, помоги мне! Я чувствую, это неправильно, но решимость моя тает.
— Не думай о себе, Кеччо. Ты делаешь это для других, ради свободы, ради наших жизней, ради нас, и мы умоляем тебя сделать это!
— Я тронут твоими словами. Ты знаешь, как я люблю свою страну, и как я могу возражать, если ты говоришь от ее лица?
— Решайся, Кеччо! — Маттео поддержал старшего Моратини.
— Мы просим от тебя многого, — добавил Бартоломео. — Мы просим пожертвовать собой, даже, возможно, собственной душой, ради нашего общего блага.
Кеччо закрыл лицо руками, простонал:
— О Боже! Боже! — А потом с шумным вздохом поднялся. — Пусть будет, как вы хотите… ради блага нашей страны!
— Спасибо! Спасибо!
Бартоломео обнял его, поцеловал в обе щеки. Внезапно Кеччо вырвался.
— Послушайте вы все. Вы меня убедили, и теперь я должен высказаться. Клянусь, о себе я и не думаю. Если бы речь шла только обо мне, я бы и пальцем не шевельнул. Спокойно ждал бы удара кинжала убийцы. Я даже пожертвовал бы женой и детьми, и Бог знает, как сильно я их люблю! Себя бы я спасать не стал. И я клянусь всем, что для меня свято, что у меня нет никакого личного мотива, мною не руководит честолюбие, я не думаю о себе, не стремлюсь отомстить. Я с готовностью простил бы Джироламо все. Поверьте мне, друзья мои, в этом я честен. Клянусь вам, я делаю это только ради благополучия людей, которых я люблю, ради вас всех и… ради свободы.
Все принялись пожимать ему руку.
— Мы знаем, Кеччо, — выразил Бартоломео общее мнение. — Мы в это верим. Ты великий и добрый человек.
Чуть позже мы начали обсуждать способы и средства. Каждый предложил свой план, а у остальных нашлись к нему серьезные возражения. Мы говорили все вместе, и каждого раздражало нежелание остальных слушать именно его, каждый думал, насколько жалки идеи остальных в сравнении с его собственными. Кеччо молчал. А какое-то время спустя задал короткий вопрос:
— Вы выслушаете меня?
Мы прикусили языки.
— Прежде всего мы должны выяснить, кто с нами, а кто против нас.
— Я уверен, что Якопо Рончи и Лодовико Пансекки выступят вместе с нами, — первым ответил Шипионе. — Они ненавидят графа и давно говорили мне, что готовы его убить.
— Нас шестеро и их двое — уже восемь.
— Еще Пьетро Альбанеси, и Пальянино, и Марко Скорсакана.
Шипионе перечислил верных сторонников дома д’Орси, которые последовали бы за главой семьи даже в ад.
— Одиннадцать, — подсчитал Бартоломео.
— А еще…
Каждый упомянул по имени, так что всего набралось семнадцать.
— Кто еще? — спросил Маттео.
— Этого достаточно, — ответил Кеччо. — Глупо собирать целую толпу, если можно обойтись меньшим числом. Еще раз, кто они?
Повторное перечисление имен подтвердило, что все названные злейшие враги графа, и большинство из них связаны с д’Орси родственными узами.
— Нам нужно встретиться с каждым по отдельности и поговорить.
— Тут нужна осмотрительность, — предупредил Бартоломео.
— Никто из них нас не выдаст. Каждый мечтает о смерти графа.
— Но до этого мы должны закончить все приготовления, — продолжил Кеччо. — Мы должны тщательно продумать каждый шаг, чтобы им осталось только реализовать наш план.
— Что ж, я думаю…
— Будьте добры, послушайте меня, — вмешался Кеччо. — Вы говорили о том, чтобы убить его в церкви или на прогулке. Оба этих пути опасны, потому что его всегда окружают люди, а говоря о церкви, никто и не вспомнил, с каким ужасом люди относятся к святотатству. Свидетельство тому Галеаццо[22] в Милане и Медичи[23] во Флоренции. Необходимо учитывать предрассудки толпы.
— И что ты предлагаешь? — спросил Бартоломео.
— После дневной трапезы у гра… у нашего друга есть привычка удаляться в свой кабинет, пока слуги обедают. Практически всегда он там один. Я часто думал, что это прекрасная возможность для убийцы. Мне только в голову не приходило, что придется воспользоваться этой возможностью самому.
