Гостей «кулак» встретил приветливо. Его черноглазая хозяйка, выглядевшая заметно моложе своего мужа, проворно собрала на стол, украсив гору снеди четвертью самогона. Самогон офицеры только пригубили — из вежливости, — зато домашней колбасе с чесноком воздали должное. Говорили о разном, но более всего хозяина интересовал вопрос: «Что будет при Советах — колхозы или единоличное хозяйство?». Услышав от Семенова, что при Советской власти повсеместно будут колхозы, он заметно помрачнел, сказав, что немцы разогнали колхозы и разрешали вести собственное хозяйство при условии исправной уплаты налогов.
И Дементьев понял, что тревожило крестьянина. Он вспомнил, какой вой стоял в его родном селе и по всей Рязанщине, когда началась коллективизация: тех, кто «добровольно» не желал записываться в колхоз, объявляли врагами и отправляли на Север или в Сибирь на «перевоспитание». И детским своим умишком Павел понимал — творится что-то страшное и неправедное. Его отец принял тогда мудрое решение: быстро распродал всю свою живность, ликвидировал хозяйство и увез жену и девятилетнего Пашу в Ленинград, где сам он работал на мясокомбинате. И еще неизвестно, как сложилась бы судьба Павла, не окажись его отец таким сообразительным…
За столом воцарилась неловкое молчание. К счастью, появился вестовой и доложил, что бензозаправщики прибыли, и что скоро можно будет продолжать движение. Семенов вышел первым, а Павел задержался и, обернувшись, спросил хозяина:
— Так что, отец, при немцах было лучше? Говори прямо, не бойся, я никому не скажу — мне самому знать надо.
Селянин помолчал, а потом тяжело посмотрел на Дементьева и сказал — негромко, но твердо:
— Воля из чужих рук горше неволи оказаться может. Пусть уж лучше будут русские — свои. Храни тебя Господь, сынок, от пули вражьей.
…Западные историки никак не могли уразуметь, почему русские крепостные мужики встретили Наполеона, собиравшегося дать им волю, не объятьями да поклонами, а дубьем да топорами. И в оправдание своего непонимания придумали они сказку о том, что русский человек — раб по натуре, и что не свобода ему нужна, а батюшка-барин с большим кнутом и с маленьким пряником…
* * *
Сплошной линии фронта впереди уже не было — корпус углубился в немецкий тыл, и дивизион Власенко шел следом за танковыми и механизированными бригадами все дальше и дальше, приближаясь к румынской границе. Шел осторожно, прощупывая разведкой каждый шаг и каждое встреченное село, чтобы не напороться на немецкий опорный пункт. Немцев видно не было, и только в селе Сутиски, на берегу Южного Буга, разведчики накрыли группу местных полицаев.
— Реку мы перешли по льду, — докладывал командир разведки по возвращении, — постучались в крайнюю избу. Открыла девчонка лет десяти — тощая, бледная. «Бить будете?» — спрашивает. Я так и сел! Оказывается, там у них полицаи лютовали, мордовали селян. В школе они обосновались, человек десять их было, — ребенок показал, куда идти. Забросали полицаев гранатами — только клочья полетели. А дальше мы не пошли — там уже румынская территория начиналась. Утром снова перешли реку и вернулись.
Разведчик оказался дипломатом, а вот немцы — нет. Немецкая часть, преследуемая по пятам нашими танками, попыталась проскочить мимо румынских пограничных постов на территорию «Великой Транснистрии» — так румыны называли часть Украины, переданной Гитлером Румынии. Бдительные стражи границы не пропустили «союзников», потребовав от них формального соблюдения пограничного режима. Взбешенные гитлеровцы развернулись в цепь и атаковали румын. Между ними завязался бой. Подоспевшие русские танкисты быстро навели порядок — не вдаваясь в тонкости пропускного режима, разнесли в пух и прах и тех, и других, и на этом пограничный инцидент был исчерпан.
Разворачивать орудия и вступать в бой дивизиону не приходилось: танки шли вперед так быстро, что пушкари за ними еле успевали. 1-я гвардейская танковая бригада Горелова с ходу захватила село Жуковцы и превратила там в металлолом с мясной начинкой колонну немецких машин и тягачей с пушками на прицепе, затем ворвалась в Жмеринку, обстреляла эшелон с танками, потом добралась до аэродрома и растоптала на летном поле несколько бомбардировщиков.
Но постепенно сопротивление немцев нарастало, а продвигавшиеся вперед советские части, прошедшие с боями около трехсот километров, выдыхались. Закрепиться в Жмеринке Горелову не удалось: сороковая танковая бригада полковника Веденичева не смогла его поддержать, отбивая под Гниванью яростные контратаки противника, подтянувшего свежие силы. Командующий фронтом генерал Ватутин, связавшись со Ставкой, решил отвести корпуса Гетмана и Дремова к реке Соб и там перейти к обороне.
Вся вторая половина января прошла в непрерывных боях. Девятнадцатой мехбригаде приходилось туго, и орудия 461-го артдивизиона работали с той же интенсивностью, как в сорок втором и сорок третьем годах. Особенно запомнился Дементьеву бой у села Ободное, где дело дошло до рукопашной. В этом бою погиб водитель штабного вездехода Василий Поликарпов, и Павлу пришлось самому садиться за руль и месяц водить полугусеничный — вместо задних колес у него были гусеницы с резиновыми траками — трофейный «Мерседес-Бенц», пока в дивизион не прислали нового шофера. На недоеденных сочных яблоках из села Байраковки запеклась кровь Василия, и разбили немецкие пули трехлитровую «бутылочку» самогона, так и не дождавшуюся гостей…
В январских боях тяжелые потери понесли и танкисты Первой армии. Под Полтавой, у местечка Липовец, погиб славный командир 64-й бригады подполковник Александр Бурда. С ним Павел познакомился еще в калининских лесах — на разбитой дороге, где образовалась солидная пробка. Бойцы нервничали, суетились — в любой момент могла нагрянуть немецкая авиация, — и тут на дороге появился незнакомый Дементьеву майор-танкист. Без матерщины и мордобоя он организовал проводку машин, сам вместе с бойцами подталкивал застрявшие тягачи, не по уставу командуя их водителям: «А ну-ка, милок, еще газку! Так держать!». И дело пошло на лад: пробка рассосалась как по мановению волшебной палочки. Эти майором и был Александр Федорович Бурда, тогда еще командир танкового полка.
После боев на Курской дуге именно Бурде пришла мысль составить из трофейных «пантер» роту, которую он потом использовал, когда надо было заманить противника в ловушку, под расстрел танковой засады — на эти засады комбриг был большой мастер. И еще был у него в бригаде танк «Т-34», носивший оригинальное прозвище «проститутка». Дело в том, что этот танк дважды захватывали немцы и дважды отбивали наши — вот так и родилась эта обидная для боевой машины кличка. «Проститутка» сгорела в боях под Полтавой, там же погибли и все трофейные «пантеры», и там же сложил голову и сам Александр Бурда. В его танк попало несколько болванок, борт выдержал, но отслоившиеся от удара осколки брони (с внутренней стороны) посыпались внутрь, и один из них угодил подполковнику в живот. Его на танке повезли в госпиталь, но по дороге комбриг скончался и был похоронен в городе Ружин на Житомирщине.
Позже стало известно, что в конце февраля сорок четвертого года был тяжело ранен и командующий 1-м Украинским фронтом генерал Ватутин. Генерал, ехавший с небольшой охраной, угодил в засаду, устроенную бандеровскими боевиками. Из Москвы к раненому генералу спецрейсом прилетел знаменитый хирург Бурденко, однако у Ватутина началась гангрена, и медицина оказалась бессильной — командующий фронтом умер.
О бандеровцах Павел тогда мало что знал. Ему было известно одно: эти люди воевали на стороне немцев против русских и стреляли в русских солдат. И поэтому он, не вдаваясь в тонкости «национальной идеи» и не разбираясь в оттенках их разномастных вооруженных формирований, немедленно разворачивал орудия и кропил шрапнелями кусты, из которых летели пули, щелкавшие по бортам его тягачей: на войне как на войне.
И капитан Павел Дементьев спокойно смотрел на показательный расстрел дезертира, пытавшегося перейти к немцам. Здоровенного бугая со скрученными за спиной руками и злобно оскаленным ртом вывели перед строем пехотного батальона и подвели к вырытой яме. Комбат приставил ему к затылку пистолет и выстрелил. Перебежчик мешком свалился в яму, и на этом процедура показательного расстрела была закончена.
* * *
— Ну, с праздником! — сказал капитан Атляков, командир минометного батальона, поднимая кружку. — С днем Красной Армии!
Тост поддержали единодушно: и гостям, и хозяевам-артиллеристам — Власенко, Дементьеву, Фролову и Семенову, — выпить за это двадцать третьего февраля, как говорится, сам бог велел.
— Да, — продолжал комбат минометчиков, вгрызаясь в аппетитную колбасу. — А ведь мог бы я, братцы, не сидеть с вами сейчас. И послали бы моим, как положено, похоронку — пал смертью храбрых.
